Кем мы становимся

С того дня, как небожитель демонстративно отказался от еды, он перестал получать её вовсе. По всей видимости, у Черновода было своё мнение на этот счёт: отказываешься от еды — значит, не будешь получать её совсем. Поскольку Ши Сюань и так ел немного, отсутствие еды не сильно его беспокоило, и покуда он не видит этого злосчастного подноса с до отвращения надоевшей, безвкусной едой, тем лучше — нет ни малейшего соблазна. Ни после первой гневной тирады небожителя, ни после второй, Хэ Сюань так и не явился. Прошло три дня с того момента, как Цинсюань разбил свой последний кувшин с водой, чей осколок до сих пор лежал под бинтами на голени, словно выжидая своего часа. Ранее, владея скудными запасами воды, небожитель научился подавлять неутолимую жажду, но чем больше он сидел без капли во рту, тем сложнее было справляться с отвратительной сухостью во рту и на языке. Горло зудело и болело как при простуде, тугие комочки слюны совершенно не облегчали положение — напротив, раздражали стянутые от сухости стенки горла. Что касалось еды, то с подавлением голода дела обстояли лучше, и всё же голодные позывы, болезненно скручивающие желудок, стали настигать его всё чаще и чаще. В конце концов, голод и жажда лишили небесного чиновника последнего, в чём он чувствовал реальную потребность — сна. Под утро шестого дня голодовки, не спавший всю ночь Ши Цинсюань услышал поднимающиеся по винтовой лестнице шаги. Прибывая в полубессознательном состоянии, небожитель решил, что шаги ему почудились, ибо никто не приходил к нему уже почти целую неделю. Но шаги приближались, становясь всё отчётливее и отчётливее. Цинсюань лежал на боку под своим окошком, лицом к решётке. Когда шаги затихли, он услышал мягкое шуршание юбки, а затем лёгкий звон железного подноса, поставленного на каменный пол. Небожитель узнал этот звук. Приложив усилия, он медленно раскрыл глаза, те, словно налитые свинцом, снова начали смыкаться, у небожителя не было сил бороться, но прежде чем его глаза вновь закрылись, он увидел худую, размытую фигуру служанки, растворяющуюся в чёрных тенях под лестницей. Ши Цинсюань лежал, не замечая течение времени. То ему казалось, что шли часы, а на самом деле лишь минуты, либо напротив — закрывая глаза всего на секунду днём, он открывал их уже глубокой ночью, совершенно не понимая, как это произошло. Потерянный во времени, взаперти, на пару лишь с немым одиночеством и собственной упёртостью, сделавший его хрупкое человеческое тело совершенно безвольным, небожитель, коим Цинсюань всё ещё считался, снова открыл глаза, видевшие в этот раз на удивление ясно. У него словно открылось второе дыхание, и неизвестные силы помогли ему приподняться. Он лежал в одной позе так долго, что его тело онемело на холодном полу, и руки, с трудом удерживающие его туловище, сильно дрожали, грозя уронить своего хозяина обратно на пол. В камере был сумрак, и небесный чиновник сделал вывод, что уже довольно поздно. Он медленно поднял голову и взглянул в окошко на потолке, там, словно в подтверждение его догадке, сверкнула одинокая звезда, неизменно присутствующая в гнетущем существовании Ши Цинсюаня. Тут небожитель вспомнил о своём видении служанки и перевёл взгляд на решётку. Там, всё в том же месте, что и раньше, он увидел очертания подноса, размытые ночной тьмой. Цинсюань недоверчиво прищурился, словно не верил своим собственным глазам. Неужели ему не почудилось, и служанка действительно была здесь, и более того — принесла еды. Не в силах подняться, Ши Сюань