Тело

      По крайней мере, когда он виден, его можно хоть минимально контролировать — так рассуждал Паша, лёжа в кухне на животе в попытке вытереть остатки супа из-под плиты. Куколка перебралась назад, чтобы ненароком не измазаться в супе и теперь восседала на его шее. Балор обрёл собственное тело, а значит, теперь пакостил в реальном мире, причем делал это с завидной регулярностью. На этот раз под раздачу попала тарелка супа, накануне заботливо сваренного Лёшей.       — Да, видок отсюда неплохой, особенно если представить вместо лужи супа твои мозги, — прокомментировал кошмар со стола, на котором он сидел, скрестив ноги.       — Балорушка, котик, я убираю тут только затем, что у тебя на это уйдет больше времени, а мы не можем допустить, чтобы Лёша узнал, как ты обошёлся с его кулинарным шедевром, — ласково отозвался Паша, сгребая тряпкой картошку и кусочки моркови в кучку.       — Ты убираешь здесь, потому что ты неудачник, — ввернул Балор, накручивая черный локон на палец.       — И этот неудачник в другой раз вымоет пол тобой, засранец глазастый, — Паша встал и глянул на него угрожающе. Балор вспорхнул со стола и убежал в их с Яной общую комнату, весело насвистывая.       Паша хотел бы сказать, что в доме Рыковых всё пошло наперекосяк с момента смерти Андрея Радова и гибели вселенной, но язык не поворачивается. Всё изменилось, конечно, но наперекосяк? Даниле со временем стало лучше (так, по крайней мере, казалось), Шмыг оставался типичным Шмыгом, только от Данилы почти не отлипал (да, ни на секунду), Яна выздоровела, когда из нее достали её «яд». Паше казалось, что сам он после всей этой передряги вышел более взрослым и спокойным, будто война внутри него понемногу начала затихать. Балор всё так же отпускал злые шутки, разве что теперь умел делать это с другого от Яны конца комнаты и периодически огребал тумаков в реальном мире. А Леша с Настей так вообще не изменились — вот что значит создания вне времени!       И всё-таки здесь не хватало какой-то гармонии, что ли. Будто война закончилась, а танки продолжают мешать проезду мирных граждан, громоздясь по улицам.       Приведя кухню в надлежащий вид, Паша, конечно, захотел пойти в душ, но, как водится, там засел Балор.       — Балор, мать твою, ты языком не мог вылизаться? — Паша уже раз в третий подошёл к двери в надежде, что морок соизволит его впустить.       — Да он назло ведь, Паш, будто ты не понимаешь, — проходя мимо с чашкой, сказала Яна, и голос её был усталым.       — Ага! — донеслось из-за двери. — Ещё раз постучишь — до вечера не выйду! Будешь типичный Пашенька — псина смердячая.       Чекист вздохнул и поплёлся в зал, взял оставленную на диване книгу по амулетам. Ему было бы весело, пожалуй, если бы это всё не повторялось изо дня в день почти слово в слово. Редкие нынче вылазки на задания и шабашки в качестве грузчика, чтоб внести вклад в семейный бюджет, казались настоящей передышкой.       А самое главное — на кой ляд им этот кошмар сдался? Колдовать он пробовал, но не преуспел, физической силой особенно не обладал (Яна и то пошла в качалку и пребывала в отличной форме, не то что этот хрупкий котёнок) — никакого проку. Конечно, в головы он по-прежнему залезал и мозги чайной ложечкой выедал отменно, вот только Яна даже тут его переплюнула на поле боя, а поганый кошмар только и делал, что портил обитателям квартиры ночной отдых своими фантазиями.       Паша давно уже научился отличать сны, насланные Балором, от настоящих, и кошмар частенько получал от него на орехи, когда оказывался пойманным. Правда, кошмар тоже учился на своих ошибках, и его сновидения всё больше приближались к настоящим. После одного из них Паша в частном порядке (и за небольшую сумму) обратился к Яне, чтобы пройти «перепрошивку системы защиты», потому что... ну это уже совсем ни в какие рамки!       ***       Паша лежал на пляже — да, в самом спокойном своем воспоминании — и практически дремал в собственном сне. Всё было, как обычно во снах, — внезапные смены декораций, например. И вот слева его окликнул голос:       — Молодой человек, не помажете мне спину кремом?       Сон был как сон, поэтому Паша через мгновение обнаружил себя гладящим спину шикарной брюнетки. Где-то краем сознания он подумал, что купальник девушки держится благодаря какой-то магии, ведь сзади не было никаких лямочек.       — О, спасибо, мой герой! Я должна вам отплатить!       Паша понял, что девушка оседлала его, уже оказавшись на горячем песке.       — Э, секунду, дамочка, я не просил...       