Комплекс неполноценности

С самого утра Накахара помнил о предстоящем дне рождения, Дазай написал ему позже вечером, что он может прийти к одиннадцати часам к их дому. Чуя самую малость волновался, как перед любым важным событием, однако он даже прикупил подарок — и всё ещё держал в голове мысль, что его пригласили по-дружески, значит, в этом нет ничего такого. Хотя Йосано и сближает их чересчур активно, считая уже не просто друзьями, а парочкой, но пока это не переходит какие-то границы — Чуе плевать. Вечером Ацуши рассказал, что после кино они с Акутагавой решили прогуляться по всему торговому центру и неплохо провели время, хоть сперва им и было слегка неловко в компании друг друга, ведь они плохо знакомы — и скорее всего, неловко было лишь Ацуши, а Акутагава молча недоумевал, почему друг внезапно кинул его. Но после он сам предложил Накаджиме сыграть в игровые автоматы и даже выиграл ему игрушку тигра — это было мило. Накаджима прислал фотку, и Чуя пошутил, что Ацуши на него похож. Забавно, что так получилось. Чуя же вспоминает прошлый вечер и со стыдом ощущает краску на щеках, ведь он практически поцеловал Дазая в тот момент и даже не подумал о своём действии. Прежде он бы колебался в подобном желании, чтобы не сделать глупостей, находил бы кучу отговорок или аргументов «за», в итоге, как обычно, не выбрав ничего, но сдержаться тогда было невозможно. Осаму был таким милым и очень печальным, рассказал о важном моменте своей жизни — Накахара просто хотел проявить чуточку заботы, но сделал это крайне странным способом. Чуя каждый день падает в сильный тильт от того, как сильно ему нравится Дазай, как сильно Чуя любит его круглые щёки, мягкие пушистые волосы, обольстительную улыбку, как сильно он хочет его: не в плане постели, просто желает быть его другом, его парнем и просто быть рядом с ним. Хоть между ними и достаточно сложностей, много комплексов, которые тормозят их, но горячее сердце рвётся сквозь все преграды и тянется к нему, даже несмотря на недосказанности и все «но». Чуя уже давно решил, что хочет попробовать встречаться с ним. Любовь к парню его самую малость смущает, в глубине души он всё ещё не может смириться с этим, но он точно попробует начать отношения с мужчиной — даже если с Осаму ничего не выйдет, такое бывает, в следущий раз он обязательно будет умнее. Да, у них с Осаму и так неплохие отношения. «Давно пора вывести его на разговор об этой теме», — постоянно твердит Хигучи, подначивая Накахару наконец спросить Осаму, что он думает об этом, как минимум разузнать о его прошлом опыте: был ли он вообще и с кем. Чуя каждый раз отмахивался, говорил, что обязательно обратится к нему с этим, но позже. Как-то не находилось темы к слову, а спрашивать на ровном месте об этом было довольно-таки странно. Чуя собирается с утра долго — он не особо был модником или привередой, но чаще всего выглядел хорошо, а на праздниках тем более. Поэтому спустя полчаса Накахара уже выбегает из дома, не забыв взять с собой необходимые вещи на ночь. Дазай предупредил его, что дом они арендуют на два дня, так что Чуя может остаться с ними, если пожелает, и Накахара был не против. Каким-то неведомым образом он смог убедить родителей в том, что это правда важно, и никто не стал препятствовать. «Тебе повезло, не придётся заново знакомиться с семьёй Дазая, когда вы начнёте встречаться😁» Небольшое сообщение от Ацуши с утра заставляет Накахару усмехнуться и ответить ему что-то вроде:

«почему все так уверены в том, что мы начнём встречаться»

Чуе казалось вполне вероятным, что у них банально может не сложиться. Или Осаму полностью натурал. Такое тоже может быть, к сожалению. Накахара добирается точно ко времени, а когда оказывается в назначенном месте, то помимо семьи Осаму замечает ещё несколько абсолютно незнакомых ему людей — видимо, кто-то из родственников, о которых говорил Дазай, и, наверное, он с ними не особо любит контактировать, поскольку стоит поодаль от компании и сразу же, как замечает Накахару, машет ему рукой, а после отходит с ним в сторону. «С утра пытаются решить, будем ли мы ждать ещё невесту нашего дяди или поедем без неё, — коротко поясняет Осаму, откидывая голову назад, когда они оказываются у небольшого ограждения с другой стороны от шумной компании, — поэтому я говорил тебе не спешить». — Да уж, надеюсь, они не будут долго решать, — Чуе было плевать, просто хотелось поддержать диалог, и Дазай выпрямляется на месте, вновь смотря на Накахару. «Твои родственники тоже такие шумные?» — кажется, Осаму интересуется этим вполне искренне. И это то, за что Чуя любил его. Дазай подмечает и спрашивает сущие мелочи, которые бесконечно важны. Он всегда слушает его внимательно. — Эм, нет, вообще-то я практически не общаюсь со своими родственниками… Они приезжают раз в год на какой-нибудь праздник и больше не пишут нам, — Чуя вновь ловит себя на мысли, что их семьи чертовски разные. Накахара тяжело вздыхает, — может, это и к лучшему, я их на дух не переношу. Дазай пожимает плечами. Он никогда не испытывал неприязни к семье или близким — были не совсем приятные кадры, но эти единичные случаи проходили мимо него. Через минут двадцать, когда все собрались, Йосано приказала садиться в машины. Чуя, как и Осаму, присаживается на место в самом краю микроавтобуса, приняв предложение Акико взять Элис на руки. Чуя недолго чувствовал себя странно в кругу