Находясь за кустами, он несколько минут прислушивался и рассматривал поляну, протекающий по ней ручей и то, что осталось от смолокурни.
Бревенчатые постройки справа от него были разрушены и частично сожжены, там же торчал дымоход разваленной наполовину смолокуренной печи с остатками замурованного в неё котла.
Порушено все было не теперь, когда проходил фронт, а раньше — остатки строения и печь успели замшеть и зарасти травой.
Что здесь недавно была перестрелка, он заметил ещё раньше по следам на кустах и на стволе дерева — судя по срезанным пулями увядшим веточкам и листьям, случилось это дней восемь—десять назад.
В зловонной тишине едва слышно журчал ручей, из леса доносилось негромкое пение птиц, но ни звуков, ни каких-нибудь признаков пребывания здесь или вблизи человека младший Сталин не обнаружил.
Под прикрытием кустов он перешёл левее, откуда до остова здания оставалось всего метров десять, и в углу, между стеной и крыльцом, увидел раздутый, обезображенный труп немца.
На лице трупа, точнее, на обклёванном до костей светлом черепе, неподвижно сидел иссиня-черный ворон с длинным изогнутым клювом. Весёленький натюрмортик, нечего сказать!
Переложив пистолет из заднего кармана брюк в боковой, Дмитрий рывком достиг крыльца и взбежал по ступенькам.
При его появлении стервятник недовольно взлетел, а когда он вскочил в здание, с громким карканьем метнулись из окна десятки ворон.
На тёмном полу среди разного хлама, пустых консервных банок, кусков штукатурки и бесчисленной россыпи отстреляных автоматных гильз лежало в разных позах семь трупов — немцы.
Все были без сапог и кожаных ремней, с обклёванными воронами черепами и конечностями, двое без мундиров, а один — без брюк, в грязных — прегрязных подштанниках. Сотни синеватых мух роились на мертвечине.
В соседнем, меньшем по размеру помещении, у окна оказалось ещё четыре обезображенных тлением и стервятниками трупа.
Сбродные были немцы — один в тёмной, с брюками навыпуск танкисткой форме, шестеро в эсэсовском обмундировании, остальные в серовато — мышином пехотном.
По тысячам патронных гильз — возле оконных проёмов они сплошь устилали пол, — по обитой на стенах штукатурке и расположению трупов можно было представить, как всё это произошло: заняв круговую оборону, они отстреливались ожесточённо, однако их всех перебили.
Автоматно-пулемётным огнём и брошенными сюда гранатами.
Приняв в соображение жару и влажность этого места, а также по цвету пятен крови, сероглазый определил примерно и возраст трупов: пять — семь суток, не меньше.
От нестерпимого смрада он буквально задыхался и с радостью бежал бы в лес подальше, но, коль уж забрел сюда, следовало осмотреть всё, как положено.
В первом помещении, влево, у окна вытянулись рядом трупы двух эсэсовцев — большой и малый. И, остановив взгляд на меньшем, мужчина по знакомой фигуре определил — Артём!
Он лежал спиной вверх в форменных эсэсовских брюках и офицерском мундирчике РАО без погон.
От удивления он даже сплюнул и не поверил своим глазам, и в то же мгновение боковым зрением — уголком глаза — уловил, как на краю поляны против окна шевельнулась ветка куста.
Он стремглав пригнулся — тотчас автоматная очередь прошила воздух над его головой. Выставив над подоконником ствол пистолета, он, не выглядывая, выстрелил дважды туда, где шевельнулась ветка.
Показалась кровь, а после смерть кажется незнакомого немца, но мужчину сейчас это не волновало.
Он склонился над свежим трупом своего приятеля и друга, отчаянно взялся своими грязными руками от земли за тело друга.
Склонился головой, коснулся левой щекой в районе сердца. Ни один стук не возвёлся, ничего не стукнуло над ухом.
–Нет…нет…нет… — шептал постоянно, –Нет. Не может быть, Артём.
Это стало последней каплей надежды, уже ушедшей в небытие. Прозрачные слезы скатились по бледным щекам, а душа заревела и рвалась туда-сюда, не зная, куда бежать и что делать в этой ситуации.
Это был первый случай, когда его близкие люди, которые давали шанс на яркую победу исчезли. Исчез один лучик жизни и света на небо, скрываясь со словами: «Я не вернусь больше, прощай».
–Тёма…– прерывисто говорил мужчина, со всей силы обнимая товарища. – Но как…же так? Почему, сука так больно?!
Он никогда не плакал над другими трупами, когда-то живые люди и знакомые были перед глазами. Он не плакал так, но теперь не смог сдержаться. Всё ныло и клокотало. Глаза щипало от горячих слез, которые размыли образ падшего друга.
