A dull and aching void was left
where careless hands had reached out to destroy
my silver web of happiness.
The hands then stopped in wonderment,
for, loving me, they wept to see
the tattered ruins of my firmament.
И пустота, щемящая, глухая,
Жестоко меня за руки хватала -
И тогда -
Разорваны серебряные нити, И небосвод разбился золотой...
И руки, что меня давно хранили,
Застыв, рыдали от такой потери, от боли той.
Сильвия Плат, «Я думала, что я неуязвима»
***
В один из четвергов Сириус Блэк просыпается с тянущим ощущением в груди, и он знает, что что-то произойдет. Бегемот свернулась на его грудной клетке, смотрит в его лицо своими блестящими желтыми глазами. — Доброе утро, малышка, — шепчет Сириус, уткнувшись в ее мягкий мех. Он не хочет, чтобы разговоры с кошкой входили в привычку, потому что тогда он чувствует себя чуть более безумным чем обычно, но время от времени он перебрасывается с ней парой слов, чтобы напомнить себе, каково это — говорить. Мот была действительно самым уродливым котенком, которого он когда-либо видел: тощая, с треугольным тонким лицом и щелочками вместо глаз. Ее иссиня-черный мех не блестел, по ней бегали блохи и на ней был лишай — слишком много боли и мучений для маленького котенка. Теперь Сириус гордится, смотря на ее круглый живот, набитый едой, и блестящую черную шерсть. Она изменилась. Они оба изменились. Она всегда напоминает Блэку о самом себе, его-Бродягу и его-человека, особенно, когда его голова была копной черных тусклых волос, а кожа была покрыта шрамами. Сириус чешет ее за ухом и встает. Она мурчит от удовольствия, и этот звук успокаивает его. — Все в порядке, — думает он. —Еще один день, когда ты проснулся. Еще один день ближе к твоей жизни. Его маленькая хижина, со стенами и полом из каштанового дерева, нагоняет на него приступы клаустрофобии, особенно в тусклом свете утра, поэтому Сириус открывает окна, впуская внутрь свежий утренний воздух. Бегемот шипит, когда холодный ветер ударяет ее по лицу, и прячется под кровать. Его дни в маленькой и удушающей хижине зеркально отображают друг друга. Он просыпается и насыпает еды в миску для Мот. Он заправляет постель, без магии. Сириус старается не думать. Он читает, читает, читает. Он читает книги, журналы, маггловские газеты и все, что угодно. Хижина и вполовину не такая большая, как его комната, которая была у него, когда он был моложе. Его маленькая кровать зажата между двумя стенами и иногда, мужчине кажется, что все, что он прожил, застряло в этом маленьком уголке мира и однажды неизбежно взорвется. Между кухней и кроватью находится маленькое кресло и уродливый красный стол с двумя стульями. Там Блэк проводит почти все дни, читая и смотря в стену, не в ту, в которую он смотрит перед сном. Так он пытается обмануть свой мозг, заставив его думать, что он не проживает один и тот же день снова и снова. Бегемот тоже в восторге от кресла. Затем он превращается в Бродягу и идет в ближайшую маггловскую деревню. Он старается не думать. Сириус идет по улицам, и люди чешут его, гладят и треплют, и когда он убеждается, что он не единственный оставшийся человек на Земле, он возвращается обратно в хижину. Блэк скучает по тому, чтобы быть человеком, быть Сириусом, быть кем-то. Он скучает по разговорам с людьми, по тому, как чувствовал эмоции, как просыпался от Лондонской суеты, думая о том, проведет ли он день дома у Поттеров или у себя. Сириус готовит и ест. Он старается не думать. Он слушает радио, читает и играет с Мот, бегает по лежащему рядом лесу и кричит, пока его легкие не начинают жечь. Затем он возвращается, и когда ему не остается больше ничего, кроме как лежать голым в постели, он думает. Он старается думать о хороших вещах. Блэк много думает о Ремусе, думает о том, как однажды он выйдет из этой убогой хижины и найдет его, и тогда все будет хорошо. Он думает об общей гостиной в Хогвартсе и о треске огня в его ушах. Когда он был ребенком. Ходил в маггловские пабы с Ремусом, Джеймсом, Лили и Марлен. Что напоминает ему о том, как они все умерли, и его