У Му Цина есть сердце

Окна были открыты нараспашку, поддерживаемые небольшими стопками потрепанных книг, но, несмотря на это, воздух в помещении как будто стоял, словно какой-то незримый барьер между тихим местечком и уличной суетой всё же существовал. Солнце переливалось по просторной, почти пустой комнате и отсвечивало от нагретых пылинок, мерно витающих всюду, создавая впечатление, что тепло действительно можно потрогать. Коснуться рукой и ощутить приятную эластичность воздуха, как будто позволит это эфемерное нечто вдруг себя потрогать. Не позволило, в испуге отлетая от резких движений двух особенно шумных парней. – Ещё раз эту портьеру тронешь, будешь сам подметать всё, что с неё летит, придурок, – шипит Му Цин, толкая вмиг заводящегося Фэн Синя подальше от плотной занавески, отделяющей две половины комнаты друг от друга. Стоит сказать, что от потревоженной ткани, накопившей на себе всякого за, вероятно, несколько десятков спокойных лет, оба парня оказались покрыты тонким слоем песка и пыли. – А я думал, что это входит в твои обязанности, – на всю комнату разносится яростный голос Фэн Синя, сжимающего кулаки, – Слуга, – выделяет он. Вот так в считанные секунды и разрушилась вся идиллия спокойствия и умиротворения атмосферы, так и исчезла беспардонно потревоженная после стольких лет тишина. Старая портьера беспокойно шаталась над потолком, продолжая разгонять перья и комки пыли по воздуху, вызывая будто бы дрожь самого пространства от того, как отсвечивающие белые шарики мечутся по комнате, а солнце начинало рябить в глазах. – Ты!.. Сука, я тебя... – у Му Цина глаза вмиг загораются недобрым, но он не успевает закончить обещание кровавой расправы и приправить его пожеланиями скорой кончины, резко и неожиданно даже для себя чихая. Словно котёнок. Фэн Синь так и думает, застывая и во все глаза глядя на Му Цина, что вдруг будто бы возмутился на свой собственный организм, что предал хозяина в подобный момент. Он никогда бы не подумал, что в этом злющем, словно шипящий кот, которого пытаются окунуть в воду, ядовитом, колючем, резком, подозрительном, высокомерном, невоспитанном, дерзком и поганом (Фэн Синь считает, что можно продолжать этот список до бесконечности, но пора бы уже закончить свою мысль) мальчишке могло быть что-то хоть каплю милое. Но приходится встретиться лицом к лицу с фактом и признать его. Это было очаровательно настолько, что Фэн Синь забыл, что злится. И взорвался хохотом, сгибаясь пополам. – Чего смешного, дубина?! Это из-за тебя всё, сраный ублю– Чихает снова и рычит на всю эту абсолютно отвратительную ситуацию. Какого чёрта?! У него никогда не было аллергии, ну почему, блять, именно сейчас? Фэн Синь ещё сильнее заходится в смехе, сам давясь залетающей в рот пылью. Все из-за этого, мать его, ублюдка, думает Му Цин, продолжая свою мысль: – Ублюдок! Чтоб ты сдох! – слава богам, в этот раз он всё сказал, что хотел, прежде чем чихнуть в третий раз. И сразу же в четвертый. Фэн Синь утирает слёзы смеха и пытается отдышаться, совсем не находя его слова угрожающими, обидными или хоть каплю раздражающими. Сам себе удивляется, но больше, конечно, удивляется Му Цину. – Ты совсем как котёнок, – говорит и тепло посмеивается, заставляя Му Цина покраснеть, думает, от ярости. Му Цин был бы и рад краснеть от ярости, но оказался совсем сбит с толку искренним беззлобным смехом Фэн Синя и его хриплой фразе. Котёнок?.. Какого чёрта? Му Цин смущается. Это чувство злит. Вот злость уже более знакома и привычна. Вот так правильно. Пусть так и остаётся, думает он и позволяет своим эмоциям сменить маршрут, краснея теперь действительно от злости. – Да я сам тебя прикончу! – восклицает, набрасываясь на Фэн Синя с кулаками. Тот быстро соображает что к чему, всё-таки с Му Цином нужно всегда быть настороже, и успевает закрыть живот от удара поддых. – Ребята! – разносится расстроенно-требовательно сбоку, – Вы же не хотите весь вечер потратить на идиомы? Се Лянь, ранее рассматривающий стеллаж со свитками и книгами, не обращая внимания на привычные перепалки, реагирует как раз вовремя. Услышав про ненавистную больше, чем друг дружку, игру, оба резко замерли как были. Му Цин пользуясь тем, что для Се Ляня это останется незамеченным, а Фэн Синь не посмеет выдать его, потому что иначе придется играть, сжимает его плечо, за которое схватился чуть раньше, со всей дури. Лучник чуть челюстью не скрипит, боль вынуждает его склониться ниже, хотя хочется, честно говоря, согнуться пополам: хватка у Му Цина сильная. В ответ сжимает его запястье с такой же отдачей, заставляя шипеть. Му Цин выпускает ногти, впиваясь в кожу. Право слово, они простояли бы так всю жизнь, упёртые, не желая сдавать позиции и отступаться первыми, так бы и умерли в один день, то ли от голода, то ли от боли. Однако в их жизни есть не понимающий, как могут два человека, два его друга, вот так взаправду друг друга на дух не переносить, и не принимающий подобное в своей вселенной, как что-то вообще хоть малость разумеещееся или хотя бы возможное, одним словом, желающий мира во всем мире, Се Лянь. Если хорошенько подумать, то он и является их связующим звеном, и сталкивает лбами