Прикасаясь, я чувствую твоё сердце

***Два месяца спустя*** — Левее!.. Нет! Там угол! Джексон! А давай в другую сторону?.. Нет, не красиво, лучше опять левее… А может к лестнице? Или давай… — Или давай она останется здесь, — Джексон, с которого сошло семь потов за последние пару часов, что были потрачены на благое дело — помощь сестре, разжал липкие от смолы руки и, наконец, оставил и без того изрядно замученную (как и он сам, впрочем) елку в покое. — Больше я ее трогать не буду, — Эва, автор сей замечательной идеи, как перестановка главного рождественского дерева, хотела было что-то возразить, но не терпящий возражений тон брата заставил ее проглотить замечание и обиженно поджать губы. — Если что-то не нравится — двигай сама. — Я?! — Ты, — отвечая в тон сестре, Джексон отряхнул от цепких хвойных колючек джинсы и запоздало подумал, что сначала надо было вымыть перепачканные смолой руки. Эва, в еще одной безнадежной попытке заставить брата помочь, топнула ножкой, елка покачнулась, а Джексон от греха подальше дернулся в сторону, с каким-то отстраненным равнодушием смотря, как с одной из веток срывается хрустальный, ярко сиреневый шар. Правда, смертельный полет несчастной игрушки до пола был остановлен им же, а смола на ладонях пригодилась, чтобы удержать так и норовящий соскользнуть вниз гладкий бок. — Но как я… — можно было бы надавить на изрядно закалившуюся совесть Джексона тем, что «она же девочка», но по лицу брата, не предвещавшего ничего хорошего лично ей, Эва поняла, что спорить бесполезно и только прижала покрепче к себе Водку, закрываясь ею, как щитом, от неизбежно надвигающегося Джексона. — Я ее нашел, срубил, — Джексон загибал пальцы на одной руке, пока вторая надежно охраняла едва не разбившийся шар, — привез, пол дня устанавливал, пока ты не выбрала оптимальное расположение… Наряжал! — тут голос Джексона стал совсем страшным, а Эва что-то неразборчиво пискнула про маленький рост и тяжелую стремянку. — Сейчас опять ее двигал, потому что тебе в этот раз показалось, что в гостиной мало света и цвет украшений, тьфу ты, не сочетается с обоями, Эва! С обоями! — сестра как-то стремительно уменьшалась в размерах под нависающим коршуном Джексоном, и даже высунувшая в приступе любви к ним обоим язык Водка ситуацию не спасала. — Так что будь добра, смирись с тем, что елка будет стоять здесь и ни миллиметром дальше. — Ты Гринч! — Спасибо, что не Санта Клаус, — Джексон усмехнулся и, наконец, нормально улыбнувшись, потрепал сестру по волосам, портя идеально уложенные локоны, как всегда делал, когда она была маленькой. Эва ужасно не любила это и смущалась, и ее реакция с годами ничуть не изменилась, но Джексону очень нравилось ее дразнить. Посмеиваясь, он скрылся в ванной, а Эва поучительно заявила ему в след. — И хорошо, что Сантой в этом году будет Шин! — О, даааа, — «и какое счастье, что не я». Услышав про Шина, Джексон машинально глянул на часы, мельком подумав, а не опаздывает ли тот, но нет, времени было еще достаточно. А он успеет выпить кофе. Как Шин согласился праздновать Рождество с его матерью и сестрой, Джексон до сих пор не понимал, хотя был бесконечно счастлив по этому поводу, потому что давно считал его частью семьи. И для него было совершенно естественным пригласить Шина к себе, но зная того, легко можно было предположить, что ответом будет отказ. Однако Шин согласился, без раздумий и с радостью, а у Джексона будто камень с души упал. Почти два месяца, с конца октября, что они были вместе, Джексон терпеливо наблюдал за тем, как Шин учится воспринимать реальность по-другому, без оглядки на свое прошлое, без страхов, как он учится быть счастливым, и это счастье Джексон был готов дарить ему каждый день; просто все время был рядом, не давил, ни на чем не настаивал и поддерживал. В конце концов, он ведь любил Шина больше жизни, больше всего, что у него было или могло бы быть. Как и ожидалось, проект, который Джексон начал, рискнув всем и своим собственным благополучием, в итоге оправдал себя и принес