Нефилим

Мы играли в Дюссельдорфе. Тогда, 31 мая. Когда все уже рухнуло. Мы стояли впятером среди этих разрушенных зданий, что сами так тщательно возводили. Хотя нет. Их возводил ты, и только тебя одного так больно, прямо в сердце, ранили осколки этих камней. Твои воздушные замки. Великолепные и пугающие, чарующие, сводящие с ума. Я смотрел, как ты стоишь — такой хрупкий и тонкий, — ошалелым взглядом обводишь зал, словно не можешь поверить, что это происходит с тобой, с нами. И у тебя за спиной больше нет пентаграммы из сливающихся энергий, а только четыре глухие стены. Да-да, из тех самых твоих осколков. И взгляды — больше не близкие, не стремящиеся, не понимающие. Нам оставалось только доиграть. Нам просто нужно было доиграть. Ты стоял на краю сцены, злобно высматривая в темном зале, окутанном клубами дыма, свое будущее. Наше будущее? Я играл и не осознавал этого. Я играл и задавал миллионы вопросов в пустоту передо мной, в пустоту перед тобой, в твою напряженную спину. Ты резко дергал угловатыми плечами, будто пытаясь отогнать морок наваливающейся смерти, а я видел это и знал, что это значит для всех нас, и главное — знал, что это значит для тебя. И я хотел подбежать к краю и схватить тебя, оттащить оттуда — и тогда мы, может быть, пережили бы весь этот вязкий гибельный туман, может быть все вместе, а может — хотя бы ты и я. Но я словно оцепенел. И я продолжал стоять и играть, словно я — статуя из этих твоих осколков, и смотрел, смотрел, смаргивая приторный дым, как ты падаешь… Падаешь вперед, в пустоту, в этот открытый космос — один, как будто больше никогда не будет никого — как горящий огнем сверзающийся ангел. Как Нефилим. 31 мая 1991 г. Дюссельдорф