постоянно, и является косвенной причиной их каждодневной ругани. Просто потому что является причиной их встреч. Он показывается из-за портьеры с недовольным взглядом, и видится со стороны их маленькое противостояние совсем не как то, что сейчас происходит в их понимании. Парни стоят чуть ли не носами соприкасаясь и держаться друг за друга в чем-то, напоминающем извращённое понятие объятий. "Ну.. В принципе... Если закрыть правый глаз и.. Прикрыть левый, – думает Се Лянь, наклоняя голову, – Да... Тогда это можно разглядеть, как объятия двух близких людей." Тогда не видно, как они пытаются испепелить друг друга взглядами. – Я здесь кое-что нашёл, взглянете? – хлопает в ладоши и скрывается из виду снова, хватая с пола первое, что попадается на глаза. Парни шумно выдыхают, показывая друг другу, что если бы не Его Высочество, давно разорвали бы друг друга в клочья, и взглядами обещают продолжить после. Приходится отпустить чужие руки и последовать за Се Лянем. Му Цин показушно отряхивается, Фэн Синь скрещивает руки на груди, чтобы не тянулись поганца придушить. – Алкоголь?.. – Му Цин непонимающе глядит на бутылку в руках Его Высочества, пытаясь понять, зачем Се Лянь решил им её показать. Фэн Синь искренний в своей тупости спрашивает прямо: – Зачем нам глядеть на бутылку? Это заставляет Му Цина незаметно закатить глаза, возводя их к потолку. Се Лянь смотрит в свою руку так, будто в первый раз видит то, что держит. Потому что действительно видит эту бутылку в первый раз. – Ой.. – спохватывается он, стараясь придумать причину, по которой он срочно созвал это небольшое собрание лицезреть пыльную бутыль вина на чердаке, – Ну... Она.. Мы могли бы попробовать немного. Никогда не пробовал вина. – Так тебе и нельзя! – восклицают парни в один голос, сразу сталкиваясь взглядами, то ли удивлёнными, то ли возмущёнными. Се Лянь думает: как можно? Возмутиться, сказав что-то вместе. Мол, ты украл мою фразу?.. Так что ли? В голове вдруг кажется разумной идея действительно немного выпить. Быть может его верные друзья наконец смогут расслабиться друг с другом? – Немножко можно. Мы же не собираемся напиваться, верно? – он трёт затылок свободной рукой, неловко пожимая плечами, – Притом, я думаю, вам не помешает расслабиться. Может сработает и вы наконец поладите! Найдете общий язык. Двое напротив снова синхронно фыркают. Снова зыркают глазами и оба знают – бессмысленная затея. Абсолютно. Се Лянь тихо посмеивается, пытаясь разрядить обстановку: – Ну так что? Му Цин, ты тоже не переживай, от пары глотков наш путь самосовершенствования не свернёт на кривую дорожку, – уверяет он, и Му Цин не может отказаться. Если Его Высочество в деле, он точно не струсит, постарается сравняться. А если в деле Му Цин, то Фэн Синь чисто принципиально согласится тоже, потому что ублюдку надо доказать – он не хуже. Так они, с горем пополам, не имея ни штопора, ни чарок, но имея чересчур большое воодушевление Его Высочества, открывают бутылку и собираются её пить. Первым глоток делает Фэн Синь, на случай, если вдруг с вином что-то не так. Телохранитель, как-никак. Он кривится, но кивает, протягивая Се Ляню: – Не знаю должно ли оно быть таким отвратительным на вкус, – говорит, чувствуя едкую горечь на языке, – Но хуже я себя чувствовать не стал. – Значит должно, – улыбается Се Лянь, принимая бутылку. Пробует, делая небольшой глоток, и кривится пуще Фэн Синя. – Может, не стоит? – напряжённо спрашивает Му Цин, уже чувствуя во рту фантомный отвратительный вкус, который никогда и не пробовал. – Трусишь? – колкой усмешкой слышится справа и Му Цин злобно фыркает, уверенно забирая протянутую ему склянку. – Ещё чего. Он нюхает и морщит нос, понимая, что это дерьмо ещё и горькое. Он ненавидит горечь. Но, всё же, это лучше, чем могло быть, от горечи вряд ли тошнит. Фэн Синь снова подаёт голос: – Тебе хватит? Му Цину хочется заткнуть ему рот. Рукой. Чтобы прям совсем унизительно было. Он назло делает два больших глотка и отводит бутылку от себя побыстрее. Отвратительно. Ещё и горло жжёт. Какой кошмар. Фэн Синь хмыкает и забирает сосуд, Се Лянь удивлённо поднимает брови. Му Цин озвучивает свои мысли простым "Ну и дерьмо". Так бутылка несколько раз проходится по их рукам, и ребята чувствуют себя захмелевшими. Му Цину кажется, что ноги стали какими-то ватными, и ему приходится прикладывать усилия, чтобы стоять ровно. Становится как-то расслабленно и пусто в голове, снаружи тишина вдруг резко обращает на себя внимание. Не то, чтобы это тревожило, но он напряжён. Он впервые чувствует себя подобным образом, старается понять, что именно изменилось и что ещё измениться может. От того, что всё вдруг не под его пристальным контролем, он чувствует себя некомфортно. Ему это не нравится. Но вместо того, чтобы больше не пить эту бадягу, он почему-то прикладывается к ней вновь, желая избавиться не от потери контроля, а от тревоги, засевшей из-за этого где-то внутри. Он рассеянно наблюдает за кадыком Фэн Синя, дёргающимся при каждом глотке. Тот, кажется, от него не отстаёт и пьёт столько же. Значит и чувствует себя так же? Не совсем. У Фэн Синя никакой тревоги не возникает, но голова так же пуста, мысли и взгляд