чужой семьи, он быстро адаптировался, понимая, что все разбились по небольшим компаниям, да и никто особо не злился на Осаму за то, что тот решил позвать с собой друга. Чёрт возьми, весь вечер провести либо в компании маленьких детей в виде ровесников Элис, либо среди малознакомых престарелых родственников, которые даже говорить с тобой не могут... Очевидно, что Дазаю было бы неинтересно с ними. Единственное, что могли сказать родственники Осаму о нём, — это «какой жених вырос» и «очень красивый мальчик, повезло хоть где-то». На что Йосано обычно презрительно фыркала. Да, никто дальше близкого круга семьи не особо волновался о том, чтобы говорить с ним, на семью Осаму смотрели только сочувствующим взглядом. Мол, как же вам не повезло иметь сына-инвалида — Дазай знает это, понимает, что все так думают о нём, и это именно та причина, по которой он не любит поднимать эту тему. Осаму молча свалился головой на плечо Чуи, и, когда рыжий повернул к нему голову, вопросительно выгибая бровь, Дазай тут же спрашивает у него жестами, против ли он. Чуя, не зная, что ответить, говорит, что не против, и Осаму слабо улыбается, прикрывая глаза. В голове всплывает вчерашний вечер — то, как Накахара всё же не сдержался и поцеловал Дазая в щёку. Хотя это и поцелуем назвать сложно, он всего лишь мимолётно коснулся его и тут же сбежал, боясь какой-либо реакции. Сейчас это выглядело как дурацкая шалость. Дазай ничего не сказал ему об этом, но и не отреагировал плохо. Вечером Накахара сразу же написал Ацуши, немного боясь, что сделал что-то плохое, какую-то глупость или нечто, что может плохо повлиять на их отношения. Но Ацуши его полностью успокоил и убедил в том, что Чуя не сделал ничего ужасного, да и Осаму не сказал после так не делать, значит, он не против. В крайнем случае можно списать на дружеский жест — вряд ли Дазай будет настолько безрассудным, чтобы разорвать с ним общение только из-за такой глупости. Чуя всё же послушал его, постарался вновь не накручивать себя лишний раз, да и Накаджима смог оценить масштаб того, как сильно Чуя боится потерять с Осаму контакт. Он так сильно влюблён в Дазая, что сходит с ума от чувств, горит со стыда от собственных мыслей и желаний, а потом расцветает заново, когда Осаму оказывается рядом и снова слегка подначивает его. Но даже несмотря на такие сильные чувства, Чуя абсолютно трезво подходит ко всему происходящему, понимает, что у них может не сложиться, что первая любовь не обязательно до гроба. Что он влюблён, но это не роковая встреча — да, Осаму определённо очень сильно меняет Чую в лучшую сторону, но он понимает, что может случиться что угодно. Чуя хотел бы смотреть всю жизнь на его лицо у себя на коленях, касаться мягких волос, сгорать от приятного чувства в груди, беспокойно ощущать бешеное сердце каждый раз, когда трепет чужого взгляда устремляется на него. Когда он довольно улыбается после дурацкой шутки, когда Накахара может ощутить всю нежность того, как чужие руки греют его ладони под дождём или как он одалживает свою куртку всякий раз, когда они выходят гулять, а Чуя беспечно надевает лишь рубашку. Накахара хочет, чтобы всё это было в его жизни; хочет попробовать на вкус его вишнёвые губы, искусать их игриво — и никогда не отпускать эти моменты из своего сердца. Когда они приезжают на место, Чуя поражается местным красотам: ровная трава на лужайке рядом с небольшим озером, дом в традиционном стиле с характерными острыми концами крыши, два этажа, беседка снаружи, садовые качели — Чуя видел такие дома, но впервые ему предстоит побывать внутри. Детей сразу же отправляют играть куда-то на улицу, Дазая, как обычно, запрягают работой типа «перенеси это туда, притащи это отсюда, подвинь то сюда», а Накахару Йосано незаметно крадёт с собой на первый этаж. Они купили праздничный торт заранее, а также взяли с собой достаточно продуктов, чтобы приготовить уже на месте что-то несложное. Большую часть еды либо заказали, либо сделали преждевременно, и, как говорила Акико, к ним ещё обязательно подъедут другие родственники, которые точно возьмут с собой сладкое вместе с подарками, даже несмотря на просьбу не делать этого. — Поможешь мне всё красиво разложить?— Йосано открывает небольшую коробочку с пирожными и смотрит на Накахару, указывая после на фрукты, — можешь порезать яблоки и апельсины, если тебе не сложно. — Да, конечно, — Чуя тут же принимается помогать, порой поглядывая на улицу из открытой двери, усмехаясь тому, как забавно мать Осаму командует всеми, чтобы определить, как лучше сесть и где они поставят стол. Йосано сразу ловит его любопытный взгляд, замечая, что следит он не совсем за Озаки. — Вы уже целовались? — Что? — Накахара чуть не отрезает себе ноготь на пальце от внезапного вопроса и тут же обращает внимание на Йосано, что незаметно хихикает, — мы даже не встречаемся, хватит нести чушь. — Ты до сих пор не предложил ему? Чего ты ждёшь? — Акико задаёт такой странный вопрос, на что Чуя не знает, что ответить. Его самую малость бесило то, как она лезет не в своё дело. — Когда надо будет, тогда и предложу, — Чуя отвечает несколько резко, потому что ему это не очень нравилось — он желал двигаться в удобном для него самого темпе, не обязательно ведь сразу же падать в омут любви с головой, — я не хочу торопить события. — Я просто не понимаю, чего ты медлишь, — улыбается Йосано, повернув голову к Накахаре. Он