***
Бледные тонкие пальцы скользят по фарфоровой коже, задевая плотные розовые бусинки сосков, пересчитывая рёбра, сдавливая плотную талию до характерных красных пятен — пьянящее, доселе невиданное искусственному созданию чувство, а за ним знакомые, более приземлённые: жадность, жажда, нетерпеливость. Сухие губы сминают кожу на тонкой шее, блондин тихо мычит, сводя брови и наслаждаясь женской мягкостью, теплотой человеческого тела. Как же оно желанно, но так призрачно и недостижимо, даже в миллиметрах от его лица, даже будучи крепко сжатым в его руках — что ещё нужно сделать, чтобы овладеть этим телом? «А что будет если…» — жадность срывает тормоза, нежную кожу опаляет горячее дыхание, язык проходится по ключице, оставляя влажную дорожку, но руки дрожат, ужасно дрожат, вдруг отрываясь от манящей талии, но затем хватаясь за неё с новой силой, продавливая пальцы настолько сильно, насколько это только возможно. Над ухом писклявый крик, тело сопротивляется, пытается вырваться, кричит что-то о боли, но уши заложило, он отстраняется от ключиц, заворожённый взгляд следит за тем, как вытекает настоящая человеческая кровь, стекая к бёдрам, пачкая его собственные брюки, ноги девушки и наконец белый снег. Пальцы давят сильнее, легко просачиваясь внутрь, двигаясь и нащупывая какие-то органы… Кажется, если бы он лучше знал анатомию, ему было бы куда интереснее исследовать девушку изнутри таким нестандартным способом. Отчаянные визги не прекращаются, теперь это попытки призвать какую-то помощь. Девушка толкается, рвёт мужской воротник, рычит и извивается на его коленях, переходя на угрозы, но тот лишь улыбается, строя какую-то саркастично умилительную гримасу и наконец пробивая плоть насквозь, касаясь большого пальца указательным с другой стороны, что приводит блондина в неописуемый восторг. Он нашёл тот самый способ, способ стать гораздо ближе, чем раньше. Ладони заключительно грубо сминают талию с двух сторон в мясо, цепляя несколько рёбер и разламывая их с невероятной лёгкостью, словно это сухие ветки, а «жертва» его воздыхания захлёбывается в слезах и слюне, откидывает голову назад и отключается, не вынося адской боли.***
Резко вскакивая, юноша хватается за сердце, судорожно дыша и рыдая. Тело охватила дрожь, сознание ещё не пришло в себя, не вернулось из того сна, не осознало реальность и это так чертовски тяжело. Крупные слёзы быстро скатывались с щёк к подбородку и на кончик носа, падали на тонкую простынь, просачивались на дрожащие ноги. Юноша страдальчески стонет, рычит и стряхивает руки, дергается от страха и падает с кровати, отползает к стене и обнимает колени, утыкаясь в них лбом. «Это не правда, это не правда, это не правда, это не правда…» — а что, если правда? — Люмин… — шепчет одними губами, жмурит глаза, пытается кому-то молиться, забывая о своём происхождении. — Люмин, пожалуйста… — истерика снова подступает, давит на виски и заставляет тело непроизвольно дёргаться, вдруг биться об стену, тревожно хрустеть пальцами, царапать локти. Тревожный порыв туманит взгляд, двойник вскакивает на ноги, шатаясь подбираясь к плотной деревянной двери и хватаясь за ручку неаккуратно дёргает, выскакивая на улицу, соскакивая с короткой лестницы и падая в снег. Колючий холод отрезвляет, рука тянется к ведру с водой и двигает ближе, а юноша не задумываясь окунает туда голову, проламывая лбом тонкую ледяную корочку, успевшую образоваться за ночь. Ведро предательски опрокидывается, выливая всё содержимое на крыльцо, ну а двойник заключительно хлопает себя по щекам, избавляясь от остатков истерики. Холодная вода всегда помогала. Однако тут же его окатывает чудовищный холод и блондин, быстро поднимаясь на ноги, возвращается в импровизированную хатку, сколоченную еле как, но сколоченную. На хозяйстве ему было тяжело, но еду и некоторые вещи всегда можно стащить у братца, верно же? Эти кошмары мучают его уже четыре месяца. Мучают с тех пор, как он осознал свою нездоровую привязанность к путешественнице, за которой так осторожно следил.