медленно подполз на коленях к решётке. Поднос взаправду стоял на своём обычном месте, в полутьме было плохо видно тарелки с едой, но небожитель не сомневался в принесённом меню. Неудержимая жажда проявила себя резким движением руки младшего Ши к подносу, но тот быстро опомнился и сразу отнял руки. Тарелки излучали холод, а значит, еда стояла уже давно. С болью проглотив тугой комок жажды и голода, небожитель заставил себя отвернуться от решётки, чувствуя, как пустой желудок отзывается на его протест возмущённым урчанием. Сжавшись в углу между высокими и чёрными стенами, хрупкий Цинсюань стал совсем незаметным. Грязные, истрёпанные бинты и почти бесшумное, слабое дыхание помогли ему раствориться в ночном безмолвии и темноте. На следующий день рядом с первым подносом появился второй. На этот раз старую еду не убрали, а, словно специально, оставили стоять и гнить. Если, конечно же, Ши Цинсюань не соизволит её съесть. Небожитель практически не спал, ёжась на полу от холода как и в предыдущие ночи. Чем больше он здесь находился, тем холоднее день ото дня ему становилось. С тех пор, как он перестал принимать пищу, он так же перестал двигаться и почти всё время лежал либо в углу камеры, либо под манящим свободой окошком. Утром восьмого дня голодания ему удалось немного задремать, но проспал он недолго, ибо был разбужен маленькими, прохладными каплями дождя, разбивающимися об его голые плечи. Повелитель Ветра обессиленно открыл глаза и тут же моргнул, когда новая капля ударилась об его щёку и скатилась по ней, словно хрустальная слеза. Медленно повернувшись на спину, Цинсюань устремил опустошённый взгляд в маленькое окошко над собой. Жмурясь от дневного света, небожитель чувствовал, как множество капель падали ему на лицо и стекали по иссохшим губам, но его ослабевшему сознанию казалось, что это дивный сон, а живительная влага на слипшихся губах — чудесный мираж. Капли слегка размочили корочки, покрывающие его губы, и помогли небожителю их разлепить. Цинсюань с наслаждением смаковал их, неспешно облизывая растрескавшиеся губы. Вода размочила засохшую на них кровь, и язык небожителя уколол её характерный металлический привкус. Но Цинсюань не обратил на него внимания, а напротив, открыл рот и принялся жадно глотать каждую каплю, не упуская ни одной. Дождь шёл не сильный, но настоящий. Холодные капли были мягкими и освежающими, и, когда Повелитель Ветра наконец напился, то продолжал неподвижно лежать на полу, подставив под дождь своё лицо и перебинтованное тело. Вода смывала грязь с его кожи, серыми струйками стекая по лицу, рукам и туловищу, постепенно образуя мутную лужицу вокруг небожителя. Прохладные капли придали сознанию Цинсюаню ясности, и он наконец почувствовал связь со временем, утерянную несколько дней назад. Медленно сев, небожитель провёл рукой по своим чёрным, спутанным волосам, потом потёр влажное от воды лицо, разгоняя остатки тумана и приводя себя в чувства. Три подноса стояли в ряд у решётки, но он даже не удостоил их взглядом. Единственное, что волновало его и радовало одновременно, это неожиданный дождь. Нависшие над морем чёрные тучи уже стали частью мира, в котором был вынужден существовать Ши Цинсюань, и небожитель никогда не задумывался о том, что они могут разразиться дождем, иначе почему не сделали этого раньше? Так или иначе, но задумываться об этом теперь не было смысла, единственное что действительно имело значение, что эти тучи принесли ему глоток воды, возродивший его к жизни и принёсший ему истинное наслаждение.