даже самую малость покраснел не то от злости, не то от смущения, — мне кажется, здесь всё очевидно. Чуя предпочитает игнорировать её, чтобы избежать таких дурацких вопросов. Почему он вообще должен что-то делать, если они и так неплохо общаются? Честно говоря, Накахара бы замер в этом моменте, когда они с Дазаем так близки, когда между ними происходят все эти штуки, странные подколы, прикосновения и незаметные взгляды. Да, ему безумно хотелось сблизиться настолько, чтобы можно было касаться его без разрешения, но, кажется, Чуя никогда не решится на это. — Ты пьёшь вино? — спрашивает Йосано, доставая одну бутылочку, — давай выпьем, пока никто не видит, — девушка тихо хихикает, доставая пару бокалов даже без ответа рыжего. — Пью редко, — оправдывается Накахара, хотя ему уже в руку суют тару с красным вином. И Акико тут же деловито опирается на тумбу рядом, поднимая бокал чуть выше с очень серьёзным видом. — Выпьем за ваше с Дазаем будущее. Она улыбается слишком хитро, по-лисьи, на что Чуя вновь хочет разразиться своим «между нами ничего нет, это всё выдумки», но следует её примеру и так же делает хороший глоток вина, сразу же чувствуя, как в щеках теплеет, по телу бежит лёгкая нега, а пальцы будто становятся ватными. Чуя очень быстро пьянеет — это, наверное, был неприятный недостаток его организма, но зато ему нужно было меньше алкоголя, чтобы напиться. Как только Йосано сменила тему и перестала доставать его вопросами об их с Осаму общении, беседа пошла более продуктивно — Чуя помогал ей нарезать что надо, красиво расставлять еду на тарелке и в салатнице, помогал красиво всё украсить, а после его позвали на улицу оказать помощь Осаму, пока Мори отгонял машину в гараж и помогал встречать приезжающих гостей. Работа кипела только первый час — чтобы всё подготовить заранее и после не бегать со всеми этими мелочами. Чуя вклинился в ситуацию быстро: всё же праздник был детским. Дети сперва бесились во дворе, после плавно перебрались в дом, где их пытались усадить за стол, затем они открывали подарки — и до самого вечера происходило нечто подобное. Взрослые чаще проводили время в своей компании за вином и скучнейшими разговорами, Осаму же в какой-то момент незаметно выдернул Накахару, чтобы прогуляться вместе по окрестностям. Показывал Накахаре живописные местные виды (даже несмотря на то, что сам здесь был впервые), рассказывал порой что-то забавное об их с Йосано и Элис детстве. Что и они не всегда жили так, первое время их сложно было назвать дружными, хоть Акико и любила его с самого детства — сам Дазай очень долго не мог осознать цены человеческим отношениям. Также говорил немного о родителях — Мори жил в голодное время, да и детство у него было такое себе, Озаки пришлось рано бросить учёбу из-за встречи с Огаем. И сейчас они оба желали дать своим детям только всё самое хорошее — чтобы Дазай и Йосано ни в чём не нуждались в своей жизни, не испытывали никакого дискомфорта. Порой Элис сама подбегала к Дазаю, прося его сделать что-то забавное, и Осаму искренне нравилось играть с детьми, хотя Йосано просила их не приставать к нему — Элис единственная из них знает язык жестов и всё понимает, а доставлять Осаму дискомфорт компанией несмышлёных детей не очень хотелось. Гиперопека слегка бесила, Осаму который раз передразнивает Акико с её желанием всё контролировать, после чего уже она соглашается играть с ним в догонялки — а точнее, в «догони Дазая Осаму, чтобы дать ему по башке за кривляния над старшей сестрой». В какой-то момент Дазай подходит к Накахаре, взяв его за руку, чтобы привлечь внимание и жестами кое-что предложить. В одной руке он держал свой скетчбук с карандашами, он сует их под локоть, предлагая Чуе сходить с ним, чтобы Осаму зарисовал его на поляне. Накахаре эта затея кажется странной — он не модель, не натурщик, с чего бы Дазаю рисовать его? Чуя даже позировать не умеет! Нет, пару раз он замечал, что Дазай рисует его, и рисунки у Осаму были безумно красивые, даже если рисовал он преимущественно Накахару, что было особенно смущающе — всё же Накахара не совсем понимал, почему он это делает. — Меня? Дазай кивает и вновь берёт Чую за запястье, потянув за собой. Местность здесь была симпатичной, по крайней мере, красивые виды растительности даже за пределами дома заставляли чувствовать себя прямо как на природе — а природу Накахара любил. Дазай провожает его на какую-то лужайку и просит присесть на мягкую траву. От земли под вечер уже неприятно тянуло, но Чуя садится, и Осаму слишком требовательно просит его сменить позу на более изящную, из-за чего они даже немного пререкаются — Чуя ему не барышня и не балерина, чтобы знать, как правильно «красиво садиться». И Дазай сам намеренно сажает его так, как ему надо, из-за чего Накахара вздыхает, откидывает волосы назад и замирает — Дазай садится напротив и тут же открывает свой блокнот. Перед ним открывается белый лист, как безграничное поле для фантазии, и он тут же берёт в руки карандаш, примеряясь и оставляя первые штрихи. Осаму смотрит исподтишка, Чуя старательно сдерживает в себе лёгкое смущение от такого пристального, внимательного взгляда — Дазай подмечает каждую мелочь, каждую складку на его одежде, лёгкое дуновение ветра на волосах, как закатное солнце ласкает нежную кожу, и Чуя едва заметно морщится от прохлады. Всё это без излишеств ложится на бумагу и остаётся бесконечной нежностью