становятся рассеянными, словно лучи солнца, плавно заходящие в пыльную комнату. С каждым подходом к бутылке напряжённые мышцы расслабляются, и Фэн Синю чувствуется совсем легко на душе. Парень неожиданно для себя замечает умиротворённость атмосферы вокруг, и это его удовлетворяет. Се Лянь пьёт совсем мало, пить вино ему, честно-то, и не хотелось, эта идея возникла у него в голове спонтанно и не была ни минутки обдумана. Но этого оказывается достаточно, чтобы заинтересоваться всем вокруг. Он изучает глазами интерьер и всё, что попадается взору, с интересом гипнотизируя каждую незначительную деталь. Замечает за пологом просторную софу, больше похожую на большую кровать, и движется к ней. – Мы можем присесть. Друзья поворачивают за ним головы и движутся следом, вдруг понимая, что ходьба почему-то ощущается иначе. Фэн Синь хмуро смотрит на свои ноги, и поднимает вопросительный взгляд на Му Цина, мол, у тебя так же? Тот замечает и пожимает плечами, якобы говоря: надеюсь, это нормально. Фэн Синь отвечает, качнув головой, обозначая «Понятия не имею». Подобный язык их разговоров придумался сам собой. Они это никогда и не обсуждали, просто притёрлись, запомнили привычки, манеру поведения друг друга и всё в таком духе, и интуитивно понимали, что они там имеют в виду. Иногда они так даже переругивались. Со стороны, вероятно, выглядело забавно. Они усаживаются на софу и каким-то образом уже вдвоем допивают вино. Се Лянь мягко отказывается и рассказывает что-то из недавно прочитанной книги о самосовершенствовании. Это что-то кажется вдруг таким интересным, что они внимательно слушают и даже кивают, переспрашивают, когда чего-то не понимают, а Се Лянь, воодушевлённый, посвящает их во все любопытные детали. Му Цин абсолютно незаметно для Фэн Синя оказывается совсем рядом. Он замечает, что тот касается его бедра коленкой и вдруг понимает, что ему это касание кажется приятным. Это странно. Он опускает взгляд вниз, туда, где их тела соприкасаются и тупо смотрит, витая в своих мыслях. В чем причина этого неожиданного чувства? В какой момент это произошло и почему вдруг нарушение личного пространства, и не абы кем – Му Цином, оказалось мало того, что не замечено, но ещё и ощущалось как что-то абсолютно естественное? Почему Му Цин позволил этому случиться? Он ведь ненавидит, когда его трогают? Всегда ведь изворачивается даже от дружеского похлопывания по плечу от Его Высочества. Он тоже не заметил? И как они могли подобную вольность проворонить? Он поднимает глаза и видит абсолютно расслабленного и довольного Му Цина. Впервые. Что вообще?... Происходит? Вино никак отравлено. Му Цин поворачивает к нему голову, вопросительно склоняя набок, типа: что ты смотришь? И это тоже непонятно. А где хули-вылупился-идиот-подёргивание подбородком? Фэн Синь опускает взгляд на его коленку и снова глядит в глаза, обращая внимание на прикосновение. Парень лениво переводит взгляд вниз и трётся, устраивая ногу поудобнее. Вновь возвращает ему взгляд, а потом обратно, – к Его Высочеству, – просит повторить последнее. Фэн Синь не уверен, не сидит ли, случаем, с открытым ртом. Тянет руку к подбородку и, действительно. Сидит. Закрывает себе рот рукой, потирая челюсть. Му Цин выглядит безмятежной скалой среди горной местности. Где есть, там и есть, и никакая сила эту скалу не сдвинет. Фэн Синь не пробует пытаться. Он задушено кашляет, сипло и позорно, резко поворачивается к Се Ляню, решительно игнорируя соприкосновение и вслушиваясь в слова. Соприкосновение не игнорируется, отчего-то грея теплее солнца, светящего в лицо, а смысл сказанного не желает проясняться, вылетая из другого уха мгновенно, чтобы надолго не задерживаться в хмельной голове. Се Лянь пытается подавить довольную тем, что план по расслаблению и сближению его друзей сработал, улыбку. Он тоже прокашливается, сбиваясь с мысли и говорит: – А давайте почитаем! Здесь же так много интересных книг! Фэн Синь знает, что его голос его сейчас подведёт, поэтому отвечать не собирается, лишь пожимает плечами и кивает одновременно. Получается, наверняка, глупо. Му Цин рядом фыркает так, будто давит усмешку. Получилось точно глупо. Се Лянь встаёт с насиженного места и прыжками добирается к полкам в противоположной стороне комнаты, разгоняя пыль. Му Цин чихает. Фэн Синь усмехается. Парень рядом шатко поднимается, чтобы присоединиться к выбору книги и толкает его в плечо, отталкиваясь, чтобы встать, и опрокидывая его на софу, поднимая всю гадость, от которой снова чихает, в воздух. – Хватит надо мной смеяться, – дуется Му Цин. Му Цин. Дуется. Фэн Синь тихонечко ахуевает, по-другому, это назвать уже язык не поворачивается. Он надеется одновременно и на то, что это последний раз, когда Му Цин сегодня его удивит, и на то, что он выкинет ещё что-нибудь эдакое. Что-нибудь милое. Блять. Блять, блять, блять. Твою мать. Нет, если Му Цин продолжит это делать, он сведёт его в могилу. Возможно, эту цель он и преследует, правда, совсем непостижимыми Фэн Синю средствами. Он точно умрёт от такого Му Цина. И это будет вовсе не нелепая и глупая смерть, он падёт смертью храбрых, и, вероятно, Се Лянь будет слагать в его честь памятные легенды. Он