***

8 дней назад. Черновод. Горлышко бутылки коснулось влажных от вина губ и Хэ Сюань почувствовал как большой глоток обжег горло. Прохладный ветер, идущий с моря развевал его обсидиановые волосы, а в глубине бездонных, словно чёрные дыры глазах, горели маленькие золотые огоньки, устремлённые в морскую даль. Черновод сидел на крыше башни, где ниже располагались его покои. После той ночи, когда он поддался зову Тунлу, князь демонов практически не бывал в них. Костяной дракон расположился рядом со своим хозяином, кольцом свернувшись вокруг него, неподвижный, словно статуя. Темнело, закаты в этом тайном месте были столь же скудны на яркость, как и само солнце. Вернее сказать — их не было вовсе, ночь сменяла день настолько быстро что порой, за этим явлением было не уследить. Хэ Сюань снова приложился к бутылке, наблюдая как сквозь серые массы облаков загораются редкие звёзды. Было очень тихо, и это сомнительное спокойствие навевало странные мысли о судьбах, которые не сбылись, о мечтах, которые не осуществились, о жизни, которая могла быть, и о той, которая есть сейчас. Черновод не знал, что ему делать со своим пленником, а запугивать его больше ложными угрозами он не видел смысла. По правде сказать, Хэ Сюань и не особо задумывался о том, что будет делать с Ши Цинсюанем, хотя бы потому, что он вовсе не собирался брать его с собой в тайную крепость, и передумал буквально в последний момент, решив, что одной смертью Ши Уду он не насладился. Но, сидя на крыше башни в уединении и тишине там, где его никто не видит и никогда не найдёт, он вдруг понял, что та ненависть, которую он испытывал к Ши не один век, стала настолько неопределённой, что сам Хэ Сюань стал в ней сомневаться. Черновод запутался, он уже и сам не понимал что им движет, что за чувства у него вызывает Повелитель Ветра, и это вводило его в диссонанс с самим собой. Хэ Сюаню этот диссонанс был неприятен, и он считал это поводом не видеться с небожителем. В глубине души, Черновод конечно осознавал истинную причину не встречаться с Ши лично, но упорно не желал признавать её. Чувство, которое испытывал Черновод находясь рядом с Цинсюанем, зародилось в нем ровно тогда, когда его губы впервые коснулись губ небожителя. Вспоминая это сейчас, в здравом уме, демона охватывала дрожь омерзения, когда в тот момент желание целовать небесного чиновника не казалось так очевидно отвратительным. Но ещё большее отвращение вызывало то, что Хэ Сюаню хотелось этого снова. Лишь только мысль о том, что он стал рабом своих собственных мерзких желаний вводила князя демонов в леденящий ужас. Но так все и было: именно под гнетом своих необъяснимых чувств он не приходил к Цинсюаню. Внезапно, из глубоких дум Черновода вывел какой-то странный звук, похожий на неясное бормотание. Демон прислушался и вновь его чёткий слух уловил чей-то голос. Слова не были ясны, но это точно был голос, и Хэ Сюаню не пришлось долго вертеть головой, чтобы понять откуда он исходит. Нечёткий, но определённо разгневанный голос шёл из соседней башни, являющейся тюремной. Черновод удивлённо изогнул бровь и, сделав ещё один глоток из бутылки, поднялся на ноги. Костяной дракон резко поднял голову и увидел как его хозяин в один прыжок пересёк расстояние между башнями, бесшумно опустившись на соседнюю. Когда Хэ Сюань оказался на крыше тюремной башни, то голос тут же стал более чётким и ясным. Он вещал: — Зачем ты держишь меня здесь? Если ты меня ненавидишь, то почему присылаешь ко мне слуг чтобы перевязать мои раны. На мгновение, Черновод окаменел, он больше недели не слышал этого голоса, и вместе с ним, его вновь накрыли неприглядные воспоминания. — Я отказываюсь принимать твои подачки! - вновь раздался яростный голос небожителя, - я не возьму больше в рот ни крошки, пока ты — жалкий трус, не придёшь и не скажешь мне лично, чего добиваешься от моего заточения! Демон сжал горлышко бутылки — злость вспыхнула в нем словно спичка, он уставился на маленькое решётчатое окошко выходящее на крышу, в двух шагах от него. Но после этой фразы, из окошка не вырвалось