на ней. Чуя никогда не считал себя красавцем. Всю жизнь ему внушали обратное, заставляли сомневаться в себе, искать всяческие недостатки, и поверить на слово друзьям, знакомым или влюблённым в тебя девушкам очень сложно — они просто не хотят тебя обидеть, они просто врут из вежливости, они не знают тебя настоящего. Чуе сложно поверить чужим словам, но он верит поступкам — и каждый раз, как он оказывается на страницах Дазая, ему становилось как-то не по себе. Ему было хорошо и приятно, словно он действительно может кому-то нравиться, его ценят — и не из-за внешности. Накахаре становится легче, когда он ощущает это, он чувствует себя достаточно привлекательным и желанным, чтобы с него писали картины. Это безумно приятно. Дазай заканчивает набросок, и его зовут. Короткую прогулку и картину приходится прекратить, и Дазай обещает закончить рисунок в следующий раз в более спокойной обстановке. Чуе нравилась эта атмосфера, хоть всё это и вызывало у него лёгкую тоску. Когда солнце уже почти опустилось за горизонт, Накахара присаживается на садовые качели, залезая с ногами, в руках всё ещё был недопитый бокал вина — второй или третий уже по счёту за этот день. У Накахары не было времени и желания сегодня напиваться, поэтому он чаще общался с Осаму или следил за происходящим. Лишь сейчас, оказавшись на несколько минут в одиночестве, он понимает, что в его жизни никогда не было ничего подобного: ни близких отношений с родственниками, ни друзей, которых можно было бы пригласить к себе домой и не волноваться о том, что что-то пойдёт не так, что ему станет стыдно, что нужно вести себя тише воды ниже травы. У него никогда не было нормального дня рождения, который родители бы спланировали заранее. Чаще всего Чуя и сам не желал ничего праздновать, понимая, что радости в такой день ему будет не особо много. Чуя не завидовал Осаму — он завидовал всем и осознавал, что жизнь оказалась к нему абсолютно несправедлива. Накахара поджимает к себе ноги, а после утирает оба влажных глаза, чтобы не подавать виду, и чьи-то руки внезапно касаются его руки, на что Накахара сперва поворачивается с тихим «а?», а после ощущает на плечах плед. «Холодно, заболеешь», — Дазай тут же присаживается рядом с Накахарой на качели, и Чуя старается сделать абсолютно непосредственно-спокойный внешний вид, чтобы не показывать своего состояния. — Спасибо, — Чуя натягивает плед на плечи посильнее, а после кутается в него полностью — так действительно намного лучше. Дазай всегда чертовски внимательный к нему, особенно когда Накахара сам плюёт на своё здоровье и комфорт, терпит боль, если холодно, игнорирует симптомы, потому что о нём никогда прежде не заботились — вот он и сам о себе не заботится. «Что-то случилось?» — спрашивает Дазай, когда замечает немного подавленное настроение Накахары. Осаму двигается чуть ближе и осторожно касается его плеча, хотя они всё ещё не преодолели это расстояние, но Накахара с удовольствием прижимается к нему плечом и поднимает голову на Осаму, понимая, что его лицо сейчас очень близко. Потянись вперёд — и их губы соприкоснуться. Чуя развернётся к нему всем телом, пальцы вцепятся в тёмные волосы, сердце растает в груди, как мороженое, от чувств между ними. Но вокруг взрослые люди, родственники Осаму. И Чуя лишь расслабленно улыбается и допивает вино. — Всё в порядке. Мне очень нравится твоя семья, Осаму, — «и мне очень нравишься ты» пролетает в голове, но всё же Накахара отстраняется от него и поворачивается к парню всем корпусом, — у меня никогда не было такого. Мы никогда не были близки с родителями, ты знаешь, как они ко мне относятся. Мне очень нравится наблюдать за вами. Несмотря на то, что Чуя выражал своё восхищение, в груди ему было больно и тоскливо от этого. Он чувствовал любовь посторонних людей к себе — они звали его, они делились с ним положительными эмоциями и хорошими днями своей жизни, Чуя оказывался в атмосфере, где его правда любят, где его ценят и ждут. Любовь очень нежное чувство, это единственное, что не приносит боли, как сказал однажды Дазай, и Накахара внезапно это осознаёт. Он хочет прижаться к Осаму и навсегда раствориться рядом с ним, но сам себя почему-то останавливает. Внезапно возле них оказывается Йосано, которая тут же окидывает парочку любопытным взглядом. Вот это в ней бесило Чую больше всего, словно в своей голове она без них сама всё накрутит и додумает до конца. Любое их взаимодействие для неё будет любовным и очень двусмысленным, Чуе становится некомфортно, когда на него смотрят с такой стороны. — Вы долго ещё будете сидеть здесь? Я хотела вам показать вашу комнату, — говорит Акико, и Чуя сразу же слезает с качели. — Пойдём. Дазай также встаёт вслед за ним и направляется за Йосано. Чуя понял в чём дело, лишь когда они прошли громкую толпу, прощающуюся с теми, кто всё же поедет домой, а не останется на ночь. Акико поднимается с ними на второй этаж и открывает крайнюю дверь по коридору. — Ничего, что вы вместе поселитесь? Вы же мальчики, стесняться нечего, — шутит Акико, а Накахара понимает, что она делает это специально. Селит его в одну комнату с Осаму, вновь сокращает расстояние между ними, — располагайтесь пока. Если вам нужно что-то принести — позовёте. Йосано покидает их так же быстро, как и появилась, — ясно, что она пыталась спланировать их совместный досуг. И у неё получилось, Дазай, видимо, это тоже понял, судя по