мысли сменяются. Он думает о холодном полу его камеры в Азкабане и о тенях стражников, патрулирующих коридоры. Сириус думает о том, как смотрел на потолок и пытался сделать так, чтобы боль ушла. Он думает о холодных тенях, высасывающих его душу, о чужих холодных губах на его. В моменты подобно этому, он думает, что Бегемот в той или иной степени волшебная. Каждый раз, когда Сириус чувствует себя мрачно и уныло, маленькое чудище чувствует его печаль, забирается ему на грудь и тычется своей головой в его руку, чтобы он приласкал ее, пока не почувствует, как тучи над его жизнью рассеиваются. Он засыпает, почесывая ее за ухом, чтобы проснуться на следующий день и сделать то же самое. Сириус не позволяет себе надеяться, по крайней мере, пытается. Он не думает о внешнем мире, или о том, что он оставил позади, об остатках прошлой жизни. Нести на себе бремя разочарования было бы слишком. Дамблдор говорит, что они уже почти приблизились к Питеру. Альбус говорит, что у них есть осведомитель. Он говорит, что ему кажется, что скоро все закончится. Однако Сириус не ждет, что это закончится скоро, или закончится хорошо, в любом случае. Стук в дверь пугает его. Блэк подпрыгивает и вынимает палочку, охватывая ее основание своими побледневшими костяшками. Никто не навещает его, но в частности никто не навещает его по утрам. — Сириус, это Альбус, — раздается голос. Он нерешительно открывает дверь перед стариком, который зловеще ему улыбается. — Что случилось? — первое, что срывается с языка Сириуса. — Чудный день, Сириус, — говорит он. — Солнце сегодня светит довольно ярко. — Что не так? — отвечает Сириус, выделяя каждый слог вкрадчивым тоном. Альбус не спешит, медленно заваривает себе чай, отпускает комментарии на тему того, что Бегемот выросла, говорит о цветах на подоконнике. Наконец он присаживается, держа в руке чашку чая и ставя вторую на стол перед Сириусом. — Произошли кое-какие изменения в условиях проживания Гарри, — говорит старик. — Что не так? — Сириус спрашивает еще раз, и он чувствует себя заевшей кассетой, повторяющей одно и то же раз за разом. Суть сделки, согласно которой он согласился жить тут, заключалась в том, что ему будут рассказывать обо всем. Он будет первым, кому скажут, если что-то произойдет с Гарри. Его убедили, что мальчик здоров и счастлив, и пока их соглашение в силе, то он остается в стенах хижины. Сириус согласился оставаться здесь так долго, сколько потребуется, раз уж он полностью и абсолютно бесполезен во внешнем мире. — Мальчика забрали от семьи его тети и переправили в безопасный дом Ордена. — Он сам по себе? — спрашивает мужчина глупо. — Он под опекой Ремуса Люпина. Сириус моргает и сильно щипает себя. Ремус Люпин считается пропавшим еще со времен войны. Конечно, ему бы сказали, если бы его нашли. Наверное, это все сон, один из его до жути реалистичных кошмаров. Блэк делает глубокий вдох и пытается разбудить себя. — Предполагается, что они будут жить вместе в обозримом будущем, — добавляет Дамблдор. — Ремус позаботится о нем как следует. — Предполагалось, что о нем будут заботиться Дурсли, — выплевывает Сириус. — Их магия крови должна была защищать его. — Мы сочли Дурслей неподходящей кандидатурой для родительства, — произносит он, и его голос становится чуть громче. — Не думай, что это было легким решением, мой мальчик. — Ремус, — бормочет Сириус, как будто только вспомнил. — Вы нашли Ремуса, — когда он заглядывает в глубокие серые глаза Дамблдора, он все понимает. — Вы ведь никогда его не теряли. — Тебя нужно было оставить здесь, Сириус, — объясняет он, делая неглубокий вдох. — Другого пути не было. Сириус знает, что это правда. Он знает, что он бы попытался сделать все, чтобы зацепиться за последнюю соломинку, соединяющую его с прошлой жизнью, если бы он только знал, но все же, Блэк настолько взбешен. Внезапно, Азкабан, боль, дементоры и выживание становятся такими не важными, он думает лишь о том, насколько материальна и ощутима его тоска. Он хочет встать и разнести все к чертям. Он хочет выбить стул из-под старика, столкнуть его на пол, он хочет причинить кому-нибудь боль и вред. Но Сириус лишь делает глубокий вдох. Потом еще один. Затем еще один, и слушает невнятную речь Дамблдора.***