ни слова. Черновод неподвижно стоял на крыше башне, в которую был заточен небесный чиновник. Ночной ветер усилился, развевая его одежду и волосы, море внизу разволновалось, усиливая мощь своих чёрных волн все больше и больше. Вместе с их нарастающей силой в груди Черновода разгоралось неистовое пламя. Это презренное, жалкое существо посмело назвать меня трусом! Ярость золотым огнём вспыхнула в чёрных глазах Черновода. Не возьмёшь в рот ни крошки? Прекрасно, с мрачным удовлетворением отметил про себя князь демонов, с удовольствием помогу тебе сдержать слово. И когда ты будешь молить этого "жалкого труса" о глотке воды, то познаешь унижения куда страшнее тех, что ты когда-либо испытал. Всю следующую неделю Черновод сдерживал своё обещание, ровно как и Ши Цинсюань своё. Крепость действовала на Черновода словно удушающая цепь на шее. Он рвался покинуть её дабы избавить себя от нежеланных мыслей о небожителе и его присутствия. Но где бы он не был, как далеко бы он не уходил, будь то заброшенная деревенька далёкого королевства, подобная Бань Юэ или синие воды чужого ему Восточного моря, князя демонов всегда, как никогда раньше, тянуло обратно домой. Но там его ждал только голодающий и полный ненависти небожитель. Если ранее стойкое нежелание Ши Сюаня сменить повязки раздражало Черновода, и он считал это лишь глупым упрямством, то отказ от еды, вообще привёл демона в ярость. Но вот о причинах такой своей реакции Хэ Сюань предпочитал не задумываться — слишком много он стал делать странных и необъяснимых поступков. Цинсюань присутствовал в его жизни очень долго, и все это время, без исключений, Черновод спасал небожителя от всего и всех, включая его собственного брата, и все ради чего? Чтобы уберечь до того момента как посадит его за решётку? Слишком много лишних мыслей. Они разъедали мозг похлеще зова Тунлу. В такие моменты нельзя было с уверенностью сказать, что Хэ Сюань совершенно не пожалел о том, что забрал небесного чиновника и спрятал там, где без помощи самого демона, его никогда не найдут. Пока Цинсюань страдал от голода и одиночества Черновод так же медленно сходил с ума, неспособный подчинить себе своё сердце и разум. Шли дни, а Цинсюань так и не опустился до мольбы о глотке и крошках. По истечении шести дней Черновод послал служанку проверить небожителя и та, вернувшись, доложила ему о Цинсюане неподвижно лежавшем на полу, истощённом и бледном, но его грудь, все ещё замотанная грязными бинтами сквозь которые торчали рёбра, медленно вздымалась и опадала. В тот момент Хэ Сюань как никогда оказался на перепутье, пойти против принципа и подать Цинсюаню еды и воды? Или дать небожителю сгинуть голодной смертью? Что ж, выбор оказался не очевидным для Черновода, но он пал на первый вариант. И как же сильно было задето его самолюбие когда Хэ Сюань узнал о том, что жалкий, истощённый, умирающий от голода небесный чиновник не притронулся к еде, сдерживая своё слово несмотря ни на что, когда Хэ Сюань — непревзойдённый князь дал слабину. И все же этот инцидент заставил демона взглянуть на персону Ши Цинсюаня несколько иначе. Черновод дал распоряжение приносить еду небесному чиновнику каждый день, не убирая при этом старые подносы. Это решение демон расценил как некое отмщение за своё пошатнувшиеся самоуважение. На восьмой день их безмолвной борьбы с небожителем Черновод испытал необычайно сильное желание снова покинуть своё убежище. Неважно было куда, лишь бы вздохнуть хоть немного легче чем в крепости, заложником которой уже стал не один Цинсюань. На этот раз князь демонов оказался в небольшом городке под названием Фу Гу, где когда-то, много веков назад он встретил свою смерть. Лишь изредка он являлся в город из своего темного прошлого, под личиной других людей. От дома, в котором он жил со своей супругой, не осталось уже ничего, кроме его воспоминаний. Они были из тех, которые Хэ Сюань не желал ворошить, скрывая глубоко внутри. Жители Фу Гу никогда бы не догадались, что мрачный прохожий, который шел мимо них по улице это тот человек, в чью честь они каждый год