яркой улыбке на его лице. Парень сразу же прошёл к единственной двуспальной кровати в комнате, которая была обставлена симпатично, и в ней вполне себе можно было жить — настолько она была большой. Дазай сразу же спрашивает, с какой стороны ляжет Накахара, и Чуя ответил, что ему абсолютно всё равно. И когда он присаживается на край постели, Осаму внезапно подходит к нему и становится напротив, упираясь ладонями в колени рыжего. Чуя смотрит ему в глаза — и Дазай улыбается, а после жестами показывает: «Я припрятал одну бутылку вина. Хочешь?» И Чуя был не в силах отказаться. Он улыбается в глаза Дазаю, тут же кивая, после чего Осаму направляется к двери, чтобы спуститься на первый этаж. Чуя скидывает с плеч плед и складывает его где-то рядом на диване, пока Дазай не возвращается с двумя бокалами и бутылкой вина. Распить её сейчас на двоих — отличная идея, пока их никто не видит. Впереди у них ещё один выходной, и они оба абсолютно свободны сейчас, чтобы позволить себе быть пьяными, глупыми и… достаточно откровенными. Дазай присаживается на пол возле Накахары, где постелен мягкий ковёр. Тут же ставит стеклянные тары, разливает полусладкое вино, после осторожно закрывает бутылку и протягивает один бокал Чуе. — Нам нужен тост? — спрашивает Накахара с довольной улыбкой, на что Дазай пожимает плечами и тут же осушает его почти наполовину — Чуя смеётся и поступает так же, понимая, что сегодня они обойдутся без официоза, рядом ведь нет никого. Накахара вновь вспоминает всё, о чём хотел так долго спросить Дазая. И пока они оба здесь, Чуя садится ровно, поджимая к себе колени. Он смотрит на Осаму, пока тот подливает ещё вина им обоим. Дазай самую малость выглядит опечаленным, хотя Чуя может ошибаться. «Знаешь», — медленно начинает Дазай, словно сам не уверен, стоит ли ему сейчас начинать этот разговор, — я всю жизнь хотел позвать Одасаку к нам в гости. Я думал, что, когда меня заберут домой на каникулы, я приглашу его. Или когда мы оба вырастем». Осаму вспоминает об этих временах, когда он обещал ему, что они обязательно прогуляются вместе, устроят у него ночёвку, сделают всё, что было запрещено в той школе: и громко бегать, и выглядывать из окна, и не спать до полуночи. Сам он слабо усмехается с некоторых воспоминаний, но каждый раз вновь возвращается туда. «Почему ты внезапно вспомнил о нём? — Чуя тоже говорит жестами. Обычно важные слова он старался проговаривать, чтобы Дазай понял его лучше, но сейчас они сидели оба в абсолютной тишине и любые слова разносились по комнате намного грузнее, чем хотелось бы. Дазай прежде действительно не упоминал никогда о своём мёртвом друге. Что-то словно изменилось с того дня, как к ним в кафе зашёл тот мужчина, — это из-за твоего бывшего преподавателя?» Дазай заметно не хочет поднимать эту тему, но он сам её начал. У него уже давно было желание поделиться этим хоть с одной живой душой. «Не говори об этом Йосано, — просит Дазай. Чуя самую малость напрягается. Он садится ровно и смотрит на Осаму, пока тот медленно и скомканно говорит, — я знаю, что это он отчасти виноват в его смерти». — Он убил его? — внезапно спрашивает Накахара, хотя сам от себя не ожидал такого вопроса — вслух он звучит ещё более страшно. Дазай отводит взгляд, словно не зная, что сказать. «Не совсем». — Как он умер? Дазай вновь слегка тушуется. От воспоминаний становится не по себе. Перед глазами вновь появляются эти неприятные картины, облезлые холодные коридоры, кабинет логопеда, его грязные руки, вечные истошные крики, страх и безнадёга. Дазай прикрывает глаза и пытается успокоиться. А после медленно начинает. «Мы познакомились с ним в специальной школе для глухих и немых детей. Меня отправили в неё, когда мне было восемь лет, мама думала, что я вообще ничего не слышу. С нами занимались специальные педагоги, все, кроме директора и его заместителя, общались с нами на языке жестов, у нас была… индивидуальная программа обучения, — Дазай приступил к рассказу спокойно, абсолютно буднично рассказывая о том, что было, и Чуя старается уловить суть каждого жеста, — рисование, язык жестов, мы учились заново жить, читать, писать — те, кто слышали немного, учились ещё и говорить. Они также должны были заниматься с логопедом. Я был в их числе. Учитель как-то понял, что я слышу, убедил мою маму, поэтому я стал заниматься с ним». Пальцы Осаму дрожат, взгляд беспокойно мечется, ком в сердце щемит. Дазай вспоминает всё как в тот день: долгая поездка на машине практически в другой город, школа за огромным забором недалеко от железной дороги, закрытое помещение, серые коридоры. Мама помогла ему вылезти из автомобиля, по пути объясняя на пальцах, что теперь Дазай может общаться с такими же, как он, и так ему будет легче, он будет учиться писать, читать, найдёт друзей. Они непременно будут навещать его каждый раз, как он попросит, и на каникулах обязательно забирать к себе. Осаму не понимал, почему он должен оставаться там. Только спустя время он осознал, что многие глухие и немые дети остаются абсолютно одиноки, потому что от них отказываются. Они никому не нужны, и школа была для них пристанищем для сирот, где они могли бы чувствовать себя как дома. Дазай боялся. Родители убедили его в том, что это хорошая идея, он поверил им. Поверил, что всё будет хорошо. И когда они шли по узким коридорам, Осаму с любопытством рассматривал красивые картины на стенах, новую