компании колоссальный успех. Теперь одной проблемой стало меньше, а Джексон мог хотя бы начать нормально спать по ночам, а не пропадать безвылазно в офисе, пока Шин прицельно бомбардировал его телефон сообщениями примерно одного и того же содержания: «ты где?», «ты скоро?», «я соскучился». Первое время Джексон не оставался у Шина надолго и всегда уходил ночевать к себе, ровно до тех пор, пока в один прекрасный день Шин просто никуда его не выпустил, перегородив дверь. Оказалось, он чертовски устал мучиться ночами от безнадежных попыток уснуть, потому что его, Джексона, нет рядом, и тот пусть хоть треснет, но никуда не уйдет. Трескаться Джексон, конечно, не стал (что без него Шин-то делать будет), но с удовольствием остался, и на следующий день, и через день, и через два, а через неделю он сам предложил Шину жить вместе — так проще и комфортнее для них обоих. Их по-прежнему тянуло к друг другу, как магнитом, и иногда Джексону казалось, что если он в ту же секунду не увидит Шина, не коснется его или не услышит его голос, он обязательно заболеет и умрет. Раздалась мелодичная трель дверного звонка, застав всех троих на кухне: Джексон флегматично пил кофе, Эва пыталась заплести у Водки, превратившейся за эти месяцы из неказистого щенка в порядочную, вполне себе взрослую собаку, на макушке что-то вроде косички, а мама всплеснула руками, заглядывая в духовку: — Гусь еще не готов! Джексон закатил глаза и молча ушел открывать, а Эва, последовав за ним, доверительно шепнула Водке: — Это приехал Санта. Сестра с мамой, с которыми он уже успел познакомить Шина, причем не делая из этого какого-то знаменательного события, питали к последнему особую слабость, так что иногда Джексон даже не знал, кого и к кому ревновать, впрочем, любить их всех и наслаждаться счастьем в кругу близких, ему это не мешало. Шин, обвешанный подарочными пакетами и коробками, не хуже их рождественской елки, завалился на порог с веселым смехом, а где-то позади послышался мамин заботливый голос: — Ну что вы на мальчика все нагрузили! — Джексон, забирая часть пакетов, громко фыркнул и бросил в сторону: — Ага, мальчика, совсем малыша, — за что получил тычок в плечо острым маменькиным кулачком, а Шин метнул в него убийственный взгляд, заставив лишь расхохотаться. Не давая Эве сунуть свой любопытный нос в пакеты, Джексон отнес их к елке, а когда вернулся обратно, то был приятно удивлен открывшейся картиной: мама и Эва тепло и непринужденно болтали с Шином, как будто были знакомы не без году месяц, а всю жизнь. И это было так естественно, так правильно, что Джексон невольно почувствовал, как в груди разливается нежность. Пожалуй, вот оно, настоящее счастье. — И долго ты собираешься тут стоять? — Шин, заметив, как Джексон молча приклеился плечом к дверному косяку у входа на кухню, подошел ближе и обнял его за талию. — Пока не получу свой рождественский подарок, — Джексон лукаво улыбнулся и склонил голову на бок, притягивая Шина ближе. — То есть до завтрашнего утра? — теплые пальцы провели по его щеке, а Джексон с удовольствием заметил, как блестящие в темных глазах Шина смешинки делают того еще красивее. — Могу и до утра, но тогда ты не получишь свой. — И что же ты собираешься мне подарить? — Я? Ну для начала себя, или поцелуй под омелой, — Джексон взглядом указал вверх, где заботливыми руками Эвы над входом был прикреплен рождественский венок. Шин негромко рассмеялся, бормоча что-то про то, что Джексон слишком сентиментален. — Я бы назвал это «романтичен», — наклонившись ближе, Джексон заметил, как румянец окрасил щеки Шина, и усмехнулся: ему по-прежнему так легко удавалось смутить любимого. — Как-то мелковат подарок. — В самый раз для малыша, — и не давая Шину возмущенно ответить, Джексон претворил свою угрозу в жизнь, с наслаждением накрывая чужие губы мягким поцелуем. А где-то позади раздался громкий рассерженный вопль и звон упавшей посуды: это Водка дождалась своего звездного часа и урвала самый аппетитный кусок только что вытащенного из духовки гуся.