Но девушка уже наклонилась и впечаталась своими губами в его. «Что за фигня?» — подумал Паша, пытаясь отлепить её от себя. А потом вспомнил этот поцелуй.       Чекист вцепился обеими руками в волосы «девушки» и потащил от себя, чувствуя мимолётно, что держится вовсе не за волосы, а за противные тёплые щупальца с присосками.       — Отпусти! — визгнул Балор и шлёпнул его по руке свободным щупальцем. Оболочка в виде тела девушки тут же разлетелась кусками, обнажая настоящего Балора (в собственных глазах он был немного более мускулистым, чем в жизни).       — Какого хуя, дамочка? Так хочется пососаться, а не с кем? — Паша только сильнее стиснул в кулаках его щупальца (и волосы заодно).       — Из нас двоих только ты с мужиками сосёшься, Пашенька! — ответил Балор так, будто это не могло быть подвергнуто ни единому сомнению.       — Из нас двоих, Балорушка, только ты сосёшься с мужиком в мужском обличии, так что кто ещё из нас пидор, доказать надо, — парировал Паша и неприлично заржал.       Кошмар взвился, распушил волосы и щупальца, как обиженный индюк.       — Если тебе память отшибло, морда украинская, то я — осколок бога, то есть, по сути, существо бесполое.       — Настолько бесполое, — Паша отпустил одну руку и шлёпнул его по заднице (обтянутой, конечно, плавками с рисунком бирюзовых глаз), — что каждое утро со стояком в ванную скачешь, как ужаленный?       Балор отпрянул, вытаращившись на него.       — На кого ты там дрочишь, сучёнок? — Паша чуть приподнял бёдра, так, чтобы кошмар тоже осознал этот факт — он оседлал чекиста. — Если на меня, то я тебя точно бесполым существом сделаю, как только проснусь.       Балора бросило прям в неприличную краску, и, послав Пашу напоследок на три весёлых буквы, он лопнул с громким хлопком. В свалившейся темноте погасли последние из глаз кошмара, и Паша тут же проснулся, погрозил освещенной только уличными фонарями кухне кулаком на всякий случай, и провалился в сон без снов.       Именно после того случая чекист усилил защиту от кошмара, и тот больше не появлялся в его снах. То ли защита работала, то ли морок обиделся и не пытался залезть Паше в голову.       ***       Говнистый характер Балора раздражал всех (кроме, кажется, Лёши и Насти — они были преисполнены познания всяких пиздецов мира сего, и ещё один просто не мог их расшевелить). Семейство вздохнуло легче, когда он выучился на каких-то курсах («Мечтаешь о карьере? Получи новую профессию!») и устроился на дистанционную работу. Он днями (а иногда и ночами) сидел на своей кровати в их с Яной комнате с ноутбуком на коленях и что-то усиленно печатал, хмурясь, закусывая губу и наматывая прядь волос на палец. Перепалки случались только при очереди в ванную и на кухне, куда он изредка выбирался поесть. График голода кошмара не всегда совпадал с графиком приемов пищи семейством, так что и тут им везло — пересекались они редко.       Паша не хотел себе до конца в этом признаваться, но он даже немного заскучал по перепалкам с Балором. Вне уничтожения демонов жизнь Рыковых была очень размеренной и тихой, и ему категорически не хватало для встряски редких словесных поединков с кошмаром, которые случались в те редкие ночи, когда Яна, устав от света от ноутбука, швыряла в Балора тапком, и тот послушно закрывал ноут и брёл на кухню перекусить.       В такие ночи Паша просыпался на своей раскладушке от света из открытой дверцы холодильника и какого-нибудь звука типа чавканья или хруста (в зависимости от того, что Балор находил на полке).       — И меркнет свет, в углах паук плетёт узор, по тёмным улицам летит ночной дожор, — устало декламировал тогда Паша, потирая переносицу.       — От Шмыга набрался цитат, кусок покойника? — спрашивал Балор, облизывая пальцы.       — Ой, иди нахуй, Шерлок Холмс.       — Ты меня на секс разводишь, а, Пашуль? — Паша буквально слышал в его голосе гадкую усмешку.       — Балош, я каждый вечер перед сном молюсь, чтоб меня никогда не постиг такой недотрах, как тебя, — чекист отворачивался к стене и показушно глубоко вздыхал. — Как можно видеть секс в каждой фразе, а? Жри скорее и отваливай. Я спать хочу.       В Пашу обыкновенно прилетал кусок какой-нибудь еды, потом хлопала дверца холодильника, а потом наступала долгожданная тишина. В такие ночи он думал, что, пожалуй, хотел бы работать на нормальной работе в офисе, и чтобы Балор Буарайнехович был его коллегой. Они бы постоянно переругивались и запускали друг в друга ручками и ластиками, зато при решении поставленных задач могли бы сплотиться и быстро всё выполнить. Паша даже думал, что после этого они могли бы жёстко дрочить друг другу в туалете, потому что иначе как сексуальной энергией их взаимодействие объяснить не представлялось возможным.       