Висельника ждёт петля, По смерти — жар огня. Это имя — приговор, Для всех, кто его носит.
Пророчество Вёльвы — «Висельник»
— Прыгнуть с крыши, Кац-чан? Нет, спасибо, вот ещё! Портить прохожим настроение своим хладным сломанным трупом, ага, делать мне больше нечего, — Изуку ворчал себе под нос, иногда повышая голос или высказываясь звонче и пестрее. Его руки тем временем ловко закрепляли петлю на крюке в какой-то заброшке. Вдох. Раз, два, три, четыре... — И вот так! — Изуку вскочил на переломанный сотню раз табурет. Жди. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь... — Ну, что же, адьос, Кац-чан! Ух, хотел бы я посмотреть тебе в лицо после того, как ты узнаешь, но, увы! — Изуку скорчил гримасу. Выдох. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь... Медленно остывающее тело болтается в петле. Это был хороший день. Изуку смог остаться дома с мамой, пообедать кацудоном и даже посмотреть новый размыленный кусочек боя Сотриголовы! Это ли не счастье? Но всё хорошее имеет свойство заканчиваться. Теперь он не проснётся. Ну и ладно, ну и пожалуйста! Лишь бы снова не видеть театр гнусных рож гнилых людей, не слышать звон ненавистного будильника и не верить лицемерам с TV, за неимением альтернативы. Теперь можно и отдохнуть, да ведь?***
Да ведь. Изуку казалось, что вся его жизнь — сплошная клоунада. Сейчас он сидит на полу, холодный, синюшный, но живой. Вот же! Он же точно сделал всё правильно. Но очнулся он висящим в петле. Изуку даже подёргался немного, вдруг, не до конца затянулась верёвка? Это привело к тому, что теперь он сидит на полу. Петля оборвалась и теперь болталась на его шее. Не чувствуя ни холода, ни тепла, ни боли, — ничего — Изуку встал и поплёлся к своему рюкзаку. Нет, ну так не интересно! Ладно, попытка номер следующая. Видимо, день прохожим всё-таки придётся испортить. Если здесь вообще кто-то ходит. Спасибо за совет, Кац-чан, видимо, он более действенный. Так и не сняв с шеи затянутую петлю, Изуку подхватил рюкзак, закидывая его на плечо. Подойдя к незастеклённому (кто бы сомневался!) балкону заброшки, Изуку вскочил на парапет, небрежно стряхивая обувь на пол. Иронично. Зачастую так делают, чтобы сообщить полиции, о том, что это было именно самоубийство, сделанное по своей воле жертвоприношение, так сказать. А у него такая ситуация!.. Может, снять одну туфлю? Нет. Изуку сам себе покачал головой. Не стоит никого винить в том, на что решился сам, так? Но ведь это не мешает таить обиду и злость, как вы думаете? В чём же он виноват? В том, что родился без причуды? Вот уж извините-извините, свои гены он не может контролировать силой мысли. Изуку горько усмехнулся. Шаг в сторону, в другую, и вот он практически танцует на парапете. Высота в четырнадцать этажей его ничуть не пугала. Зачем бояться смерти тому, кто и так ждёт встречи с ней? Изуку задумался, а потом на его губах заиграла тонкая ироничная ухмылка. Миленько. Он расправил руки в стороны, чувствуя себя птицей... ох, почему бы и нет, да? Неужели он даже в последние минутки не может быть тем, кем очень-очень хочется? Может, ему никто не запретит. И-и-и раз! Тело с глухим стуком и хрустом костей падает на асфальт. Снова бездыханное, но уже не остывающее — падать температуре ниже уже некуда. Вот теперь всё? Ага. И два, он бы сказал. Изуку снова проснулся. Что за день сегодня такой? Он берёт свои слова обратно: ничерта хорошего в нём нет. Но Изуку уже понял, что что-то не так. Он бы точно умер. Он в этом уверен. Неужели он настолько бесполезен, что даже не может убить себя по-человечески? Нахмурившись, Изуку без труда забрался обратно, на четырнадцатый этаж. Странно. Раньше он бы запыхался — поднявшись сюда сегодня в первый раз, Изуку думал, что задохнётся на месте. И его кожа была всё такой же холодной. А петля на шее… Изуку попытался её стянуть, но та не поддавалась — верёвка