И чёртовые воспоминания нахлынули, больно врезаясь в сердце. Разрезая маленький орган на множество мелких частичек.
***
— Да Тём, мясо оставили на столе!
— Да не может быть чтобы Стасик, лучший повар в казарме, оставил столь драгоценный продукт на столе!
Никита хотел было ещё что-то сказать, как его перебил Дима. Дима, на вид 25-26 лет. Добрый и отзывчивый человек.
Дорожит товарищами и за них в огонь и воду. Сын Сталина. Не очень любит когда его полномочия возвышают из-за этого. Чувствует себя обычным солдатом.
— Никит, ладно с едой. Как там на любовном фронте?
— Яна…
Артём лишь вздохнул и посмотрел на Никиту.
— Тсс… Атас, братан. Любит она Стасика, повара.
Сударь будто резко взбудоражился. Подскочил, но сразу присел смотря удивленными глазами на товарища.
— Не ври! Она тоже меня любит, вон как смотрела на меня!
— Не… Тут и так всё видно, Никит. Любит она Стасика, — произнёс Артём.
Никита запсиховал, хотел уже нагрубить Артёму, как на его плечо легла рука и заставила сесть на место. Дима посмотрел на друга и немного посжимал его плечо, как бы успокаивая.
— Успокойся, Тёма не причём. Я тоже видел как они воркуют. Найдешь ещё себе девушку.
Никита успокоился и подняв глаза, посмотрел на товарищей.
— Тём, прости что так всколыхнул. Ты не виноват.
— Да с кем не бывает.
Сказал Артём и улыбнулся. Это заставило улыбнуться и Никиту и Диму.
***
— Спасибо, всё хорошо. Я хочу увидеть отца.
— Но Дим!..
Тут в госпиталь вошёл Артём и Никита, они тут же подошли к Диме.
— Как ты? – с ходу спросил Артём.
— Нормально.
***
–Почему так больно, блять?! — Склонился над бывшим товарищем, головой на живот. Не замечая, как уснул в такой позиции.
***
И рассыпалась Земля на мегатонны звездной пыли…
Ну вот я и умер. Как ждал я этого момента. Столько лет душевных мучений, и все ради… ради покоя. Как интересно… Всё меняется.
Ещё вчера, перед тем как написать письмо «Жив, слава Господи», я бы нажал и убрал многолетнюю грязную ручку и побежал бы отдавать…
Сегодня мои дрожащие мысли с трудом подбирают буквы под это слово, отпадая от взрыва и кидаясь далеко на какое-то место, чуть подальше от меня находясь сквозь множество тёмных деревьев.
Смог доползти еле-еле как около входа. Всё тело болело, ощущалось, будто все кости сломались в один миг. Друзья, товарищи… Никита, Дима.
Всё это крутилось у меня в голове, в надежде выжить с этими мыслями. Цепляясь за них как за последнюю маленькую верёвочку, ползя, держась своими слабыми руками и схваткой за неё.
Но её не хватило… Она сорвалась, когда последний толчок вперёд оказался около разрушенного здания.
«Ну вот я и умер так». Крутилось в голове, смотря полу — закрытыми глазами на здание. Сдохну как все другие люди, а хотелось бы совместить по другому… Будто:
Я лежу в деревянной коробке. Вокруг лица с размытой слезами пудрой. Хотя бы на моих похоронах Вы сняли маски. Спасибо. Чёрные очки Вам к лицу…
Ну вот я и умер.
Эй-эй… Не надо царапать мне руки шипами роз.
Ну вот я и умер…
Теперь у меня есть то, чего никогда не было раньше. У меня есть время. Всю жизнь мне было интересно разговаривать только с самим собой. Отныне мне никто не помешает.
Здравствуй, «Я»!
Мой любимый, ненасытный, единственный «Я». С этого момента никто не сможет нас вновь разлучить. Теперь я всегда буду рядом.
Я буду успокаивать тебя, когда из наших глаз потекут слёзы. Я буду укутывать тебя перед сном. Я буду заботливо кормить тебя ужином.
Ну вот я и…
–Дима? — Силуэт возник около бывшего друга.
–Артём?! — поднял склонённую голову вверх мужчина, –Артём!
Кинулся в объятия. Но руки прошли сквозь меня, это дало негодование и непонимание Дмитрию, так смотря заплаканными серыми глазами на меня.
Пока белый свет освещает двоих людей, давая возможность сказать последние слова…
–О… ты здесь… зачем? — покачал головой я, в высокой близости стоя рядом с товарищем. Я погладил сухие короткие волосы, но пальцы не касались кончиков волос, а просто проходили мимо них. — Ты плачешь? Почему?
–Артём, не уходи! — крикнул младший Сталин, но было поздно. Я уже испарился, исчез как говорилось много раз в написанных, старых книгах.
Ну вот я и умер…