же станет этому свидетелем, распишет всё в красках, Фэн Синь будто уже видит это перед глазами. Он заставляет себя встать и пойти к пыльному стеллажу, потому что Му Цин там снова чихает как котёнок. – Может вот это? Звучит интересно, – Се Лянь берет что-то с нижних полок, зачитывает вслух название и краткое описание какого-то научного трактата. – Давай что-нибудь полегче, у меня мозги такое не переварят, – честно говорит Фэн Синь и получает за это насмешливое выражение лица снова совсем рядом. Да блять. Как он это делает. Опять подкрался незаметно, мелкий чертёныш. Му Цин открывает рот и Фэн Синь уже ждёт едкую подколку. – Давай чего-нибудь из простых рассказов, Ваше Высочество, – говорит он и скользит по другую сторону от Фэн Синя, кладя острый подбородок на плечо. Пьяный Му Цин – полная беда. Тактильная катастрофа. Дёргая плечом, Фэн Синь зарекается никогда в жизни не подпускать его к алкоголю и собственноручно выбивать из его тонких пальцев всё, что будет похоже на проклятый богами напиток. Пока они не спеша выбирают книгу, проходясь по всем стеллажам, Му Цин постоянно льнёт к нему поближе, а Фэн Синь каждый раз шарахается, стараясь ничего не задеть и никуда не врезаться. Се Лянь, конечно, тоже замечает, по-началу удивляется, смотря на совсем не тактильного обычно Му Цина, которого сейчас будто магнитом тянет к Фэн Синю, и на него, дёргающегося и растерянного, не знающего как себя вести в подобной ситуации. Фэн Синь смотрит в ответ с мольбой о помощи буквально светящейся на его лбу, но в чужих глазах видит лишь искорки веселья, когда Се Лянь отрицательно покачивает головой. Ну конечно он не будет вмешиваться. Они же не дерутся. Вполне себе мирно сосуществуют и даже ни разу не придрались друг к другу за целый час. Этот рекорд больше прошлого на сорок минут. Фэн Синь чувствует себя абсолютно беспомощным, он без преувеличения понятия не имеет, что ему с таким Му Цином делать. Он же убьёт его, когда протрезвеет. В любом случае. Тронь – убьёт, не тронь – тоже убьёт, потому что не остановил. Если попытается остановить – убьёт, потому что кто он такой, чтобы его останавливать. Если подумает обороняться кулаками – убьёт тем более, да ещё и никогда больше не приблизится к нему как делает сейчас. Хотя, быть может, Фэн Синю крупно повезёт, и он от стыда предпочтет сделать вид, что этого никогда и не было? Фэн Синь очень сомневается в своем везении и в наличии у Му Цина стыда. Но думает – так его же всё равно убьют. Ну и какая тогда разница, что он сделает, а что не сделает? Они возвращаются на софу с каким-то сборником старых легенд. Фэн Синь садится с самого краю, упрекая себя за разыгравшийся азарт. Интересно становится, что Му Цин сделает. А Му Цин недовольно хмурит брови и хлопает рукой рядом с собой. Чихает от поднятой пыли. Се Лянь вдруг решает спрятать бутыль вина за шкафы, ведь скоро вечер, вероятно их будут искать. Негоже, если несовершеннолетнего императорского сына с запретом на алкоголь из-за пути его самосовершенствования найдут вместе с пустой бутылкой вина, и он скрывается за портьерой. – Сам садись ближе, – говорит Фэн Синь с абсолютным наслаждением. – Нет, ты, – отвечают ему, хмуря тонкие брови сильнее. – С чего бы мне? – хмыкает Фэн Синь, – Ты же хочешь.. – Замолчи, – Му Цин поджимает губы, резко перебивая. – С чего бы? – снова начинает Фэн Синь, притворно строя непонимание, – Это ведь.. Договорить не удается вновь, и он бы точно начал кричать, если бы не способ, которым Му Цин его заткнул. Тот резко поддался в его сторону, поднимаясь на коленках, и с видом полного недовольства зажал ему рот рукой. Фэн Синь аж брови вскинул от подобной наглости. Что он себе позволяет? – Я не хочу тебя слушать, закрой свой рот, – прямо говорит Му Цин, и у Фэн Синя в глазах загорается негодование. Кажется, вот и настал конец их странному перемирию, поставлен новый рекорд отметкой в час и семь минут без ругани. Но у Му Цина в глазах загорается что-то другое. Он, движимый непонятно какими рефлексами, или инстинктами, или желаниями, или самим чертом, вдруг резко сокращает расстояние. Касается губами собственной ладони, где, прямо за ней, находятся губы Фэн Синя, и глядит в глаза. Кажется, вот и настал конец его славной службе императорскому дворцу и жизни в целом. Сейчас хватит инфаркт. Или что-нибудь похуже. Но ничего его почему-то не хватает. Никаких инфарктов, хотя сердце бьётся так, что могло бы раздробить ему рёбра к чертям, но и оно тоже почему-то ничего не дробит. И не останавливается. Благо Се Лянь имеет почти что вредную в своей частоте привычку громко хлопать в ладоши, когда что-либо придумывает или заканчивает. Хлопок за занавеской заставляет обоих парней вздрогнуть, и Му Цин отстраняется так же быстро, как и прижался, отрывает руку от его рта и сам отскакивает на противоположный конец длиннющей софы, невероятным чудом не сваливаясь на пол по инерции. Отводит взгляд, а щёки алеют. У Му Цина щёки алеют. – Готово! – восклицает Се Лянь, возвращаясь, и замечает, что Фэн Синь застыл истуканом с, вероятно, самым идиотским выражением лица в его жизни. Он переводит взгляд на Му Цина, что отворачивается к окну так, чтобы никому не