Он никогда намеренно не планировал следить за ними, честно не планировал, но когда неделю спустя он получает еще одно письмо от Дамблдора, в котором говорится, что ему все еще нельзя увидеть Гарри и Ремуса, Сириус понимает, что ему нужно сделать что-то. Каждый раз Дамблдор оставляет ему маленькие крупицы информации, что заставляет его думать, что старик хочет, чтобы он нашел их. Сириус знает, что они в Саффолке, и он думает, что они или в Вудбридже, или в Сибтоне, так как только там остались безопасные дома, уцелевшие после войны. Сибтон более замкнутый, более отчужденный, поэтому в первую очередь он отправляется туда. Там безопаснее. Блэк жил там какое-то время в последние месяцы войны. Он думает, что, возможно, там осталась какая-то его одежда, так как у него никогда не было шанса собрать свои вещи нормально, когда все рухнуло. Ему странно думать, что Ремус сейчас там. Ремус и Гарри. Он аппарирует в лес, как когда-то делал в старые добрые времена. Деревья кажутся выше, а небо серее, но это дает ему чувство печального спокойствия. В обличье Бродяги он идет по рощице между деревьями. Сириус не знает, чего ожидает. Он не знает, чего хочет, и не знает, почему его ноги привели его сюда. Он знает, что ему будет больно, когда он увидит их, он знает, что это останется на нем шрамом. Блэк не видел Гарри с тех пор, как он был совсем ребенком, улыбающимся и ползающим повсюду. С ночи, как его родители умерли. Сейчас ему должно быть около пяти. Такой забавный возраст. И Сириус так и не видел Ремуса с той ночи. С момента, как его арестовали. Дамблдор сказал, что Люпин, возможно, покинул страну. — Он потерял всех, Сириус, — сказал Альбус. — Как и ты. Сириус понимал, правда, или, по крайней мере, он думал, что понимал. Если бы было возможно, то Блэк хотел бы покинуть эту чертову планету, ему было больно думать, что его последний друг, последний человек на Земле, который не презирал его существование, ушел вот так. Думая, что Сириус тоже его бросил. Все эти годы Сириусу было интересно, думал ли вообще о нем Ремус. Думал ли он хоть когда-нибудь о том, что было с ним в Азкабане. Задавался ли он вопросом, сделал ли Сириус что-нибудь. Сириусу сказали, что Ремус покинул страну, не оставив и следа, перед тем как Сириус вырвался из Азкабана, так что Люпин так и не узнал, что Сириус выбрался. В любом случае, никто кроме Дамблдора не знал, что с ним случилось. Все это время Сириус гадал, искал бы его Ремус, если бы знал. Глубоко внутри он чувствовал себя сломленным, даже если у него не было на это права. Он так долго хотел, чтобы кто-то нашел его, поговорил с ним, взял за руку, что он чувствует ярость по отношению к Ремусу, даже если Дамблдор соврал о том, что они его потеряли. Все это время он был так близко, но в то же время и дальше, чем когда-либо. При мыслях об утекающем времени, он чувствует пустоту внутри. Он чувствует, будто маленькие ножики режут его, будто ножи вырезают годы его жизни. Поэтому ему будет так больно, когда он увидит Гарри и Ремуса, когда он увидит, как они есть друг у друга, в то время как у него нет никого. Он пробирается за забором и кустами и начинает наблюдать за домом. Они никогда не выходят. Сириус ждет, пока свет дня померкнет, и на небе появятся звезды. В ту ночь, когда Мот забирается к нему в кровать и медленно облизывает его ладонь, он чувствует отчаяние. Но на следующее утро он просыпается и снова идет туда. Он бродит вокруг дома, пока внезапно не замечает движение в окне самой большой спальни. Его чувства обостряются, когда он мчится к окну. Внутри стоит маленький Гарри Поттер в своей пижаме, потирающий глаза. Сириус хочет увидеть, какого цвета его глаза, но он не может рисковать, трансформируясь. Они огромные, даже если он все еще не отошел ото сна. У него глаза Лили, думает он. Сириус не осознает, насколько сильно он виляет хвостом и как