краску, интерьер с цветами и гуляющих детей. Лёгкое волнение сменилось любопытством — многие через такое проходят, Осаму осознаёт свою уникальность. Он молча следовал за отцом и матерью, пока те шли по коридору с директором и разговаривали с ним, обсуждая преимущества этой школы. Дазай не знал, о чём они говорят, и лишь частично догадывался. — У нас лучший педагогический состав, полная безопасность для детей, вы можете не волноваться. Как его зовут? — мужчина с редкими волосами и большими очками ласково смотрит на мальчика, что стоял рядом с Коё, прилипнув к её ноге. Всё детство он провёл в компании Йосано и Озаки, поэтому очень привык к своим любимым женщинам, которые никогда не давали его в обиду. Кроме этого раза. Йосано в этот день не вынесла разлуки и решила остаться дома, чтобы не расстраиваться ещё сильнее. Как бы ей ни объясняли, что Осаму вернётся через два семестра, её это не особо утешало. Поэтому Акико не поехала с ними, чтобы не наговорить лишнего и не устроить ссоры возле школы. — Осаму Дазай, — улыбается Коё, ласково поглаживая тёмные волосы своего малыша, — он спокойный мальчик, но лучше его не обижать. А то мстить будет, — усмехается Коё, вспоминая, какие козни строил Осаму одноклассникам, если те додумывались обижать его в школе. — Не переживайте, его никто здесь не обидит. Дазай не понимал, почему на него смотрят и смеются, пока отец тактично пальцами объяснил ему примерно, что сказали взрослые. Дазая поселили в одну комнату с Одасаку. Это первый раз, когда они встретились. Осаму было страшно, что он не сможет подружиться с другими, что влиться в уже существующий коллектив сложно. Однако, когда он впервые увидел этого рыжего мальчишку, что был старше его на пять лет, Дазай поздоровался, получив в ответ такой же жест. Их общение началось очень приятно, Осаму действительно впервые оказался в месте, где его понимают. Где он может общаться со всеми, а не только с кругом своей семьи. Одасаку был роднее всех остальных в этой школе. Многие, как и он, кто жил без родителей и близких, были для него настоящей семьёй. Одасаку помогал всем малышам, мирил, если кто-то ссорился, учил рисовать, читать, считать. Прекрасно владел языком жестов, нередко по вечерам рассказывал Дазаю какие-то истории из своей жизни или из этого приюта. Осаму также много рассказывал о том, как они с семьёй впервые побывали в парке аттракционов, как испугались в страшной комнате, какой вид открывается с колеса обозрения, когда оно поднимается на самый верх. И Дазай с удивлением узнаёт, что Одасаку все эти рассказы абсолютно не знакомы. Его родители погибли, когда ему было лет пять, и всё, что он помнит о них, — им было хорошо вместе. Осаму никогда не переживал ничего подобного в своей жизни, ему казалось, что глухота это уже великая трагедия, но он столкнулся с человеком, который глубоко в душе несчастен, но хранит к этому миру поразительную доброту и преданность. Дазай помнит ту ночь, когда он проснулся от громкого крика. В месте, где полно глухих и никто не умеет разговаривать, крайне удивительно услышать такое, Осаму считал, что ему показалось. Крик повторился не один раз, и стало уже не по себе. Было страшно. Дазай встал с места практически сразу, не привыкший к тому, что его вообще может разбудить крик, но он его действительно услышал — да, ещё тогда он понял, что улавливает звуки, даже если остальным кажется, что нет. Осаму никогда не говорил об этом, потому что не считал нужным — раз врачи поставили диагноз, стоит ли ему спорить? Дазай покидал комнату крайне осторожно — свет в коридоре горел, а крик раздавался со второго этажа. Охранник должен патрулировать этажи ночью, но Дазай не видел его нигде в школе, поэтому без каких-либо проблем направился в сторону источника звука. Его страх отошёл на второй план, когда ему показалось, что кто-то нуждается в помощи, громкий детский плач и крик, видимо, какой-то девочки (к сожалению, голоса он не узнал) разносился всё громче по коридору, пока не стих окончательно, как только Осаму заглянул за распахнутую дверь директора. Осаму ещё никогда в жизни не осознавал, как сильно ему повезло. Повезло жить в семье, которая заметит сразу, если с тобой что-то не так. Остальным, кому повезло меньше, подвергались насилию — моральному, сексуальному, жестокому, потому что у них не было к кому обратиться, не было кому пожаловаться, да и сказать они ничего не могли. Попросту не умели. Дазай увидел то, чего хотел бы никогда в жизни не видеть. И сразу же рассказал об этом Одасаку — на его лице часто появлялись сильные ссадины, синяки или другие гематомы. Одасаку знал об этом — знал, что дети здесь совсем не в безопасности, и каждый, кто присутствует в педагогическом составе, причастен к происходящему. Детей насилуют, воспитывают насилием, дети теряются — умирают, их никто не ищет. Осаму не хотел знать этого. И не мог ничего рассказать об этом, а Одасаку делал лишь то, что могло реально помочь, — защищал. Часто помогал обрабатывать раны, мог заступиться и получить за другого. Дазаю сложно вспоминать всё это — тяжело, потому что никто прежде не слышал его и не знал об этом. Осаму было страшно сообщить родителям сразу, как только он оказался дома на первых каникулах. Что они могли сделать? В лучшем случае забрать его оттуда, хотя, наверное, они бы и не поверили — подумали бы, что Осаму выдумывает, чтобы вернуться домой. Ему бы никто не