видеть его хаотично-пятнистых щёк, и понимает, что что-то за две минуты его отсутствия успело случиться, – Всё в порядке? Фэн Синь пытается заставить себя кивнуть. Хоть разочек. Хоть совсем неправдоподобно. Хотя бы чуть-чуть двинуть головой вниз, а потом вверх... Безуспешно. Рот он не откроет по само собой разумеющимся причинам: если откроет, челюсть выпадет. Му Цин нервно кивает за них двоих. Се Лянь собирается повестись. Он забирается на место в изголовье, скрещивая ноги и глядит на парней перед собой. Му Цин рассматривает окно так, будто он впервые в жизни видит окна. Фэн Синь тупо смотрит сквозь пыль на обивке. Се Лянь прокашливается. Он начинает читать, и постепенно напряжение всё же уходит, а в его слова начинают вслушиваться. В какой-то момент Фэн Синь возникает по поводу глупости бравого война, о коем слагали читаемую легенду. – Нет, я не понимаю, почему он не мог сразу тогда прихлопнуть дракона, и ничего бы этого не было, и любимая бы не погибла! – негодует он, – А теперь он стал сильнее, испил её чистую кровь и у идиота ни любви, ни победы! – Потому что он не был настолько жесток, чтобы разбить яйцо при умирающей матери драконихе, балда, – лениво ворчит Му Цин в ответ, незаметно (однако только для Фэн Синя) придвигаясь ближе, – И не был предсказателем, чтобы знать, чем это обернётся. – Но ведь сразу ясно было – драконий ребёнок добра не принесёт! – стоит на своём Фэн Синь. Му Цин фыркает, поворачиваясь к нему всем корпусом, снова приближаясь, и закатывает глаза. – Да ты всегда такой. Одни только подозрения, основанные только на происхождении. Он что, выбирал, родится ему человеком или драконом? Фэн Синь поворачивается к нему тоже, продолжая в упор не замечать исчезающего потихоньку расстояния: – Это ты к чему клонишь? – негодует он, – Драконы во всех мифах и сказаниях предстают в виде злобных существ, у них это в крови заложено – быть тварями! – Это ТЫ, – в самый обычный день это прозвучало бы с нажимом, но сегодня – день особый, так что Му Цин с уязвленной интонацией обиженно предъявляет, приближаясь к лицу и тыча пальцем в грудь, – К чему клонишь? По-твоему так мир и работает? Родился не там и не тем – и вот, «ты тварь, в тебе заложено»? Се Лянь молча наблюдает, скрывая улыбку, за тем, как Му Цин, отвлекая Фэн Синя пустым спором, движется к его краю софы, загоняя в ловушку. А Фэн Синь, полностью погрузившись в разборку, абсолютно искренне извиняется перед столь благословенным напитком за предыдущие проклятия и благодарит богов за существование вина. Пьяный Му Цин совсем не сдерживает своих настоящих эмоций, не натягивает на лицо маску, и так понять его становится возможным. Он спешит исправиться. – Конкретно здесь всё очевидно, с драконами, придурок. Опять себе что-то надумал, спасибо хоть, что сказал. Не ищи в моих словах двойного дна, я говорю только о драконах. – Только о драконах? – Му Цин щурится, скользя пальцем по его груди. – Только о драконах. Фэн Синь уверенно кивает в подтверждение своих слов и думает, придется попотеть, чтобы впихнуть это Му Цину в его дурью башку, но, кажется, пьяный Му Цин ещё и – не такой мнительный Му Цин. Верит. На удивление быстро разглаживает морщинки на лбу между бровями и укладывается головой ему на бедро. Фэн Синь моргает. Ещё пару раз. Смотрит на эту бесстыжую макушку и медленно соображает, что его обвели вокруг пальца. Поднимает изумлённый взгляд на Се Ляня, а тот сверкая игривой улыбкой, лишь пожимает плечами. Да как так-то. Опять проворонил. Но Му Цин всё равно быстро оттаивает под градусом, не прошло и десяти минут с того, как он требовал самому к нему подсесть, а потом держал дистанцию в размере всей софы. А она, между прочим, широкая. – Продолжай, Ваше Высочество, – бурчит он, решая оставить всё как есть. В какой момент он сам запускает руку в гладкие тёмные волосы он не понимает. Просто оказывается, что он уже какое-то время неосознанно перебирает их в пальцах, поглаживая кожу головы. И ему не откусили руку. Му Цин не то что просто позволяет ему это делать, так ещё и шею вытягивает навстречу прикосновениям. Довольно жмурясь. Фэн Синю приходится переосмыслить то, что Му Цин ненавидит касания и Фэн Синя. Потому что не похоже, чтобы он сейчас стоически терпел жестокую пытку в двойном размере. По крайней мере, Фэн Синь, если бы его заставили, например, есть сельдерей с рук настойчивой дамы, вероятней всего, блеванул бы на эту софу. А если бы Му Цин? Фэн Синь столкнулся с противоречием. Вряд ли бы он блеванул. Да и от такого сегодняшнего Му Цина он принял бы даже сельдерей. Строил бы недовольную рожу, но жевал бы. Но и строил бы! А этот… Гадёныш даже не пытается. Чёрт с ним, с гадёнышем, он сейчас ставит под вопрос собственную ненависть. Собственно, на кой чёрт ему есть с рук человека, которого ненавидит, ненавистный сельдерей? Мысль застаёт его врасплох. Значит, не ненавидит. Он Му Цина не ненавидит. А что он тогда делает? Он Му Цина что? Вопрос хороший. Веков восемь на раздумья точно придется потратить. Не меньше. В конце концов, он откидывается на спину, а Му Цин сонно укладывается ниже его тазобедренной косточки, чтобы было мягко. Трётся щекой и шумно вздыхает, сводя Фэн Синя