сильно он пыхтит, пока мальчик не смотрит на него с удивлением. Сам бы он определил себя как большого и очень страшного пса, но сейчас ему хочется валяться в траве, носиться повсюду, со всей этой истеричной энергией, захватившей его тело. Мальчик прислоняется к окну, лихорадочно махая ему рукой и улыбаясь, и Сириус думает, что его сердце может разорваться от обожания и тоски, наполняющей его. Гарри оглядывается, и Сириус различает еще одну фигуру в дверях. Он снова превращается в себя и исчезает с громким стуком. Когда он спотыкается возле своей хижины, его колени подгибаются от эмоционального истощения и страха. Он опускается на землю, озадаченное выражение не сходит с его лица. Бегемот медленно забирается к нему на колени и начинает громко мурчать, уткнувшись ему в руку. Той ночью он долго смотрит в стену, думая о Гарри, Ремусе, Лили и Джеймсе, и даже мягкие лапы Мот на его щеках не могут облегчить его боль.***
— Мне сказали, что у тебя возникли трудности с тем, чтобы оставаться тут, — говорит Дамблдор перед тем, как сделать большой глоток обжигающего чая. — Они узнали меня? — спрашивает Сириус, и он ненавидит то, сколько боли в его голосе. — Да, мистер Люпин предположил, что это был ты, — он делает еще один глоток. Сириус глубоко вдыхает и пытается звучать спокойно. — Когда я смогу увидеть их? — Боюсь, что мне придется попросить подождать тебя еще немного, Сириус, — говорит Дамблдор, опуская свою чашку на стол. — Немного это сколько? — шипит он. — Может быть, четыре года, — продолжает он саркастически, — или чертову жизнь? — Боюсь, что эта ситуация неподвластна мистеру Люпину, — и Дамблдор указывает на потолок хижины, — так как мы не можем контролировать все в этой жизни. Сириус замирает, на секунду сбитый с толку, затем он поворачивает голову к окну, на которое смотрит Дамблор, и видит сияющую полную луну, зависшую в ночном небе. — Тебе не стоит выходить, пока Питера не задержат, — добавляет старик, но Сириус полностью игнорирует его слова. Блэк иногда думал о Лунатике и его циклах в течение прошедших пары лет. Он задавался вопросом, что Ремус делал, когда Джеймса и Сириуса не было рядом, чтобы сдерживать себя. Сириус думал о том, что он делал, когда калечил себя, ведь Ремус ненавидел лазареты и целителей так же сильно, как и он сам. — Кто присматривает за Гарри? — спрашивает он. — Грюм и Арабелла Фигг сейчас с ним в безопасном доме, — кашляет Альбус, и его голос становится чуть тише. — Ремус хочет, чтобы ты не взаимодействовал с мальчиком до тех пор, пока он не вернется. Слова ломают что-то внутри Сириуса, и он чувствует, будто маленькие осколки режут его горло, пока он говорит. — С кем он? — спрашивает Сириус вместо этого, пытаясь не думать о боли. — Полагаю, что он один, — говорит Дамблдор. — Он один, — повторяет Сириус, и ярость наполняет его изнутри быстрее, чем когда-либо. Снова один, один, пока ему больно, пока он страдает и плачет, никто ему не поможет, и никому нет до него дела. — Вы вообще пытались ему помочь? — Кажется, ты забыл упертость своего старого друга, Сириус, — смеется Дамблдор. — Боюсь, никто не в силах помочь мистеру Люпину, пока он сам этого не захочет. В конце концов, он взрослый человек. Сириус не говорит ему о том, как долгие, долгие, долгие годы никто не протягивал Ремусу руку помощи. Он не кричит и не выплевывает Дамблдору в лицо, как тот оставил одиннадцатилетнего мальчика в разрушенном доме трансформироваться в одиночку, как его никогда не было рядом с ним. Сириус не говорит о том, как ему отказывали, как его отвергали и игнорировали все, все те, кто должен был защищать и помогать, так долго, что теперь Люпин боится просить о помощи. Блэк предполагает, что все стало только хуже с тех пор, как Джеймс больше не поддерживал его, и с тех пор, как Лили не было с ним, чтобы понять, что ему нужно, и его тоже не было. Не было Сириуса, чтобы он просто был рядом, даже не чтобы помочь, а чтобы просто быть с ним. — Выметайтесь, — только и говорит он. — Выметайтесь отсюда нахуй. Перед тем как он захлопывает за ним дверь, Дамблдор мягко ему улыбается и говорит: — Думаю, мы оба знаем, как закончится эта ночь.***