устраивают знаменитое кровавое шествие. Хэ Сюань замедлил шаг, идя вдоль безлюдной улочки и остановился напротив заброшенного и полуразрушенного храма Ветра и Воды. Не так давно Хэ Сюань в облике Мин И, Повелитель Ветра и Се Лянь с Хуа Чэном проводили здесь ночь, играя в кости. Тогда он похитил Цинсюаня впервые и лишил божественной силы превратив в обычного смертного. Черновод мог уже тогда остановиться в своей мести, но его одержимость ей оказалась сильнее здравого смысла. Колеблясь: зайти в храм или нет, демон все-таки поддался странному искушению и вошёл в распахнутые двери. В храме было пыльно и тихо, беспорядочные лучи солнечного света рассекали все помещение, просачиваясь между прогнившими и осевшими балками на потолке. Каменные обломки разных размеров были разбросаны по всему храму. Черновод сделал шаг вперёд и почувствовал как под сапогом что-то хрустнуло. Отступив назад, он опустил взгляд и увидел расколотые половинки каменного лица. Один глаз пересекала трещина, другой был наполовину раскрошен, и лишь тонким губам удалось сохранить свой изящный изгиб, в котором угадывались женские черты. Хэ Сюаню не пришлось долго гадать, чтобы узнать в этих изломанных половинках Повелительницу Ветра. Желая уйти от Цинсюаня как можно дальше, Черновод, сам того не осознавая, вновь оказался рядом с ним, и неважно, что это была лишь частичка лица его женской статуи. Единственное уцелевшее око смотрело на Хэ Сюаня ничего не выражающим взглядом, ведомый неизвестным порывом, демон наклонился и поднял эту часть лица. Внезапно виски Черновода пронзила острая боль, это заставило его тут же выронить осколок и схватиться за голову. — Не сейчас… — прошипел сквозь зубы Черновод. Помещение храма пульсировало у него в глазах, а солнечные лучи ослепляли резкими вспышками. За спиной из приоткрытых дверей до демона донеслись голоса и смешки, быстро приближающиеся к храму. — Не здесь… — шепнул сам себе Хэ Сюань, тяжело опускаясь на пол. Непредсказуемые всплески демонической энергии кидали его то в жар то в холод. Тунлу снова взывала к нему. Голод и гнев вновь одолели Хэ Сюаня, только теперь с ними были ещё и другие чувства. То были абсолютно неожиданные и необъяснимые желания ощутить как дрожит чужое тело в его горячих руках, а так же почувствовать одурманивающей вкус крови, когда его зубы вонзятся в мягкую, нежную плоть, созданную для ласк, а не для укусов. Острая нужда в капле крови ударила в голову, словно молотом, заставляя помутнившиеся сознание Черновода думать, что странно приятный вкус ихора, утолит его жажду и голод. Словно наяву демон ощутил на себе прикосновения Ши Цинсюаня к его раскалённому телу в ту ночь. Вызывая почти болезненную необходимость вновь почувствовать как тонкие пальцы небожителя цепляются за его одежду, в попытке снять ее… точнее — оттолкнуть! Хэ Сюань яростно замотал головой, пытаясь прогнать из нее всплывший образ Цинсюаня: тонкая лебединая шея, изящные руки, хрупкое стройное тело облачённое в мягкие слои, явно лишнего, божественного одеяния, нежные губы… В такт своим видениям, Черновод резко вспомнил бархатистость уст небесного чиновника, их солёность от слез, и сладость от огромного желания к ним прикоснуться вновь. Словно единственное лекарство, способное уменьшить его боль, Черновод испытал неописуемую нужду в небожителе. Как будто больше ничего не могло спасти демона от участи быть выжженным изнутри собственной силой, кроме одного только Ши Цинсюаня и его нежной для прикосновений и мягкой для зубов кожи. Нет. Этому не бывать! Черновод схватил с пола осколок лица статуи и сжал его в кулаке с такой силой, что тонкие струйки крови тут же потекли по его пальцам вниз. Хэ Сюань, совершенно позабывшей об обещании самому себе обязательно найти спасительный сосуд теперь кусал себе локти, но ничего уже нельзя было сделать, кроме одного. С каждой секундой теряя самообладание все больше и больше, Черновод, используя собственную кровь, кое-как начертил на полу храма заклинание перемещения на тысячу ли и тут же голоса прохожих сменились холодным безмолвием.