с ума в который раз за этот длинный день. Они все втроём так и засыпают там, просыпаясь одновременно лишь через несколько часов, когда какой-то из слуг надрывается, зовя Его Высочество. Уже стемнело. Му Цин разлепляет глаза и пару секунд пытается понять, где он находится и откуда под головой взялась качественная подушка. А потом "подушка" шевелится, и Му Цин с завидной скоростью осознаёт, кого он сейчас за приятную спальную принадлежность принял. Он подрывается на ноги, шагая назад, пока задницей не упирается в подоконник открытого окна. Голову простреливает неожиданной болью и он хватается за ставни, чтобы не навернуться. – Блять, осторожнее, – подрывается Фэн Синь за ним и за ворот ханьфу быстро хватается, оттягивая от окна. Голова раскалывается ещё сильнее от резких движений, и он шипит, падая Фэн Синю прямо в руки. Тот хватает его сразу, удерживая на ногах, но Му Цин протрезвел. – Убери руки, – шипит, и это вновь похоже на угрозу их отгрызть, если в ближайшее время они не исчезнут с его боков. Он пытается Фэн Синя оттолкнуть, но тот врезается ногами в треклятую софу. В итоге они валятся и на неё, и друг на друга, матерясь. Благо не в окно, думает Се Лянь, сонно потирая глаза руками. – Твою мать, Му цин! – Это твою мать, сукин сын, какого чёрта ты творишь?! – Это я-то творю?? А ты хотел намеренно выпасть из окна сейчас, правильно понимаю?! – вскипает Фэн Синь, – Надо было позволить тебе так нелепо помереть! – Это ты сейчас нелепо умрёшь, если не уберёшь от меня свои грязные руки! – повышает в ответ голос Му Цин, в противовес действиям сам цепляясь за его плечи. – Ты сначала свои убери, а потом возмущайся, засранец! – он чуть ли не рычит, подрываясь и меняя положение, подминая Му Цина под себя. Кажется, он теперь ещё тяжелее будет воспринимать трезвого Му Цина. От того тактильного котёнка не осталось и следа, кроме царапающих его плечи когтей. А жаль. Се Лянь тоже разочарованно выдыхает откуда-то сверху, заставляя их на секунду замереть, а затем разлететься в разные стороны. Они даже немного испуганно смотрят на него, и Се Лянь хмурится, кажется, расстроенный больше, чем при их перепалках раньше. Ну конечно, думает Фэн Синь, он тоже расстроен куда больше, чем, когда сегодня днём Му Цин собирался прибить его за то, что он дёрнул занавеску. – Ну и что это такое? – лицо Се Ляня выражает полное отчаяние, – Ну и чего вы опять ругаетесь? Всё же было так хорошо... Му Цин постыдно заливается румянцем в самом тёмном уголке комнаты, потому что было и правда хорошо. Фэн Синь вздыхает, ищет его глазами в темноте и распахивает руки, требовательно замирая. Он сейчас?.. Он что такое делает? – Что ты делаешь? – повторяет мысленный вопрос Му Цин, его голос звучит из угла предостерегающе. Фэн Синю кажется, что он действительно предостерегает, угрожает, и по спине невольно пробегает холодок. Он смаргивает наваждение: в конце концов, это Му Цин. Тот, с которым драки вошли в привычку, и тот, который пару часов назад вытворил что-то наподобие непрямого поцелуя. Свой Му Цин. Чего его бояться. – Иди сюда, – прямо произносит он, вот так вот просто предлагая объятия. Хотя, скорее всё-таки вымогая. Му Цин из полюбившегося, кажется, укромного местечка громко фыркает. Фэн Синь готов поклясться, ещё и глаза закатывает. – Не нужны мне твои вынужденные объятия. – И для кого они вынужденные, позволь спросить? Му Цин глядит на Фэн Синя, не собирающегося сдаваться. На Се Ляня, нервно грызущего ногти в ожидании развязки драмы, развернувшейся перед ним. Он это ненавидит. Что это за дерьмовый спектакль. С какой стати он должен так позориться, так ещё и перед Его Высочеством? (Как будто он уже недостаточно опозорился); (как будто согласился бы на это, не будь его здесь); (как будто бы не согласился). Лучше бы Фэн Синь сделал это наедине. Му Цин не верит ни в какую такую искренность ни капли. Да он просто издевается, уёбок, ещё и хочет покичиться, в придачу, своей невероятно благородной персоной перед наследным принцем. Смотрите какой он добродушный, предлагает примирение. Ага, как же. Святой, блять. Му Цин скрипя зубами понимает, что как бы не хотелось ударить за такое, отбить все необходимо важные для жизни органы этого подонка, он не может отказаться от объятий. Иначе покажется абсолютным негодяем. В глазах Се Ляня. Он кривит лицо, возмущённо думая о том, что даже тот финт ушами с зажатым Фэн Синю ртом он провернул пока их не могли увидеть. А этот чёрт… Повезло, наверное, что ещё не растрепал. Му Цин злится бешено и отталкивается от стены навстречу Фэн Синю, собираясь точно прописать ему хотя бы тычок под рёбра или укусить за плечо в моменте. Тот наверняка видит как блестят в темноте, обещая жестокую кару, его глаза, но руки, принимающие его в объятья, сводятся на пояснице с выбивающей дух мягкостью. И почему он..? Если издевается, почему он не пользуется моментом, чтобы подъебать на ушко, сжать предплечье посильнее, оставляя синяк в цвет того, что расцветает на запястье? Му Цин ой как злится. Он ненавидит не понимать. Но в тех объятьях невероятным образом никто не пострадал. Му Цин предпочитает думать, что он Фэн Синя просто пожалел. Пару недель после того дня