В первую очередь он идет в старую пещеру, в которую они раньше ходили во время полнолуний, но пещера уничтожена. Он оглядывает деревья и ночное небо и сразу же понимает, что Ремуса тут нет. Затем он проверяет два старых дома, которые они когда-то использовали пару раз, но в обоих пусто. Кажется, его озаряет, когда он покидает третий дом и видит, как ночь сменяется утром. Черное небо медленно становится светло-голубым. Он опоздает. Затем, его мозг подкидывает ему мысль, и он не может понять почему, но луна как будто ведет его. Глубоко внутри он надеется, что Ремуса там нет, потому что зайти туда — погрузиться в ностальгию, где все будет слишком настоящим, но он позволяет магии вести его. Ржавая дверь Визжащей хижины приветствует его. Он прислушивается, но не слышит ни звука. Сириус делает глубокий вдох и тянется к наполовину сломанной дверной ручке. Как только его пальцы касаются пыльной меди, его тут же откидывает назад. На секунду он теряется, забывая, где он и что делает, и почти разворачивается, чтобы уйти, но нерешительно чувствует послевкусие чар, влияющих на память, в своем разуме. Как будто крошечная часть его разума исчезла, оставляя после себя пепел и золу, крича убираться прочь, убираться из этого дома. Его голова на секунду становится совершенно пустой, пока он пытается вспомнить, почему он здесь. Это значит, что Ремус тоже тут, и это он наложил чары. Сириус пробирается через замысловатые заклинания, становясь все более тревожным и обеспокоенным с каждым новым заклинанием, преграждающим ему путь. Солнце уже почти взошло и он знает, что уже слишком поздно. Когда он выпутывается из оставшихся чар, то слышит эхо стонов, наполненных болью. Звук такой знакомый и не знакомый одновременно, что он застывает в оцепенении. Слишком много времени прошло с тех пор, когда Сириус в последний раз был свидетелем таких страданий, и почему-то он не подумал о том, что Ремусу будет больно, когда его не будет рядом. Сириус чувствует, как вина накрывает его с головой, заползая в него миллионами маленьких муравьев, рыскающих повсюду в поисках пищи. Он бежит в дальнюю комнату, туда, откуда исходит звук, и находит Ремуса, лежащим в позе эмбриона. Люпин трясется от холода, когда утренняя прохлада заполняет дом, и он выглядит полностью и до основания уничтоженным. Его лицо выглядит уставшим, глаза закрыты, и внезапно он вообще перестает двигаться. Сириус со страхом наклоняется, опускаясь перед обнаженным мужчиной. Прошло так много времени с тех пор, как он видел своего друга в последний раз, своего единственного друга после всего, через что они прошли, своего Лунатика. Сириус медленно гладит окровавленную щеку, тонкий порез рассекает мягкую кожу на его лице. Ему кажется, будто война снова идет, и ему нужно подготовиться к тому, чтобы сражаться. Ему нужно отстоять честь павших, проклясть, сглазить и убежать прочь. Ему нужно сделать что-то. Когда его руки касаются лица Ремуса, тот слегка подается вперед, утыкаясь в ладонь Сириуса, прежде чем полностью обмякает. Блэк делает глубокий вдох и говорит сам себе, что все в порядке. В порядке. В порядке. В порядке. Он не в состоянии оценить ситуацию, чтобы понять, что делать, поэтому он делает так, как поступил бы Джеймс. В комнате есть кровать, и он наколдовывает быстрый Скорджифай, чтобы очистить ее после всех тех затхлых лет. Он насылает на Ремуса согревающее заклинание, которое замедляет его бессознательную дрожь. Сириус снимает свой кожаный плащ и накрывает им обнаженное тело. Ремус выглядит слишком бледным и слишком измученным, будто пытаясь сказать Сириусу, что что-то не так. Возможно, он миллион раз видел, как Ремус обращается, но он никогда не видел, чтобы тот так страдал, или выглядел таким хрупким, и каждая утекающая минута только доказывает, что он прав, ведь Лунатик не открывает глаза. Блэк обращает внимание на порез на его щеке. Миллиметр вверх и он бы остался без глаза, думает Сириус. Но теперь останется