Детский сад

Разумовский в свете софитов выглядит так естественно, что засматриваются все находящиеся в зале. Олег отпивает небольшой глоток шампанского из высокого бокала, глядя на него. Боится отвести взгляд, будто, стоит это сделать, и он мигом окажется в сухой жаркой пустыне – так далеко от Серёжи, что сердце сожмётся болезненно... – ...рабочие моменты, прошу прощения, – слышится где-то поблизости голос Разумовского, а потом его ладонь опускается на плечо. Он совершенно спокойно спрашивает деловым тоном: – Олег Давидович, посмотрите-ка, тут есть кое-что, что Вас заинтересует. Олег двигается с трудом – пробка внутри касается чувствительных стенок с каждым малейшим движением. Он наклоняется едва, заглядывая в телефон Серёжи, и едва не давится шампанским. – Сергей Дмитриевич... Вам, конечно, виднее, кто я такой, чтобы решать... – бормочет он пересохшими губами, нервно ослабляя узел галстука. Разумовский хмыкает довольно и куда-то тыкает. Только годы армейской выдержки, поистине волчье терпение и природная стойкость помогают Олегу не застонать в голос. – Не слишком ли... высоки ставки, Олег Давидович? – ехидно спрашивает Разумовский, лениво щурясь поверх телефона. – Мне кажется, мы... двигаемся чересчур быстро, – выдавливает из себя Волков, осторожно ставя бокал на стол и отходит в тень – совсем не нужно, чтобы его горящие щёки видели все вокруг. – Думаю, нам нужно обсудить этот аспект в тишине, не находите? – скалится Сергей, и не дождавшись ответа, под локоток уводит Олега из зала «обсуждать аспекты». Белый кафель туалетной комнаты сияет в тусклом свете ламп. Сергей, не глядя, щёлкает замочком кабинки и вжимает Волкова спиной в стену, наваливаясь на него всем телом. – Слишком быстро, говорите, Олег Давидович? – шепчет на ухо, тяжело дыша. Руки беспокойные лезут всюду, облапывают нагло, по-собственнически гладят и сжимают везде. Одна его рука пропадает из виду – Олег не следит, а через секунду его подбрасывает на месте. Разумовский убирает в карман телефон и спешно стаскивает с Волкова штаны – падает коленями на пол, марая дорогущие брендовые брюки. – Нам ещё нужно вернуться к ним, Олеж, – шепчет он, ладонями жадно оглаживая крепкие бёдра. – Давай быстренько, Олежек... «Олежек» не отвечает, у него в голове белый шум, а там, где пробежались-сжали-пощупали родные руки, остаются горящие всполохами следы. Внутри вибрирует на максимальной скорости, и держаться так тяжело, что хоть вой – нельзя, тут услышат. – Боже, видел бы ты себя, – скомкано усмехается Сергей, а потом стаскивает с Олега боксеры и насаживается ртом до самого конца. Расслабляет горло, чтобы Олегу было удобнее скользить, и кладёт его широкую ладонь на свои встрёпанные волосы – давай, не бойся, отпусти себя. Олег и отпускает: судорожно вцепляется в рыжие пряди, сжимает пальцы, подаётся бедрами в рваном темпе. Хочется и вперёд, в горячую тесноту, и назад, к тяжёлой зудящей вибрации. Разумовский смотрит снизу вверх так влюблённо, крепко держит дрожащие бёдра Олега. В синеве его блестящих глаз – рефлекторные слёзы собрались в уголках – Волков видит себя, своё отражение, и (знает точно) всегда будет. Закручивается тугой узел, напряжение скатывается вниз, кипящей волной пробегаясь по всему телу. Сергей сглатывает – и неожиданно это толкает к краю, Олег судорожно зажимает себе рот. Не может глаз отвести от чужих – родных, – бездумно залипает в ласковую синеву, пока изливается глубоко в гло́тке Сергея. А потом осознаёт, что внутри ничего не тревожит – Разумовский успел вытащить пробку, а Олег и не понял толком, когда. Сергей вылизывает дочиста, бумажным полотенцем обтирает всё насухо и поднимается к Олегу. Тот притягивает для неторопливого поцелуя, медленно скользит по знакомым до боли губам, не имея сил перестать улыбаться – чувствует такую же ласковую ответную улыбку. – Спасибо, Серёж, – тихо шепчет Волков, а потом меняет их местами – теперь Сергей спиной прижимается к белой стене. – Думаю, я должен тебя отблагодарить... И, поддёрнув нарочито пижонским жестом брюки, опускается на колени.