поверил, потому что Дазаю восемь лет и он чертовски привязан к отцу с матерью, а его заставляют жить отдельно далеко от дома. Дазай не мог спокойно спать даже в своей комнате в родительском доме. Ему было тревожно по ночам ещё с самой школы, что кто-то может внезапно пробраться и сделать что-то страшное. Защита была лишь в его семье. Лишь в том, что, если с Осаму что-то случится, за него будут рвать и метать. Если на теле мальчика появится ссадина, они обязательно спросят — а он расскажет, и тогда все в той школе могут вляпаться по-крупному. Дазая обходила страшная участь лишь потому, что его родителей боялись, и он понимал это. Осаму видел это каждый день: синяки на теле детей, над которыми издевались, приторно-ласковый взгляд директора и… Господин Мичи Сато. Он работал у них логопедом. Дазаю приходилось часто посещать его уроки, поскольку он пытался научиться говорить, и вначале Осаму делал неплохие успехи. Он схватывал многое на лету, у него получалось говорить, даже если сам себя он слышал просто ужасно. Дазай не видел, чтобы господин Сато делал… что-либо плохое, в основном он замечал это за директором, секретарём, учителем рисования, математики, практически за всеми — остальные лишь молчали, кто не совершал ничего противоправного. Дазай помнит всё это. К сожалению, пришлось вспомнить совершенно недавно — Сато настаивал мягко на внеурочных занятиях. Что у Осаму получается хорошо, что ему нужно заниматься больше, чтобы догнать сверстников в умении разговаривать. Дазай не верил никому, но надеялся, что с ним не случится ничего плохого, потому что он нужен, его любят и о нём заботятся — все это понимают. Все… — …И что он сделал? Накахара смотрит на Осаму не моргая. Руки Дазая дрожат, этого нельзя было не заметить. Он поджимает губы, прикрывает глаза, чувствует щемящее в груди болезненное чувство. Между ними расползлась тишина, пока Дазай утирает один глаз и поднимает руки, вновь вспоминая светлый кабинет, очередное занятие, просьбу сесть поближе, прикрыть глаза и слушать внимательно. «Он… он приставал ко мне, — медленно говорит Осаму, впервые вспоминая об этом за столько лет и рассказывая кому-то. Он не мог перестать, хотя Чуя чертовски хотел, чтобы он прекратил истязать себя, потому что в этот момент и у него в груди что-то ухнуло так сильно, — пытался поцеловать меня, трогал за ноги, прижимал к дивану, когда я сопротивлялся. Я убежал сразу же, он не закрыл кабинет». Чуя внезапно касается чужого лица, уже не думая, он утирает влажные следы на его щеках и молча прижимает голову Осаму к себе. Руки Дазая дрожали, но он продолжал и продолжал говорить — уверенно и топорно, местами даже не смотрел на Чую, не желал слушать ответ, просто рассказывал обо всём этом, даже если Накахара хотел остановить его, просил не заходить так далеко. Чуя представляет ужас маленького ребёнка, с которым пытались сделать что-то плохое... Представляет и… ему так чертовски жаль Осаму, что он сам готов заплакать. Но пока только позволяет Дазаю уткнуться в своё плечо и закрыть глаза. Накахара впервые оказывается в подобной ситуации. Он никогда ни с кем не был так близок, чтобы утешать вот так напрямую, слыша такие подробности и откровения. Он никогда не сталкивался с таким, чтобы уметь подбирать подходящие слова. Но сейчас он просто молча обнимал Дазая, чувствуя себя достаточно особенным для него. Ведь Дазай смог открыться ему в такой непростой теме и сказать всё, о чём он беспокоился всё это время. Чуя прикрывает глаза и гладит мягкие волосы Дазая, пока ему не приходится отстраниться, чтобы взглянуть в лицо Осаму. Чуя смотрел на него сейчас, вспоминая вновь все рассказы Осаму и всё то, что было в той школе. Должно быть, ему было чертовски страшно и больно оставаться в таком месте. Тот факт, что он не смог рассказать об этом никому прежде, говорит об одном: между ним и родителями хранится не просто огромный секрет, а целая выбоина, о которой Дазай никому не скажет и будет прятать в себе. Осаму не хотел ничего говорить больше, зная, что Накахара захочет успокоить его, но он продолжает: «Я хотел забыть об этом, но в тот день он пришёл к нам. Я думал, что умру на месте», — в конце Дазай усмехается и уже не выглядит таким подавленным и слишком опечаленным. — Да как он вообще посмел после такого приходить и спокойно общаться с тобой как со старым другом? Мудак старый, — Накахара чертовски злится, наконец отпустив лицо Осаму и сложив руки у него на коленях, Чуя ложится головой на сложенные руки, глядя в лицо Дазаю, — Дазай, мне так жаль, что всё это было с тобой… — Накахара вновь стирает между ними грань и ласково гладит Осаму по щеке, как хотел всё это время, но не позволял себе. Осаму сам льнёт к нему в ответ, как котик, прижимая чужую ладонь к своему лицу, — твои родители не знают об этом?.. Наверное, было глупо спрашивать это, однако Чуе правда было интересно, настигло ли хоть какое-то наказание преступников. Дазай отрицательно качает головой, а после вновь подключает обе руки. «Я не знал, что сказать им. Я не думаю, что они могли бы что-то сделать, я боялся, да и всё обошлось…» — хотя вспоминать об этом по-прежнему неприятно и страшно, по телу бежит дрожь, когда он говорит о том, как чужие похотливые пальцы касались его колен или гладили по голове. Дазай больше никогда не соглашался на индивидуальные уроки с ним, боясь, что в один день он всё-таки закроет дверь и случится