просто шрам. У него есть и другие шрамы, белые полосы, разбросанные по его коже, напоминающие Сириусу о годах, которые он упустил. Он выглядит худым, худым как скелет, как тонкий лист стекла, который вот-вот разобьется. Его руки костлявые, можно даже увидеть голубые вены, и на его холодном теле, неестественно холодного цвета, есть только одна вещь, которая дает ощущение, что он жив — его медово-русые волосы. Сириус переключается на его руки и запястья, применяя все исцеляющие чары, которые только помнит. Он обновляет согревающее заклинание, проверяет его дыхание и трансфигурирует старую подушку в одеяло, чтобы накрыть Ремуса. Когда больше ничего не остается, он опускается в кресло возле кровати и начинает ждать, ждать, ждать.***
Болезненный стон прерывает поток его дрейфующих мыслей. Сириус вскакивает на ноги и зависает над кроватью, когда из его рта вырывается: — Лунатик! Глаза молодого мужчины с дрожанием распахиваются, но его зрачки не могут поймать фокус, и глазные яблоки закатываются назад. Он бормочет что-то, что Сириус определяет как «больно», и снова отключается. Ему нужно сделать что-то, чтобы успокоить боль, но он не знает, что делать. Сириус не понимает, почему ему все еще больно, ведь он применил каждое успокаивающее и исцеляющее заклинание, о котором только мог подумать, обратил внимание на каждую рану и согрел его замерзшее тело. Он не понимает, как Ремус может все еще быть в агонии. Когда больше ничего не остается, он гладит Ремуса по волосам и пытается успокоить его. — Все хорошо, — бормочет он ему в ухо. — Все будет в порядке, — шепчет Сириус, и его голос надламывается. — Ты будешь в порядке, Лунатик. Мужчина без сознания, и Сириус знает, что он его не слышит, но он не может перестать повторять успокаивающие слова прямо ему в ухо, пытаясь облегчить их общую боль.***
Когда солнце встает, а мужчина все еще спит, Сириус принуждает себя подняться. Теперь он уверен, что что-то определенно пошло не так и Ремусу нужна помощь. В обличье Бродяги он бежит через Хогсмид в Хогвартс и возвращается обратно вместе с Дамблдором и Поппи Помфри. Он не видел школьного целителя с тех пор, как она ухаживала за ним после Азкабана. Помфри проводит диагностику, бормоча что-то о том, как она только недавно говорила Ремусу позаботиться о себе. — Почему он все еще спит? — спрашивает Сириус. — Что с ним не так? — Что-то пошло не так во время обращения, — пытается объяснить Поппи. — Что-то внутри него дало сбой, но я не могу сказать точно. Она убеждает его, что Ремус рано или поздно проснется, но ему нужно просто отдохнуть. Сириус падает в неудобное кресло и снова начинает ждать.***
Спустя пару часов, когда Сириус меняет повязку на щеке Ремуса, тот слегка шевелится в постели. Сириус мягко шепчет его имя, но не получает ответа. Расстроенный, он продолжает обрабатывать рану мазью и настойкой и снова перевязывает ее. Его лицо выглядит по-другому, думает Сириус. Не само строение, конечно, но что-то поменялось. Возможно, выражение, думает он. Даже с закрытыми глазами Ремус выглядит более обеспокоенным и серьезным, чем когда-либо до этого. Его медово-русые волосы стали слегка светлее, понимает Блэк. Его челюсть теперь более очерченная, более острая, так как на ней почти не осталось плоти. Он выглядит крошечным, несмотря на то, что он выше Сириуса, крошечным, как ребенок, как будто он вот-вот сломается. Ремус выглядит как фарфоровая кукла, думает он. Его кожа такая тонкая и бледная, она выглядит ненастоящей. Однако, он все еще выглядит так, будто его создал искусный художник. Каждая деталь настолько замысловата, каждый из его шрамов, которые покрывают его, как будто был тщательно прорисован на его коже. Он выглядит старше, наконец думает Блэк, и внезапно Сириус задумывается. Он чувствует, будто его жизнь остановилась много лет назад, когда ему пришлось перестать тайком проносить выпивку на собрания Ордена, потому что когда его старшие товарищи погибали один за одним, бремя этой войны легло на их плечи. Сириусу кажется, будто он перестал жить после первой ночи, проведенной в его хижине, а потом он снова и снова повторял один и тот же день, один и тот же цикл. Ему пришлось из ребенка стать солдатом, а потом у него никогда не было шанса узнать, как восполнить этапы жизни между этими двумя состояниями. Он так долго не чувствовал себя молодым, и вместе с этим он жил лишь частично, что Блэк думает, что он никогда не повзрослеет. Вот поэтому безмятежное выражение Ремуса чуть-чуть ранит его, напоминая ему о всех тех годах, которые он спустил в канализацию.***