Паше никогда не доводилось заниматься сексом с мужчиной, да и не то чтобы он всерьез задумывался о таком развитии событий с кошмаром. Но попробовать-то можно. По крайней мере, он не испытывал к Балору ничего похожего на отвращение или ненависть, а представить его гибкий стан в своих руках было более чем просто.       Чекист имел серьезные подозрения, что однажды Балорушка нарвётся.       ***       Каким образом эта жижа с глазами умудрилась поругаться со Шмыгом до битья посуды (от Лёши потом прилетело не только им двоим, но ещё и Даниле с Пашей — за то, что не разняли вовремя) и с Яной до игры в молчанку на неделю, Паша понятия не имел. Он подозревал, что Балору нужна была подпитка в виде отрицательных эмоций, которыми он раньше кормился, и этими ссорами он просто добывал крупицы нужных ярости и отвращения, хотя Яна (когда была в хорошем настроении) уверяла, что Балор за время паразитирования в ней научился эмпатии и стал более человечным. Впрочем, вполне можно сочетать в себе человечность и отвратительный характер.       В то утро Балор на беду оказался на кухне. Он колдовал над новой кофеваркой, пока Даня со Шмыгом накрывали на стол, а Яна занималась яичницей.       — Лёша, конечно, крупно рисковал, — говорил Данила в тот момент, как Паша вошёл на кухню после утреннего душа.       — Что так? — спросил чекист и похрустел шеей — спать на сраной раскладушке с каждым днём казалось всё худшей идеей.       — Да я вот ребятам рассказываю, что Пса чуть не накрыли с наркотой, что он на даче варит. Настя едва успела менту память подтереть.       — Блять, — смачно выругался Паша.       — Ещё какая, — поддакнул Шмыг (Яна покосилась на него недобрым взглядом).       — Если б его накрыли, мы бы все под удар попали, — Даня сел за стол и принялся намазывать хлеб маслом. — Провал на ровном месте.       — Так прибей его, или что, — отозвался Балор ядовито, не оборачиваясь, — у тебя это с друзьями неплохо выходит. Один удар, и нет про...       Данила подорвался с места так быстро, что Шмыга порывом ветра отнесло в сторону.       Паша понял, что сейчас совершится беспрецедентное насилие, и успел только метнуться перед Данилой, выставив руки вперёд. Он сделал это быстрее, чем приземлился на пол тетрапак с молоком, который он выпустил из рук. Яна у плиты взяла себя за запястье, будто удерживая от удара каким-нибудь заклятием.       — Дань, не надо, — твёрдо сказал Паша, внутренне сжавшись при виде его загорающихся голубым рук — не хватало снова умереть, так на этот раз ещё и спасая никчемную шкурку кошмара.       — Я его сам сейчас порву, — прорычал Шмыг и взял со стола нож. Балор за Пашиной спиной обернулся лицом к Даниле и загнанно дышал, чуть съёжившись.       — Данила, он этого заслужил, — сказал чекист, не опуская рук и краем глаза следя за Шмыгом, — просто сейчас я (и не только я, видимо) хочу завтракать, а не отмывать его кровищу с пола. Он своё получит, я тебе обещаю.       Данила помедлил. Потом кивнул, выдохнул и сел за стол. Правда, с бутербродами не сложилось — его руки задрожали, он бросил нож, который только что взял, и вышел на балкон. Порыв холодного весеннего воздуха захлестнул всех, кто был на кухне, едва не затушив огонь под сковородкой с яичницей.       — Какая же ты мразь, — с чувством сказал Балору Шмыг и вылетел вслед за Данилой, бросив нож на стол.       Кошмар вернулся к кофеварке, как ни в чем не бывало.       — Что, Пашенька, выслужился? — услышал Паша его голос за своей спиной. Обернулся. — Отработал своё, защитил меня? И всё это ради доступа к телу? Право, на что ради потрахушек не пойдешь!..       Паша схватил его за шиворот, как котенка, не особо заботясь, за что он там держится — за капюшон толстовки или за волосы, и встряхнул. Балор издал жалобный звук, больше всего похожий на мяуканье, и вцепился в руку чекиста.       — Паша! — Яна подпустила в свой голос усталости, словно тоже хотела просто завтрак в кругу семьи, а не убирать с пола кровь и выбитые зубы.       — Не волнуйся, мы просто поговорим, — ответил ей Паша, вытаскивая брыкающегося кошмара из кухни, и только произнеся это, разжал зубы. Черт возьми, ему уже пора заняться контролем гнева!       