Нефилим

— Тони? — он стоит, приоткрыв рот в полуулыбке, и даже за голубыми линзами можно разглядеть его радостное изумление. Да, да, что, не видишь — это я. Как там говорят? Будто и не было этих десяти лет? Нет. Были. Были десять лет. А может, и больше. Но я не намерен еще одну жизнь прожить в сожалениях. Да, да, это я. Десять лет назад я так же смотрел в его голубые линзы и чувствовал, будто на нас несется чугунный локомотив, а мы стоим и истерично улыбаемся. — Тони? Да, да, это я, Тони. И я упустил момент, когда все можно было исправить. — Нельзя было, — вдруг говорит он. Я что, вслух сказал? — Что нельзя было? — переспрашиваю. — Исправить, — тихо отвечает он и смотрит куда-то за мой левый локоть. Усмехаюсь, чтобы разрядить это озоновое ощущение большой трагедии. Он поднимает глаза, тоже слегка улыбнувшись уголком губ — наверное просто чтобы меня не расстраивать. А ты-то сам что? Расстроился? Потом десять лет я играл везде и всюду, искал, терзал, вдохновлялся и снова играл, взбираясь на свою собственную пирамиду. Но перед глазами то и дело возникал он, глядящий серьезно из-под гривы каштановых волос, с исписанным стихами и схемами листком бумаги в руке; или я слышал как его голос резонирует со струнами моей гитары, заставляя проваливаться в медитативный транс. Я не встречал его. Не знал, где он. Слышал только, что он перенес тяжелый нервный срыв и я молился про себя, чтобы с ним рядом были люди, по-настоящему способные ему помочь. Но все это лукавство. Я знал, что могло помочь ему. И никто больше, кроме него самого, не мог ему этого дать. Так прошло несколько лет, пока я однажды не увидел знакомое до боли где-то за солнечным сплетением, название. И тогда я понял. Кажется, тогда я наконец осознал полностью, что это был за человек, какая необъятная и необъяснимая энергия скрывалась в этой личности. Личности человека — поэта и художника, которого я так надеялся по-прежнему считать своим другом. Он воскрес. Восстал из пепла и белой муки. Все такой же сильный, чистый и, кажется, еще более сияющий, чем раньше. Я слушал его — слушал, слушал и снова видел эти замки, эти многослойные пространства бытия, которые описывало нам его стремительное познающее восприятие. В его музыке я, как никогда раньше, видел его душу, с ее сверкающими перьями и кровавыми амулетами. Это был он. Как всегда. Как никогда прежде. И тогда я понял, как я ошибся, оставив его тогда. И понял, как я хочу снова быть рядом, снова стать частью этой первозданной магии. Почувствовать в крови этот дурманящий и одновременно очищающий ритм. Просто встать рядом с ним. Просто посмотреть ему в глаза. Ему — этому художнику хаоса и порядка, певцу энергии Вселенной. Моему другу. Очарованный своим откровением, я шел к нему, надеясь не быть отвергнутым со своими внезапными и незваными порывами. И я пришел. И он стоит и смотрит на меня потрясенно, и даже сквозь голубые линзы я вижу эту его теплую благодарность. И эта изумленная полуулыбка. — Тони. — уже не спрашивает. Понял, кажется. Я улыбаюсь и не хочу ничего говорить. Он качает головой и мне кажется, что он счастлив. И совсем молод, как тогда. И я, мне кажется, тоже.