Сириус подпрыгивает, когда слышит тихий шепот. Приближаясь, он едва различает бормотание. Ремус не может открыть глаза, так как повязка закрывает почти половину его лица. Ремус пытается пошевелиться, но повязка мешает ему, и он шепчет «Гарри», еще один раз. Сириус внимательно его оглядывает, пытаясь понять, в сознании ли он на этот раз, но отвлеченное лицо подсказывает, что нет. Когда Ремус пытается приподняться на локтях, Сириус наклоняется и осторожно опускает его на спину. На секунду ему кажется, что лишнее движение может разбить фарфоровую куклу, и он помогает мужчине. Правой рукой Блэк придерживает его голову, другой он поддерживает спину. Он медленно укладывает его голову на подушку, убеждаясь, что фарфор все еще целый и не разбитый. — Гарри в порядке, — шепчет Сириус, но Ремус уже ушел.***
Сириус пытается не сойти с ума и не провалиться в кроличью нору под названием «думать», пока он наблюдает за мужчиной, но с каждым часом ему становится все сложнее. Блэк вспоминает о времени, когда Долохов ранил Питера, и он лежал в палате интенсивной терапии в Святом Мунго. Как они все сидели на маленькой кушетке и ждали, пока кто-нибудь скажет им, что все будет хорошо. Как они наблюдали через маленькие окна, как колдоведьмы и целители носились вокруг обмякшего тела Питера. Он ненавидит это состояние, когда не может ничего сделать, кроме как ждать. Сириус достаточно долго ждал в течение всей своей жизни, думает он. Он годами ждал, пока война закончится. Он ждал, когда станет счастливым. Он ждал, чтобы снова стать целым. Он все еще ждет, когда сможет спокойно выйти на улицу. Ждет, когда сможет увидеть крестника. Ждет, пока другие поймают Питера. Ждет, когда Ремус проснется, даже не зная, что он будет делать, когда это произойдет. Раньше Сириус много думал над тем, что бы было, если бы они встретились еще раз, много лет спустя. Когда они были бы взрослыми, думает он, возможно. Он думал о том, как они побежали бы навстречу друг другу с разных концов дороги, как бы обнялись и он бы закричал: «Лунатик!», а Ремус бы растрепал его волосы. В реальности же Сириус не думает, что когда-нибудь он будет чувствовать что-то настолько сильно, чтобы побежать и обнять кого-то снова. Он был бы целым, если бы Ремус его не ненавидел, думает он. Люпин наверное думал, что Сириус был предателем, все эти годы. Ему интересно, задумывался ли Ремус хоть раз о том, мог ли Сириус предать Лили и Джеймса. Ему интересно, знает ли он, что Сириус бы умер за них, да и за него тоже, как сам Блэк где-то в глубине души знает, что Ремус бы сделал то же самое. Он лишь надеется, что Ремус сможет вынести его. Сириус лишь надеется, что они снова найдут ту рутину и их жизни вновь переплетутся. Он надеется, что они проживут хотя бы малую часть своей прежней жизни, снова будут смеяться и плакать. Он надеется, что Лунатик снова будет его лучшим другом. Лунатик, думает он. Лунатик Лунатик Лунатик. Он скучал по тому, как его имя ощущалось на языке, осознает Сириус и тихо шепчет еще раз. Лунатик.***
Когда Сириус думает, что больше не может ждать, Ремус шаг за шагом приходит в сознание. Он открывает правый глаз, так как повязка не позволяет ему открыть оба глаза. Уже пора сменить повязку и нанести еще немного бальзама, думает Сириус. Блэк резко поднимается, не уверенный в том, что надо сделать или сказать. Он дает мужчине пару секунд на то, чтобы проснуться и вспомнить, и когда его голова медленно поворачивается в его сторону, единственное слово слетает с его рта почти беззвучно. — Ремус.