на чердаке, когда им особенно хотелось друг другу прописать, они, скрипя зубами, заключали друг друга в объятия. Чтобы Се Лянь не расстраивался так сильно снова, только и всего. Сами злобно щипались, кусались или сжимали чужие плечи и бока до синяков. Му Цин как обычно пускал в ход ногти, Фэн Синь мстительно кусал вместо плеча шею, чтобы остался огромный синющий след, который придется прятать, подёргивая ворот. Но, в конечном итоге, они так и не поговорили. Фэн Синь был удивлён, что у него всё-таки имеется хоть капля удачи (в отсутствии у Му Цина стыда он все ещё не сомневался). И это было бы хорошо, если бы не оказалось так плохо. Му Цин ненавидел это всё, рассудив, что это исключительно издевательство со стороны лучника. Ещё больше насмешек Фэн Синя, старающихся задеть самую суть, он ненавидел себя, за то, что так глупо потерял контроль, самостоятельно ему эту суть и показав. Но то ли Фэн Синь действительно совсем тупой и ничего не понял, то ли ему абсолютно плевать, во что Му Цину слабо верится. Факт: Фэн Синь заводится с полуоборота, стоит слово сказать достаточно ядовито, и он вспыхивает за минимальные две секунды (мог бы и быстрее, если б его мозг умел переваривать информацию быстрее черепашьей скорости, думает Му Цин). Не может быть этому человеку плевать на его внезапно открывшуюся слабость. Тоже факт: он ни разу этот день ему не припомнил. И Му Цин с этого бесится. Жуть как бесится. Поэтому всё и летит в тартарары, стремительно набирая скорость. Они сцепляются совершенно безжалостно, рыча, крича и колотя друг друга, забыв даже базу рукопашного боя. Просто взрываются и ведут совершенно честный в своей нечестности поединок, не сговариваясь используя всё, что под руку попадётся, чтобы ударить посильнее, начиная со свитков, из-за которых они здесь и оказались. Они колошматили друг друга бумажками, пока не смяли абсолютно, продолжая сжимать в руках, переходя на кулаки. К этому моменту все ученики монастыря трусливо разбежались, справедливо опасаясь попасться под горячую руку, ведь следом в кого-то летит ваза с водой и ирисами, а в ответ прилетает целый стул. Интересный обмен подарками. Слетевшие с катушек не гнушаются дёргать за волосы, валять лицом по земле и кусаться. Фэн Синю даже попадает той нежной коленкой бесстыдно по яйцам. Он шипит и Му Цина за горло хватает, сгибаясь пополам и лбом вжимаясь в уже подранное плечо. Они кубарем по всему храму на горе Тайцан успели прокатиться, посшибали всё на своем пути, всё, что можно было поднять, мгновенно было поднято и летело в соперника, оставляя за их спинами развалины, словно здесь какая-то природная катастрофа случилась. Се Лянь зря решил отправить их туда вдвоём. Хотя вряд ли они смогли бы сдержаться даже будь он здесь, только расстроили бы его. – Сука, да какого хрена ты ведёшь себя как ебанутый, – кричит Фэн Синь действительно в сердцах. Он не понимает, не понимает ни черта, почему Му Цин так мягко вел себя с ним под бутылкой вина? Почему теперь хуже разъярённой осы постоянно жалит и, если и отлетает, то только для разгона, чтобы посильнее всадить ядовитое жало по новой? – Блять, ты же можешь разговаривать нормально! По-человечески! Мне что, нужно насильно вливать в тебя алкоголь, чтобы ты, блять, нормально себя вёл, а не как последняя сучара?! Он его за шею поднимает, чтобы затылком об пол приложить. Му Цин хрипит злобно, плюётся в него кровью и продолжает пинаться, не обращая внимания на руку, сжимающую горло. Ох, не стоит ему быть таким уверенным, что Фэн Синь его сейчас не придушит насмерть. Он себя не контролирует. Но Му Цин именно этого и добивался, если быть честным. Нет, не руки, сжимающей горло. Никаких фетишей. Вроде как. По крайней мере, не в этом была суть провокации. – Ого, – наигранно воскликает Му Цин, – Что мы вспомнили! Твоя тупая башка ещё может хранить воспоминания дольше двух минут? Я поражен, Фэн Синь, правда, – он сжимает его бёдра ногами заставляя замереть, – Я бы даже сказал, я тобой горжусь. Шею вдруг отпускают, и Му Цин с шумом вдыхает наконец-то необходимый воздух, как ему прилетает кулаком по челюсти. – Чего ты, блять, добиваешься, ты можешь сказать нормально? – рычит Фэн Синь. Его практически трясет от негодования. Как же это невозможно. Нахрена только он пытается этого зашуганного крысёныша до сих пор понять. Он просто невыносимый. Фэн Синю кажется, что он и умрёт, так и не успев приручить это тупое дикое животное. Абсолютно примитивное, не поддающееся никаким обучениям и вцепляющееся клыками в кормящую руку, – Как же ты меня заебал. – Нихуя я не добиваюсь от тебя, сучий ты выблядок, – шипит в ответ Му Цин, пиная в живот, – Много чести. Фэн Синь всё. Он больше не может это терпеть, честное слово. Он стонет от безысходности. Ни туда, ни сюда, ну правда, сколько можно? И бьётся головой о чужое плечо, понимая, что всё равно не отступится. Всё равно это плечо именно то одно единственное, о которое Фэн Синь вообще согласен приложится. Его хватают посильнее и ладонями по груди колотят, потому что он попадает прямо по разрастающейся большущей гематоме, нанесённой пару минут назад то ли табуретом, то ли пустым тяжёлым подсвечником. – Тогда прекрати