то, что случалось там регулярно: громкие крики в коридоре и абсолютная беспомощность. «Одасаку… не вытерпел этого… я не знаю, что с ним сделали в тот день. Я знаю, что он прыгнул под поезд сам, хотя они говорят, что он угодил под него случайно», — говорит Осаму, порой делая короткие паузы. Одасаку был его единственным другом за всё это время. Возможно, Дазаю повезло, что он знает, где находится его могила. Остальных детей без родственников либо просто прятали, либо хоронили неподалёку от той же деревни. — Я оторву ему яйца в следующий раз, как увижу, — говорит Накахара, но Осаму вертит головой. «Нет. Не смей рассказывать об этом Йосано. Или кому-то ещё, я не хочу, чтобы они знали», — Дазай говорит вполне спокойно, и Чуя понимает это — он и не собирался никому рассказывать. Ему бы очень сильно хотелось избавить Осаму от этих страданий, но теперь, когда он нашёл в себе силы открыться хотя бы одному человеку, ему должно стать легче. — Хорошо… — Чуя делает паузу, хотя ему совершенно не хотелось соглашаться с этой просьбой. Он не так желал возмездия и справедливости, как просто защитить Осаму от подобного в будущем, — мне жаль, что тебе пришлось столкнуться с этим. Я очень горжусь тобой. Лицо Чуи кажется размытым, Дазай наконец поднимает на него взгляд и не отводит его — такие мягкие рыжие волосы разметались по чуть красноватому лицу, голубые глаза смотрят как-то… нежно? Да и ладонь Чуи никак не может оторваться от лица Осаму, Дазай опускает взгляд на его губы и слабо усмехается. Как забавно. Осаму касается его лица в ответ, мельком дотрагиваясь большим пальцем нижней губы, а после вновь возвращаясь к его глазам. Чуя мелко краснеет на такое действие, ведь сейчас они как никогда близко друг к другу. «Ты очень красивый», — Осаму продолжает поглаживать его щёку большим пальцем и строить глазки так мило, пока Чуя неловко усмехается, не зная, что ему делать. Он чувствует себя странно, не знает, как поступить, пальцы слабо дрожат от неуверенности, и Дазай не делает легче. Самое время спросить, что Осаму думает обо всём этом, но слова не лезут в горло — есть лишь стойкое желание вдохнуть посильнее и насытить пьяную голову кислородом. Чуя помнит тот вечер, когда Дазай потянулся, чтобы поцеловать его, но их прервали. Накахара сто раз тогда пожалел об этом, представлял, как всё было бы, если бы мать не постучала в комнату... И Осаму сейчас позволяет ему узнать это, когда его губы внезапно прикасаются к его губам в маленьком, но таком желанном поцелуе. Медленно, горячо, чувственно, Дазай не отстраняется и не углубляет его — даёт возможность Чуе прикрыть глаза, Чуя позволяет ему вести, ибо у него не хватит сил на это. Его губы горячие, они собственнически прижимаются к нему и мнут губы Накахары, пока Чуя буквально не дышит. Он чувствует, как Осаму отстраняется, но лишь для того, чтобы медленно поцеловать Накахару в нос, в щёку, в уголок губ, дать тихо выдохнуть, прежде чем Дазай сменит их позу так, что Чуя окажется прижатым спиной к изголовью кровати на полу, боясь пошевелиться. Осаму затягивает его в новый пьяный поцелуй — сердце сейчас так бешено бьётся, кажется, он сойдёт с ума, если Дазай остановится. Но Осаму не останавливается. Чуя оценивает ощущение этих пьянящих мягких губ парня, они были чертовски обжигающими и уверенными, Накахара задыхается и ещё больше превращается в комок напряжённых нервов, когда чужой язык скользит между губ в рот, из-за чего Чуя моментально трезвеет. Это уже было слишком. Накахара паникует, потому что никогда в жизни не целовался с парнями. Только с девушками, и это было более спокойно и нормально, словно этого все от него ожидали. Целоваться с парнями было страшно, странно и как-то неправильно. Когда язык парня оказывается у него во рту, Чуя сильнее сжимает плечи Осаму, а когда они соприкасаются, то отворачивается в сторону с горящими щеками и ушами. Это было странно, Чуя не ожидал такого. Ему нужно было отдышаться, охладиться, осмыслить происходящее, потому что Дазай так горячо целовал его, он был чувственным, чертовски возбуждающим, из-за чего у Чуи горит всё тело. Он слишком долго хотел этого. Дазай не совсем понимает его реакцию, но не напирает на Накахару. С одной стороны, Чуя выглядит очень… растерянным, встревоженным, с другой — он просто слишком сильно стесняется, и Осаму даже не знает, что сказать. Он поцеловал парня без спроса, он должен был хотя бы предупредить об этом или… о, чёрт. Дазай садится напротив и смотрит Чуе в глаза, стараясь жестами объясниться. «Я сделал что-то не то? Тебе неприятно?» — Чуя сперва машет головой, а затем старается встать с места. — Извини, мне надо в душ. Всё хорошо, — Чуя говорит, что всё в порядке, хотя теперь у него чертовски сильно тянет в груди от эмоций — кажется, он слишком перевозбудился эмоционально от случившегося, потому что теперь он не может успокоить своё безумно любящее сердце, которое сейчас было готово выпрыгнуть из груди от нахлынувших чувств. Накахара быстро уходит в ванную, скрываясь за дверью, тут же умывается и смотрит на себя в зеркало. Даже несмотря на то, что он старается дышать ровно и прийти в себя, ничего не выходит. Чёрт, почему это было так… так неожиданно? Накахара не может отойти до сих пор, ему даже в самом влажном сне не снилось, что они с Дазаем действительно поцелуются, причём так любовно, так мило, что ему захотелось заплакать. Осаму любит его?