Перемирие

      Сначала Баффи больше всего боялась, что тест на беременность покажет две полоски. Пожалуйста, пусть тревога будет ложной! Подумаешь, месячные запаздывают, тошнит по утрам и голова часто кружится. Может, это от переутомления, она же постоянно недосыпает, днём учится, ночью охотится.       Потом Баффи больше всего боялась рассказать матери. Была мысль найти клинику и решить проблему втихую, ничего не говоря родительнице. Но оказалось, что с помощью ребёнка можно удержать Ангелуса от многочисленных убийств. О клинике пришлось забыть. У Джойс случилась истерика, притом двойная. Так уж совпало, что про беременность и про истребительное предназначение дочери она узнала в один вечер.       Потом Баффи больше всего боялась школы – учителей, других учеников. Высказывать что-нибудь ей в лицо вряд ли осмелятся (свои-то лица хочется сохранить в целости), а за спиной будут шептаться, насмехаться и осуждать. Но её поддерживали Уиллоу, Ксандер, Корделия, Оз, Джайлс и Дженни, последние двое стояли за Баффи горой на всех школьных советах. Вдобавок, были ещё две беременные ученицы, на фоне которых Баффи казалась прямо-таки зрелой и рассудительной, ведь она залетела не в тринадцать и не в четырнадцать, а аж в семнадцать!       Потом Баффи больше всего боялась, что внутри неё растёт чудовище, которое её убьёт. Сонолог очень удивился, когда на УЗИ она спросила, не видно ли у ребёнка чего-нибудь странного, например, клыков. Иногда она плавно водила ладонями по животу, и со стороны это выглядело ласковым поглаживанием, на деле же являлось проверкой, пусть Баффи и не знала, что пытается нащупать. Настоящие ласковые поглаживания тоже были, как-никак это ребёнок Ангела - мужчины, которого она любила всем сердцем. Но вместе с тем это ребёнок Ангелуса – самого жестокого монстра, с которым ей доводилось иметь дело. Вспоминая об Ангелусе, Баффи отдёргивала ладони от живота, точно от раскалённой плиты. Душа по наследству не передаётся, а кровожадные инстинкты и извращённые садистские наклонности – запросто.       Потом Баффи больше всего боялась, что умрёт при родах. Ещё и Ангелус притащился на мероприятие. Вёл себя пристойно, если не считать преувеличенно пафосных комментариев а-ля «Тужься, милая, тужься!» или «Давай, дорогая, ты сможешь!» Но Баффи видела в его глазах злорадство. Он предвкушал нечто необыкновенное, потрясающее, омерзительное. Если этой ночью ей и перепал один миг счастья, то выдался он, когда Ангелус понял, что ребёнок не представляет собой ничего особенного. Но то, что мальчик выглядел нормальным, не означало, что он безобиден. Неизвестно, какие черты в нём проявятся с возрастом.       Сейчас Баффи больше всего боялась его. Своего собственного сына. И она не понимала, что её пугает сильнее: что он обернётся нежитью, сеющей боль, смерть и разрушения, или что он будет обычным ребёнком, который полностью займёт всю её без того небогатую весельем жизнь.       В любом случае получается, что её сын – будущий кошмар, или для мира, или для неё одной… Удобнее было считать, что он - сверхъестественная опасность и, хоть выглядит типичным младенцем, рано или поздно превратится в чудовище.       Весь день она пролежала в палате, безучастно воспринимая происходящее вокруг. Не отвечала на слова матери. Даже доклад друзей об успешно предотвращённом апокалипсисе не вызвал эмоций. Оживилась Баффи, когда ей доставили на кормление младенца. Она его близко к себе не подпустила, прогнала медсестру с ним прочь. И снова погрузилась в вялое безмолвие.       Все понимали, что она хочет побыть одна, потому ушли.       День сменился вечером, вечер – ночью. И тогда Баффи поднялась. Вышла из палаты, проскользнула мимо Джойс и Уиллоу, дремавших на стульях в коридоре. Миновала охранника. Добралась до отделения для новорожденных.       У мальчика не было имени, потому «помечен» он был просто как «малыш Саммерс». Баффи взяла его и вышла из больницы, походя вырубив охранника, который живо интересовался, куда она собралась посреди ночи с ребёнком, в больничной одежде и босая.       Жители Саннидейла знают, что ночью приставать с расспросами к странным незнакомцам и незнакомкам – себе дороже; немногочисленные прохожие обходили Баффи стороной, лишь оглядывались вслед. А она шла, не чувствуя ни асфальта под ногами, ни ребёнка на руках. О ребёнке она старательно не думала, пыталась представить, что несёт нечто неодушевлённое. Это было нетрудно – мальчик спал и почти не шевелился.       У обочины притормозила машина, явно едущая не по правилам. В проём на месте выбитого бокового стекла высунулся Ангелус.       - Далеко собралась?       Баффи посмотрела на него, но ничего не ответила.       - Подвезти?       Она снова промолчала. Он открыл соседнюю дверцу. Баффи обошла машину, села рядом с ним, захлопнула дверцу.       - Куда едем?       - На кладбище.       Толково. Там столько живности, что уже через час от ребёнка не останется даже пелёнки. И Ангелус мог свободно в этом поучаствовать, ведь ему ничего не нужно делать. Ай да Истребительница, сгенерировала идею, до которой он, пожалуй, и не додумался бы. А строит-то из себя сплошную святость.       Ангелус украдкой посмотрел на свёрток в руках Истребительницы. Свёрток уже не спал, но не орал, тихо-мирно хлопал глазами. Глаза у свёртка были тёмные, похожие на те, которые Ангелус видел в зеркале давным-давно, когда ещё и Ангелусом-то не был. Больше двухсот лет назад. Забавно, что он сейчас так ясно об этом вспомнил.       Несчастливые родители понимали, что опасаются взаимоисключающих вещей, что один из них точно не прав. Но рисковать не собирались. Надо поскорее с этим покончить и забыть, как страшный сон. Бонусом Ангелуса грела надежда, что он вот-вот сможет снова убивать в своё удовольствие, сколько влезет. Может, даже успеет до рассвета прикончить Истребительницу, пока она слаба. Саму её, похоже, такая опасность не беспокоит. Хотя, кто разберёт, что творится в этой белобрысой головёнке.       Они шли между могил, к склепу. Обычно возле него ошивается больше всего нечисти.       Сейчас никого не наблюдалось, но это ненадолго. Баффи осмотрелась, выбрала подходящее надгробие – такое, чтоб сразу бросалось в глаза. Высокий постамент с ангелом, расправившим крылья. Подошла и положила ребёнка под скульптуру, на холодный камень. Младенцу не понравилось, он заёрзал и залился звонким плачем. Отличный сигнал для голодных чудищ.       Поглядев сначала на сына, затем друг на друга, Баффи и Ангелус разошлись в разные стороны.       Плач ребёнка стал громче, отчаяннее.       Баффи быстро шагала, обнимая себя за плечи. Она отдалялась и отдалялась, но по-прежнему слышала, как надрывается младенец. Баффи зажала уши ладонями и сменила шаг на бег.       Малыш недолго был в одиночестве. На сигнал к трапезе прибыли четыре демона, лысые, пятнистые, с маленькими жёлтыми глазами, зато с огромными зубами и бритвенно-острыми когтями. Они медленно обступили могилу, словно не веря своей удаче, пялились на барахтающегося в пелёнке новорожденного и даже не трудились глотать слюни – те капали на землю и на тёмно-серый мрамор.       Одного крошечного младенца на четырёх крупных демонов маловато, но он был таким аппетитным, что они не захотели тратить время на разборки. Набросились разом, каждый надеялся, что будет первым и урвёт кусочек побольше.       Первому демону без лишних предисловий вырвал сердце Ангелус. Второго и третьего Баффи проткнула насквозь подвернувшейся под руку железякой. Четвёртому Ангелус свернул шею.       - Он в порядке? – спросил Ангелус, едва Баффи схватила сына.       Она лихорадочно проверяла, напрягая зрение.       - Да. Ни царапины.       К машине они возвращались в молчании. Мальчик, ощутив материнское тепло, успокоился. А Баффи дрожала. Она поняла, до чего замёрзла. Холод был зверский, но приятный – к ней возвращались чувства, она будто оттаивала. По щекам текли слёзы.       Она забралась на заднее сидение.       - Мне надо покормить его.       Ангелус кивнул, садясь за руль. Смотреть на сеанс кормления он не жаждал. Баффи шептала беззвучно, но он слышал, как она повторяет: «Прости, прости, маленький! Прости!»       В больнице царил переполох. Невменяемая роженица сбежала с младенцем в неизвестном направлении – даже для Саннидейла это чрезвычайная ситуация. Уже прибыла полиция. Джойс и Уиллоу метались в бесполезной панике; остальные друзья Баффи тоже подтянулись.       - Боже, Баффи! – охнула Джойс, увидев дочь с внуком. Подбежала, обняла и несколько секунд не дышала. – Где ты была?       - Я… - Как она могла рассказать, что собиралась сделать, что чуть не сделала? Да ещё при посторонних.       - Сомнамбулизм, - авторитетно изрёк Ангелус. Все изумлённо уставились на него. «Думали, я не знаю умных слов?» - так и хотелось сказать ему. – То есть лунатизм. – Он посмотрел на медиков и полицейских. – У неё это с детства. Вам не сообщили?       - Да, - подхватила сообразительная Джойс. – Мы совсем забыли, приступов не было уже несколько лет…       - Я нашёл её за пять кварталов отсюда. Она шла и ничего не соображала.       - А нашего охранника она ударила, тоже ничего не соображая?       - При сомнамбулизме такое бывает, - подключился Джайлс.       - Я готова извиниться, - заверила Баффи. И извиняться она будет искренне.       Незадолго до рассвета, перед самым уходом, Ангелус заметил:       - Ему нужно имя.       Они были в палате втроём – Ангелус, Баффи и ребёнок, которого она теперь отказывалась выпускать из рук. Ангелус ждал, что Истребительница ради приличия поинтересуется, есть ли у него предложения. Но она, согласившись, безапелляционно выдала:       - Лиам. В честь его отца.