Впрочем, сейчас не до того. Втолкав Балора в его с Яной комнату, Паша приложил его о стену плечом. Насколько он помнил медподготовку, от такого удара вполне можно было получить вывих в плечевом суставе, но сейчас он с садистским энтузиазмом решил, что кошмар заслужил это. Правда, когда Балор посмотрел на Пашу, его ярость немного отступила — во взгляде кошмара почему-то не было ни злости, ни страха, а какая-то экзистенциальная печаль, будто это всё, конец, больше ничего не будет, но и так сойдёт.       — Знаешь, почему я не дал Дане тебя прибить на месте? — вкрадчиво спросил Паша, ещё раз ткнув кошмара в стену, и не стал дожидаться ответа: — Потому что он бы поспешил, котёночек. Так что запомни, мой дорогой: ещё раз ты попрекнёшь Данилу смертью его друга, или вообще напомнишь ему об этом, я тебя убью, и это с большой вероятностью будет акт длительный и изощрённый. Понял?       Балор, в глазах которого теперь светилось только упрямство горного козла, промолчал, поджав губы. Паша ушел на кухню, хлопнув за собой дверью. Вскоре дверь хлопнула ещё раз, только уже входная — Балор, с ноутбуком под мышкой и одетый абы как, пулей вылетел из квартиры.       — Куда он? — вяло поинтересовалась Яна.       — А тебе не всё равно? Он уже взрослый, — Шмыг как раз наливал всем (кроме кошмара, конечно) кофе, и Паше показалось, что яд в его голосе может капать прямо в чашки.       Балор вернулся поздно ночью, тихий, как мышка. Первым делом он шмыгнул на кухню, и сначала Паша собирался сказать ему что-то язвительное, но удержался, вспомнив его выражение лица, когда он пытался кошмара проучить. Балор не стал даже открывать холодильник, только стянул со стола засыхающий кусочек батона.       — Да поешь ты нормально, всё равно я уже не сплю, — чекист отвернулся к стенке, думая, что кошмар всё-таки откроет холодильник, но тот молча ушел.       — Балор! — прошептал ему вслед Паша и приподнялся на локте. — Я это... ничего тебе не сломал?       — А тебе не всё равно, Пашка? Ты ж таких, как я, убиваешь, — ответил Балор и скрылся за дверью в свою комнату. Паша пожал плечами и собирался снова уснуть, но на душе по непонятной причине скребли кошки.       ***       Балора после инцидента стало видно ещё меньше — он днями не выходил из комнаты или вовсе сбегал с ноутбуком куда-то из дома на несколько часов (Шмыг чуть позже выяснил, что он сидит на лестнице, ведущей на чердак, и долго над ним потешался), ночные набеги за едой на кухню превратились в быстрые вылазки. Сам кошмар явно похудел и побледнел, и Паша пытался задушить в себе чувство вины, которое стало ещё больше, когда Леша обнаружил в коробочке с денежным общаком неприлично большую сумму.       Леша сразу просёк, кто отличился такой щедростью, и за завтраком, на который Балор забежал за своей законной чашкой кофе, спросил, не слишком ли он себя обделил.       — Должен же кто-то оплачивать вам эти сраные пельмени, — буркнул кошмар и сбежал обратно в комнату. Яна обреченно вздохнула.       Ещё одной странностью стало то, что Балор надолго занимал ванную. Конечно, он и раньше любил поплескаться, вот только теперь он запирался там часа на два-три, и даже угрозы выломать дверь не действовали. Единственным плюсом этих бесконечно долгих банных процедур было то, что кошмар после них выходил разморенным и порозовевшим, будто выздоравливал от долгой болезни, и вёл себя очень тихо и покладисто. Наверное, горячая вода успокаивала его, думал Паша, и собирался совсем уж смириться с этим.       Он честно старался не злиться на кошмара, когда тот закрывался в ванной, хотя эксцессы случались. Например, когда Яна стыдила его через дверь — у неё были месячные, и ей реально нужно было в ванную. Паша как раз пришел домой с халтуры и застал всю сцену.       — Кошмар, будь человеком, пусти свою подругу в ванную, — сказал чекист, постучав в дверь (Яна почти плакала, и он едва сдерживался от того, чтобы эту дверь вынести к чертям). — Я понимаю, что ты создание в определённом смысле без пола, и у тебя тоже могут быть месячные, но не так же часто, ё-моё!       — Можно подумать, тебе что-то об этом известно, Пашка-какашка! — крикнул из-за двери Балор. — У тебя и женщины-то никогда не было.       — Слушай, котёночек, я сейчас вынесу эту дверь, а ты Лёше оплатишь и установку новой, и коммуналку по счётчику, — ласково сказал Паша, хотя ласковость вышла такая особенная, сквозь зубы.       То ли угроза возымела действие, то ли Балор уже и так заканчивал свои банные процедуры, но вышел он минут через пять. В ванную тут же бросилась Яна, по дороге обронив Паше короткое «спасибо».       Паша же пил чай, терпеливо дожидаясь своей очереди в душ, когда на пороге кухни появился бледный от гнева Балор и шлёпнул на стол две пятитысячные купюры.       — Ни в чём себе не отказывай, Пашка-говняшка, — выговорил он. — Тут с лихвой на воду хватит. Прими ванну с пеной, под душем посиди хорошенько, мочалку взять не забудь, и гель для душа, можно даже мой. Если сработает, хоть перестанешь пахнуть падалью, сука ты неживая.       — Всё сказал? — Паша старательно удерживал себя от гнева, поэтому обеими руками держался за чашку, как за якорь для здравого смысла.       — Ненавижу тебя, понял? — прошипел кошмар, сжимая кулаки.       — Да, Балошенька, кисонька, понял, — ответил чекист с максимально неискренней улыбкой. — Иди-ка отсюда нахуй, и деньги свои забери, откупиться не получится.       Балора как ветром сдуло. Купюры, конечно, остались на столе немым укором для Паши. Судя по всему, кошмар не завершил какой-то свой ритуал в ванной, поэтому не мог справиться с эмоциями. Но, муха блядская, какого хрена? Он не один тут живёт, а Яна — практически его лучшая подруга, мог бы хоть о ней побеспокоиться.       Одна мысль назойливо беспокоила Пашу всё время, пока он поддавался возмущению. Наконец, он сдался и подумал её: если Балора так успокаивает и расслабляет его ритуал в ванной, то как, должно быть, его расслабил бы секс?       Внезапно. Мужчина даже чашку отставил, настолько его захлестнула его фантазия и само осознание — вот теперь ты действительно думаешь о сексе с ним. Балор Паше нравился, в целом так, несмотря на то, что оставался, конечно, противным ночным кошмаром и занозой в заднице. Кошмаром симпатичным (такой маленький и хрупкий, и эти его глаза потрясающего цвета, и шикарные черные волосы) и, если простить ему самые уж отвратительные выходки, умилительно стервозным.       Паша как-то сразу признался себе, что редко злился на него по-настоящему, скорее воспринимая их перепалки как способ отвлечься от ежедневной рутины, и принять тот факт, что да, он думает о сексе с ним вовсе не теоретически, стало подозрительно легко. Чуть позже он прочитал, что ход мыслей, который был у него в те минуты, называется «гейская паника», но паники-то не было. Конечно, в армейской среде геев не любили, не принимали, смеялись над отвратными шутками о них, и Паша себя никогда не причислял к представителям этой ориентации, вот только теперь, когда он не раз уже побывал за гранью смерти, такие вещи, как собственная ориентация и то, как её воспринимают другие, стали казаться пустяками.       Паша натурально себя ненавидел, когда заперся в теплой туманной ванной, из которой вышла Яна, и яростно ласкал себя под струями воды. Ладно принять влечение к тому, кого ты вроде как терпеть не можешь, но дрочить в душе с мыслями о нём? В последнюю очередь Пашу беспокоило то, что его друзья (и Балор тоже, кстати) вполне могут залезть к нему в голову и узнать этот грязный маленький секрет (куколку по этой причине он намеренно оставил на кухне). Его душу выворачивало наизнанку осознание, что это... насилие, да? Ведь Балор определенно не давал согласия на этот акт, хотя, конечно, физически от него не пострадает.       Паше было так сладко думать о нём, сжимая свой член в руке и ощущая запах его геля для душа, которым он всё-таки воспользовался, что он на пару минут решил отложить плохие мысли в воображаемый сейф. Балор в его представлении был таким же стервозным и напористым, как всегда, вот только с приближением к оргазму терял по крупицам эту стервозность, а потом долго скулил в его руках, скованный удовольствием. Паша кончил, заливая спермой одну руку и прикусив костяшки другой, когда представил, как Балор после оргазма обмякает и нежно улыбается в ответ на его целомудренный поцелуй. Чёрт. Чёрт. Чччччёрррт.       ***       А потом случился поход в театр, и Паша окончательно погиб.       Когда в карты играть уж совсем наскучило, Паша влил в неокрепшие умы своих друзей идею, что можно бы устроить и более культурный отдых. Начал он с Яны, и вполне успешно: через пару дней она уже не только прониклась, но и все уши прожужжала кошмару о том, что никогда не бывала в театре и хочет сходить. Потом в обсуждение подключили хмурого Данилу и Шмыга, который сопротивлялся больше всех («Да какой, нахрен, культурный досуг? Мы что, больно на культурных похожи?»).       В конце концов, билеты были куплены, а семейство озаботилось тем, как бы сойти в театре за нормальных людей. Паша, впрочем, за себя не волновался: откопал в закромах чемодана, собранного ещё в МЧК, достойные брюки со стрелками, белую рубашку и лёгкий пуловер (погода стояла немного прохладная) — всё лучше, чем спортивные костюмы и вычурные футболки Балора и собственная повседневная одежда в виде брюк а-ля спецназ и водолазки.       