каждый раз меня провоцировать и злить, ты делаешь это специально, расчётливый ублюдок, я точно знаю. Прекрати. Если ты ничего от меня не добиваешься, – настойчиво говорит Фэн Синь, и Му Цин даже напрягается по-настоящему. Он правда просит его прекратить? Му Цин знает, во что их взаимоотношения превратятся, если они вот так вот всё прекратят. Ни во что. В простое пустое отвратительное ничего. Ну уж нет. – Пошёл к чёрту, – выплёвывает Му Цин пытаясь восстановить дыхание. Ворот совсем разодран и парень надеется, что от рук Фэн Синя на коже останется новый след, чтобы перекрыл наконец то безобразие, которое этот балбес умудрился сделать своим ртом во время одних из их «обнимашек». Фэн Синь перекладывает голову на другое его плечо, сжимая его рукой и дышит-дышит-дышит. Они валяются на полу среди какого-то большого зала, абсолютно пустующего. Это отчасти раздражает: в храме полно таких, абсолютно бессмысленных, без единого предмета интерьера, пустынных помещений. На кой чёрт они вообще сдались. Только расстояние от одного края здания до другого увеличивают. Всё вокруг выглядит абсолютно бесполезным. Ненужным, будто лучше бы выкинуть не приносящее ничего «это» из своей жизни. На контрасте Му Цин под ним выглядит пиздец каким необходимым. Он буквально дышит им, – прямо сейчас так точно, вдыхая полную грудь разгоряченного тепла, пота, крови и масла для волос с запахом полевых цветов. Хорошо. Му Цин не знает о чём думает придурок сверху, но по иронии судьбы, о том же самом. Контраст. Необходимость Фэн Синя. Его тяжёлое тело, давящее к полу, крепкие руки, прижимающие к себе и глубоко вздымающаяся грудь. Это заставляет Му Цина чувствовать себя настоящим. Живым и отчего-то нужным. Он руками обвивает шею Фэн Синя, прижимая к себе. Похоже, они привыкли обниматься во время рукоприкладства. Вероятно, это полный пиздец. – Ты ведь не ненавидишь касания, – уточняет Фэн Синь ему в грудь, почему-то утверждая, а не спрашивая. Му Цин фыркает, словно: надо же, додумался. Фэн Синь потирается о ткань его ханьфу мокрым от крови и воды после прилетевшей в него вазы лбом. – И меня тоже не ненавидишь, – заключает Фэн Синь. А вот до этого ему додумываться не надо было. – Если будешь больше думать, глядишь и извилины в мозге появятся. Ты на верном пути, – язвит Му Цин. Фэн Синь разбитые губы растягивает в улыбке, ему, в принципе, не жалко, пусть язвит. Он теперь точно знает, что тот всё-таки не прекратит, и почему-то эта мысль заставляет его выпустить облегченный вздох. Се Лянь находит их спустя пол минуты. Мало. Как же мало. Он врывается в этот отвратительный зал, вероятно, уже пробежавшись по горячим следам двух потихоньку притирающихся друг к другу подобным образом придурков. – Что здесь случилось?! – рассерженный, разочарованный. А потом Его Высочество приглядывается и замечает, что парочку-то разнимать не надо. Хотя, если попытаться, оттаскивать их друг от друга за шкирку вряд ли будет легче, чем когда они пытаются перегрызть друг другу глотки. Он прокашливается и спрашивает ещё раз спокойнее: – Что у вас произошло? Фэн Синь откровенно нехотя приподнимается на локте и смотрит на него виноватым взглядом. Но вся его сущность чувствуется вдруг такой умиротворённой, что Се Лянь впервые не сможет одарить их объятия понимающей улыбкой. Потому что не понимает. – Ваше Высочество, нам очень жаль, – говорит Му Цин хрипло, когда Фэн Синь, поднимаясь, ладонью скользит под его лопатки, утягивая наверх, и они оба оказываются в сидячем положении. Он склоняет голову в почтительном жесте и рукой Фэн Синя за шею тоже утягивает в поклон. Тот кряхтит как дед, но не вырывается. – Мы повздорили, – говорит Фэн Синь, когда поднимает голову, потирая шею и отводя взгляд от распахнутых глаз Се Ляня. – Но мы уже всё уладили, – продолжает Му Цин. – Вы..? – Се Лянь не верит своим ушам, – Вы всё уладили? Помирились? Сами? Друг с другом? – не укладывается. Совсем. Он, конечно, понимает, что помирились – это они сейчас, а завтра поссорятся по новому поводу, но чтобы у них вдруг… Пропадал повод для ругани? Где это видано? Они что, сами взяли и поговорили? Невероятно. Му Цин копирует жест Фэн Синя, автоматически пряча гипотетически видимый укус. Как минимум один. Позже, в купальне, наедине с собой, стоит осмотреть себя на признак новых. – Ну.. да? – он с сомнением смотрит на Фэн Синя рядом, будто бы у него это спрашивая. – Да, – подтверждает тот с каким-то странным взглядом. Да это большущий прогресс! Се Лянь хлопает в ладоши, заставив оторвать друг от друга взгляды и дёрнуться, чтобы тут же скривиться от резкой боли полученных тумаков. Реакция Се Ляня поражает. Почему это он.. он что, рад? Он должен был в них разочароваться и наказать за подобное! Но дарёному коню в зубы не смотрят, вот и двое не(!) ненавидящих друг друга парней вместо этого смотрят под ноги, поднимаясь и придерживая друг дружку за плечи. Конечно, надолго их действительно не хватает, уже на следующий день они ругаются матом, хлопая дверьми у напуганного лекаря, к которому их, гордых и упрямых, отправил Се Лянь, а они, достаточно провинившиеся, не стали даже спорить, боясь попасть таки к нему в немилость. Всё шло своим чередом.