лишь слегка ослабилась, а узел оказался на уровне солнечного сплетения. Неужели он всё-таки умер? Ведь это… логично? Если он уже умер, то во второй раз потому и выжил, что уже был… ну, не жив. Несколько минут прошли в ступоре. А потом… а потом Изуку подбежал к своей обуви, подхватил её двумя пальцами, резво запрыгнул на парапет и полетел вниз. В жизни он не ощущал себя свободнее! В свой первый «полёт» отсюда он не сосредотачивался именно на ощущении самого полёта. А сейчас… если он не мог умереть, то почему бы ему не сделать всё то, что недоступно другим ввиду их смертности? Приземлился Изуку аккурат на ноги, явно, как минимум, отбивая их, но не чувствуя боли — он лишь услышал глухой стук, потому так и подумал. Изуку поправил рукой рюкзак на плече, сильнее стиснул в пальцах туфли и посмотрел в небо. Забавно. Хотелось улыбаться. И кто он такой, чтобы себе в этом отказывать? Медленно Изуку сделал пару шагов по остывающему асфальту. Один, два, три… а потом сорвался с места — побежал так быстро, как только мог. Ветер свистел в ушах, пятки стирались в кровь, рюкзак мерно ударял по лопаткам, верёвка двигалась в такт с одеждой, развевалась от быстрого хода. Изуку казалось, что он свободен. От чужих взглядов, суждений, мнений. Чувствовалось, будто он стал самим собой. Приятно. В таком лёгком, приподнятом настроении Изуку побежал обратно — домой. Может, там ещё остался кацудон? Голода он не ощущал, хотя и ел довольно давно. А мог ли он вообще есть? Изуку резко остановился. Он надеялся, что да. Это же такое удовольствие — чувствовать вкус, ощущать уютную тяжесть, наполненность желудка. Изуку кивнул сам себе и хотел было зайти в квартиру, как понял, что, возможно, делать этого с петлёй на шее не стоит. Он кое-как затолкал верёвку под широкую рубашку, после заходя домой. — Я дома, — никаких эмоций. Только какая-то задорная нотка, лишь намёк, обозначение. Так странно. Послышался лёгкий топот, который раньше Изуку слышал определённо более глухо. — Изуку, с возвращением! — Инко окинула его обеспокоенным взглядом. — Ты в порядке? Выглядишь бледным. Изуку растянул губы в улыбке. — Всё в порядке, мама. Инко определённо ему не поверила, но допытываться не стала. Мама у него вообще очень внимательная, но никогда не давит и не заставляет что-то делать или говорить через силу. Ждёт, пока сын сам всё расскажет. Их доверие далеко не хрупкое — но тревожить его лишний раз не хочется. Изуку ускользнул к себе в комнату, лишь кивнув на предложение об ужине. Сев за стол, Изуку споро вытянул из рюкзака блокнот. Тот был прожжёным и потрёпаным. Не став с этим заморачиваться, Изуку просто вырвал листок из тетради по алгебре, быстро начав записывать на нём какие-то новые факты о себе, изменения, структурируя всё это на ходу и шифруя. Отвлёкся он лишь тогда, когда мама позвала его на кухню. Резко подняв голову, Изуку столкнулся взглядом с постером со Всемогущим. Кажется, их пора снимать, да? Решив подумать об этом позже, Изуку встал с места, переворачивая испещрённый мелким почерком листок на чистую сторону. Кажется, сейчас у него будет ещё один новый факт, да? Изуку спустился вниз, на кухню. Ох, кацудон! Конечно, есть его на обед и ужин могло показаться излишним, но Инко хорошо знала Изуку. Тот был всеми руками и ногами «за». Удивительно, но запахи Изуку слышал, хотя и был, фактически, мёртвым. Он медленно положил первую ложку кацудона в рот и, о! Этот божественный вкус никуда не пропал! Инко счастливо смотрела на довольного сына, но всё-таки осторожно спросила: — Изуку, всё в порядке? Ты какой-то бледный. И до сих пор не переоделся… — Нет, мам, всё хорошо! Просто я немного забегался… представляешь, я нашёл ещё одно видео с Сущим Миком! Обычно я не вижу его боёв! Узнал по голосу… ну, знаешь, радиошоу… — Инко успокоилась, видя, как щебечет о герое её сын. Наверное, она слишком волнуется.