Яна никому не показывала купленное платье, старательно сохраняя интригу. Данила честно признался, что не собирается изменять любимому худи, тем более что за пазухой отлично помещается Шмыг.       И вот пришла пора выходить. Паша с разрешения Лёши воспользовался хозяйской спальней, чтобы переодеться и навести прочий марафет, и первой, кого он увидел, когда шагнул в коридор в полной готовности, была Яна в идеальном маленьком черном платье.       — Ух ты, прекрасно выглядишь! — выдохнул Паша.       — Спасибо! — кокетливо отозвалась девушка.       Тут же из-за двери их комнаты появился Балор, и Паша дар речи потерял. На кошмаре был дорогущий костюм и белоснежная рубашка — он выглядел таким изящным, что тут любой бы захотел на колени перед ним упасть. Паша сглотнул.       — О, Очередько вышел из сумрака! — хихикнул Балор, бросив взгляд на него. — Прикид новый надыбал, Пашенька? Из пыльных закромов МЧК, видать! Нафталин долго выветривал?       Паша помрачнел мыслями и, видимо, лицом, потому что кошмар очень уж развеселился, глядя на него. И в точку же, зараза.       — Да уж не по бутикам да барбершопам пидора из себя корчил, Балорушка, — ласково отозвался Паша.       — Знаешь, как ты выглядишь, говняшка? Как обрыган с лавочки у подъезда, который хочет перед такими же обрыганами ынцылигентом показаться! — продолжал глумиться Балор. — Ты меня уважаешь, Пашенька?       — Неа, — искренне ответил чекист. — Особенно сегодня, когда тебя какая-то муха искусала. Видимо, муха хи-хи.       — Ну куда ей до мухи це-це! Це гарний хлопець зробився, Пашка! — Балор ржал в голос, и Паша серьезно подумывал дать ему леща, но тут вмешался Данила.       — На вашем месте я бы прекратил, — сказал он, а Шмыг у него на плече указал взглядом на Яну.       Девушка приняла такую позу и выражение лица, что было понятно: сейчас она воспользуется магией и слепит из них собственную версию Баффорта Ракшора, а потом в таком виде всё-таки потащит в театр. Балор тут же хмыкнул и направился к двери, вздёрнув нос, будто ничего не случилось. Паша вздохнул и уныло поплёлся следом.       Надолго, правда, их не хватило, и причиной стал Пашин заинтересованный взгляд. Идти рядом с этим утонченным созданием и не смотреть на него казалось Паше преступлением, вот он и смотрел — как при каждом шаге качаются блестящие кудри, как ровно он держит спину, как плавно он идёт, будто летит, не касаясь земли... кошмар казался ему какой-то изящной статуэткой с камина, а не существом из плоти и крови.       — Глаза сломаешь, Пашенька, — вполголоса проговорил Балор, когда Яна отвлекла Данилу каким-то разговором.       — Так я у тебя одолжу, у тебя ж их много, — осклабился Паша. — Сколько, кстати?       — Вот знаешь, почему у тебя девушки нет? Потому что ты невнимательный, — сокрушённо покачал головой кошмар. — А ещё хочешь со мной замутить!       — Знаешь, почему у тебя до сих пор все зубы целы, котёночек? — Паша цапнул его под руку. — Потому что я ещё инструмент для удаления не купил.       Балор повернулся к нему, останавливаясь, но не вырываясь, хмурый, как птичка из компьютерной игры, и показал язык. В этот момент они оба поняли, что стало как-то тихо. Краем глаза чекист увидел, что и Яна, и Данила стоят и смотрят на них, скрестив руки на груди. Шмыг на плече Данилы сделал тот же жест.       Данила на выдохе выдал обречённое:       — Я сейчас кому-нибудь из них в...       — Обоим, если можно, — попросил Шмыг. — Вернее будет.       — Я тебе даже заплатить готова, — холодно заявила Яна.       Паша и Балор синхронно сглотнули и отступили друг от друга на шаг. Данила и Яна удовлетворенно отвернулись и продолжили путь в сторону сквера, а Балор улучил момент и снова показал чекисту язык. Паша на провокацию не повёлся, главным образом потому, что ещё минуту назад прикасался к кошмару, и этот опыт оказался... волнующим. Чёртов ошмёток бога пахнул действительно божественно! Паше и раньше до одури нравился его запах, но теперь, приправленный какой-то дорогой туалетной водой, он вскружил голову не хуже крепкого алкоголя. Теперь он точно знал, чем займёт свой вечер, если ему удастся побыть наедине с собой, — он снова будет представлять себе Балора, сгорая от стыда и страсти.       — ... не понимаю, — до него доносились обрывки фраз Данилы — тот говорил с Яной вполголоса, в интонациях сквозило разочарование. — ... был жив, я бы никогда...       — Все по-разному проявляют свою любовь, Дань, — Яна положила свою маленькую ладошку на его мощное плечо, успокаивая.       Паша чуть замедлил шаг и сделал кошмару знак рукой, чтобы отстал тоже.       — Как думаешь, — спросил Паша едва слышно, — Данила любил его?       Балор глянул на чекиста долгим таким взглядом, будто представить не мог, что тот вообще знает подобные слова, и ответил без капли сомнения:       — Конечно, любил.       Почему-то Паша не ожидал такого ответа, он как-то ранил мужчину в самое сердце неожиданной грустью. Паша нервно прочесал пятерней волосы и сказал, почувствовав, что наступил правильный момент:       — Давай хотя бы сегодня сделаем вид, что мы друзья.       Балор кивнул, и тогда Паша подал ему руку. После секундной заминки с неверием в глазах и закушенной губой (этот элемент мимики кошмар перенял у Яны) Балор всё же вложил свою ледяную напряжённую ладошку в его руку. Паше показалось, что он даже дышать стал тяжелее.       — Что? — поинтересовался Паша.       — Ты же понимаешь, в какой мы стране, — негромко ответил Балор, избегая смотреть на него.       — Ты думаешь, кто-то осмелится сунуться к нам, чтобы предъявить за пидорство? Я им наваляю за нас обоих, Балош.       Кошмар шумно выдохнул и кивнул. Его походка теперь казалась Паше механически скованной, а руку его словно тисками сжимало. Отчего он так нервничает?       — Слушай, я, конечно, мёртвый и мне не то чтобы очень больно, но руку сломать ты мне всё равно можешь, — сказал Паша, когда терпеть ледяные пальцы Балора стало невыносимо.       — Извини, — тут же ответил кошмар, чуть ослабляя хватку. — Не думал, что ты такой неженка.       — Кто бы говорил, — отозвался Паша. — Давай мы с тобой лучше вот так сделаем.       Чекист осторожно вынул его ладонь из своей и уложил себе на локоть. Балор был ниже его ростом, и так ему идти должно было быть легче, чем держась с ним за руку. Кошмар подчинился, но закаменел ещё сильнее, и молчал всю дорогу через сквер до самого момента, когда Паша галантно усадил его в такси. И Яна, и Данила со Шмыгом видели, как они шли под руку, и всю дорогу тихонько гиенили над ними. Сидя в такси, Паша плечом чувствовал рядом подрагивающее тело Балора, и ему хотелось этих придурков убить.       В театре они оказались (совершенно случайно, как же) на соседних креслах, и Балора явно очень тронуло происходящее на сцене, хотя он предпочел сжимать кулаки до следов ногтей на ладонях, наматывать прядь волос на палец до узлов и кусать губы до крови — что угодно, лишь бы не показать свои эмоции. Паша хотел взять его за руку и успокоить, но не стал этого делать — они ведь только изображают друзей, в самом деле. Паша себя за это ненавидел.       За ужином они обсуждали постановку, и Балор сидел с ними (ведь так надо, правда?), всё ещё в белой рубашке и брюках. Спину он держал прямой, как у выпускниц института благородных девиц, и ел исключительно мало, хотя по дороге домой едва не свалился в обморок от голода («Убери свои сучки́, говняшка!» — недолгим оказалось перемирие, ровно до момента, когда Паша подхватил его, почти потерявшего сознание, под локти). Взгляд кошмара то и дело соскальзывал в сторону ванной, и Паша, перехватывая его, пытался своим взглядом сказать «Даже не думай!» Балор один раз всё же снизошёл до того, чтобы показать ему язык.       Ещё кое-что беспокоило Пашу — Данила молчал, прилепившись взглядом к своей чашке с чаем. Да уж, с выбором спектакля они продолбались — там было про смерть любимого человека. Впрочем, катарсис может оказаться спасительным, разве нет? Искусство испокон веков использовали с такой целью, видимо, Яна с Балором именно поэтому остановили выбор на...       Данила поставил недопитую чашку на стол, поднялся и вышел — всё это без спешки, тихо, размеренно, но его голубые глаза выглядели так, будто он уже умер. Паша проводил его взглядом, понимая, что должен хоть что-то сказать, но нужные слова на ум не шли — прав был Балор насчёт него, тупой он. Шмыг замер с куском бутерброда за щекой, как хомяк, ошарашенно уставившись на Данину удаляющуюся спину.       — Чего это с ним? — проговорил бес, явно не ожидая ответа.       — Спектакль всколыхнул воспоминания, — равнодушно пожал плечами Балор.       Шмыга только и видели — он уронил надкусанный бутерброд на стол и пулей полетел за Данилой. Дверь гостиной тот успел закрыть у беса перед носом, как можно было понять по быстрому возвращению Шмыга и его хмурой мордахе.       — Как жизнью рисковать, так ты мне друг, Шмыг! — пробурчал бес. — А как поговорить по душам, так убирайся вон, дьявольское отродье. Чего он вообще, а?       Все синхронно вздохнули, не глядя друг на друга. Что тут скажешь?       — Слушай, глазастый, — обратился Шмыг к Балору, — может, ты бы покопался у него в голове да разъяснил нам, что там происходит?       — То есть обычно, — взвился Балор, — я погань, непонятная шняга и противный кошмар. А когда помощь нужна, сразу ко мне? Иди нахрен, морда бесовская, я уже один раз побывал в башке Бесобоя, больше не хочу.       — Ой какие мы ранимые! — Шмыг закатил глаза. — Для нас же лучше, чтобы Данила от своей депрессии избавился.       — С депрессией ему к психотерапевту, вообще-то, — парировал кошмар. — Или что, по-твоему, я должен у него в голове делать? Всю память об Андрюше подчистить?       — Между прочим, Балор прав, — отозвался Паша (кошмар обернулся к нему с настолько наигранным удивлением, что никто не захотел ему подыграть). — Прямое копание в мозгах и тем более стирание памяти — так себе идея.       — Паш, ну вот как ты себе представляешь это? Я такой завалюсь к нему и скажу: Дань, давай-ка тебя в дурку отведём?       Балор закатил глаза:       — Ну конечно, если ты так скажешь, то он тебя нахрен пошлёт.       — Тем более что психотерапевт — это не дурка, — продолжила за него Яна (Паше во время бесед изредка казалось, что у них с кошмаром на двоих по-прежнему один мозг). — Тебе нужно с ним поговорить. Просто. Поговорить.       Шмыг сел на стол и понурил голову — Паше его поза сделала некомфортно, так, будто последний устой рухнул, и мир никогда не будет прежним. Балор, он заметил, тоже отвёл глаза и не смотрел на беса.       — Поговорить, конечно... Андрей Радов у нас — запретная тема. «Будто если я поговорю о нём с тобой, его смерть станет менее реальной!» — вот что он говорит мне каждый раз, когда предлагаю обсудить всё случившееся, — Шмыг пару раз горько вздохнул. — Даня словно не хочет им со мной делиться, знаете, такое вот воспоминание, которое как торт — дашь ещё кому-то, и самому меньше останется. Словно ревнует. Я сам уже ревновать начал, честное слово! Иногда думаю: а он вообще заметит, если я пропаду? Фиг знает. Думаю, нет.       Балор вдруг поднял на него глаза, полные обречённости, и сказал так, будто никогда ещё не был так уверен в своей правоте:       — Слушай, он... он просто боится, что забудет, что со временем перестанет чувствовать. Ты, Шмыг... вот что, иди и поговори с ним. Не дай отвертеться от разговора, ладно? Вцепись в него и пусть проговаривает свои чувства — не надо про Андрея и то, что случилось, — а потом скажешь ему, что с этим лучше к психологу.       — Так, — протянул бес, поднимаясь в воздух, — спасибо за совет, именно это я и сделаю. Влезу через окно. Заставлю говорить о чувствах. Если я погибну, похороните меня, как героя.       Он вылетел в открытую дверь балкона в мгновение ока. На несколько долгих мгновений повисла тишина.       — Можно мне в ванную? — спросил Балор заискивающим тоном. Паша и Яна кивнули.       ***       В ту ночь Паша долго лежал без сна — сначала из-за двери гостиной доносились голоса Шмыга и Данилы (резковатые поначалу, потом — тихие и скорбные), а потом ему не дали уснуть собственные мысли. Что, если Балор погибнет? Не его тело, а весь он, эта глазасто-тентаклевая сущность, конечно.       А что, если Паше придется по каким-то вселенски важным причинам самому лишить его жизни? От этой мысли у него внутри холодело и хотелось пойти к нему в комнату, обнять его крепко-крепко и не выпускать из рук никогда. Минуты тянулись, дискомфорт не становился меньше, и Паша лежал с открытыми глазами и мыслью пойти к кошмару прямо сейчас и сказать ему, пока он спит, что лучше уж Паша умрет вместе с ним, чем останется один на этом свете.       Так делать было, конечно же, нельзя — у Балора большую часть времени чуткий сон, а если он услышит такое, поднимет Пашу на смех.       Будто подтверждая его слова, кошмар появился из двери их с Яной комнаты и прошлёпал мимо с очень хмурым выражением лица.       — Что, Пашка-какашка, не спится? — прошептал Балор, задержавшись у его раскладушки. — Дрочишь на мой образ в костюме, скотина?       — Балорушка, — сладенько пропел Паша, — мне уже очень дофига лет, и вот знаешь, тебя забыл спросить, на что мне дрочить.       — Ты хотел сказать «на кого»?       — Я хотел сказать «на что». Может, мне твои щупальца нравятся, — Паша едва сдерживал смех.       — Извращуга поганая, — изрёк Балор и удалился на кухню, чтобы через минуту вернуться к себе в комнату, попутно пнув раскладушку Паши.       Сегодня не до рукоблудия, конечно. Настроение не то, думал Паша, обнимая подушку и шепча в пространство «Если тебя не станет, то и меня тоже».       Куколка притихла, а потом погладила его по груди.