летний дождь

Ночь по возвращении домой выдалась тревожная и бессонная. Ворочаясь с боку на бок, Катя не могла придумать, как себя вести в дальнейшем. То, что нужно сказать правду Маше — было очевидно. Но как это сделать? Как объяснить? Ещё несколько дней назад казалось, что проще простого: мол, Мария, прости, мы просто слегка заигрались, чтобы наставить тебя, дуру такую, на путь истинный, ты же не обиделась? Вообще-то Катя так и планировала. Но теперь сомневалась. Всё-таки предложение руки и сердца, пусть даже и понарошку, — это серьёзное событие. Нехилый такой удар по Машиному самолюбию. А если она обидится и вообще не захочет слушать Федины объяснения? Или Кате, ввиду новых обстоятельств, просто хотелось так думать? Ведь раньше её это совсем не смущало. Воистину, благими намерениями вымощена дорога в ад. А все те, кто спешат причинять добро — уже в двух шагах от ада. Необходимо было поделиться своими соображениями с Фёдором. Можно было это сделать и вчера, по пути домой, пока они были вдвоём — но так не хотелось… А теперь наступало новое утро, которое должно было отрезать Катю от всех её терзаний и сомнений, и этим утром нужно было принимать конкретные решения. Еле дождавшись рассвета, на ходу впихнув в себя завтрак под ворчание отца и причитания матери, Пушкарёва практически кубарем скатилась с подъездной лестницы и выпорхнула в туманный холод увядающей осенней улицы. Там её уже ждал Федя на мотоцикле. Как будто и не расставались. — Ну что, снова трудиться? — с сочувствием спросил друг, подавая Кате шлем. — Как и не было этих выходных. — Ничего, — не расстроилась Пушкарёва, — ещё два дня отработать, а там снова выходные. Доживём. — Жданов — узурпатор, мог бы нам эти пару дней тоже отдать. Невелика потеря, пережили бы. Зато представь — вместе с субботой и воскресеньем шесть дней отдыха. Почти целый отпуск. — Не переоценивай нашего шефа, — фыркнула Катя, нацепив шлем и поудобнее устроившись на своём сидении. — Он, конечно, душка, но не себе в ущерб. Они тронулись с места, и промозглый ветер начал обдувать все участки тела, до которых мог добраться. Бабье лето покорно уступило место настоящей, слякотной осени — и та поглощала город стремительно и безжалостно. — Зато какое представление мы всё-таки устроили! Воропаев, наверное, до сих пор в нокауте. Пушкарёва глубоко вдохнула, собираясь с силами. — Кстати, о представлении. Мне кажется, что мы сделали всё, что могли. Теперь… можно поговорить с Машей. Не стоит дальше тянуть. Эти два рабочих дня очень вовремя, чтобы выяснить все отношения. Кажется, Федина спина, которая находилась в непосредственной близости от Катиной щеки, напряглась. По крайней мере, у щеки сложилось такое ощущение. Или, может, показалось. — Ты думаешь, она уже знает? — спросил он без эмоций. — Вспомни, с какой скоростью у нас распространяются сплетни. Конечно, знает. — И что мне ей сказать? — Ну как что. Люблю, жить без тебя не могу, был неправ. Предложение — это просто шутка, мы же шутили над Воропаевым… — Если честно, звучит как-то неубедительно. Я думал об этом ночью… — …и что? — с волнением спросила Катя. — И мне кажется, что мы с тобой тех ещё дел наворотили. Спектакль на самом деле приобрёл космические масштабы. — Ты жалеешь? — Ни о чём не жалею. — Хоть Катя и не видела Фединого лица, она почувствовала его улыбку и испытала облегчение. — Жалеют о чём-то только несчастные люди, а я себя несчастным назвать никак не могу. — Значит, надо это закрепить, — добавила Пушкарёва более уверенно, усилием воли заставляя себя не растекаться влюблённой лужей. — Не волнуйся, я придумаю, как подать это так, чтобы Маша сильно не возмущалась. — Ты придумаешь, — эхом отозвался Федя, — как всегда, всё придумаешь. — Затем спросил неожиданно резко: — Кать, а тебе чужое счастье всегда важнее своего? Внутри всё похолодело. Неужели он догадался?.. — О чём ты? — сглотнула Пушкарёва. — Даже не успев проснуться, ты думаешь о Маше, и о том, что ей сказать. — Не поняла. А о ком ещё я должна думать? Или мы зря с тобой убили столько времени на её укрощение? — Нет, не зря, — впервые в жизни повысил голос Федя. — Просто у меня иногда появляется ощущение, что я для тебя больше какой-то проект, чем друг. Страх тут же исчез, уступив место возмущению. Держаться за Короткова Катя продолжала только потому, что боялась вывалиться на дорогу. — Чего?! — Того. А если бы меня не надо было сводить с Машей, я бы был тебе так же интересен? После этих слов Катя подумала, что можно и вывалиться — не жалко. — Ты совсем того, что ли? — задохнувшись от обиды, спросила она. — Как ты мог такое подумать? — Вот как-то в голову пришло. — Остановись, пожалуйста. — На работу опоздаем. — Остановись, говорю! — Катя… — Иначе я спрыгну! Угроза прозвучала многообещающе, так что Феде пришлось послушаться. Свернув у ближайшей заправки, он медленно затормозил. Катя тут же слезла с верного железного коня и порывисто сняла с себя шлем. — То есть я не доказала тебе свою преданность? — глядя другу прямо в глаза, спросила она. — За всё это время, так, что ли? По выражению Фединого лица было видно: он понял, что погорячился. Но, как говорится, фарш назад не проворотишь, из песни слов не выкинешь. И так далее, и тому подобное. — И обедаю я с тобой каждый день не потому, что мне нравится быть с тобой, а из-за Маши. И к родителям твоим с тобой поехала тоже из-за неё. Мне же совсем заняться нечем! — Кать… — Да что Кать?! — девушка ещё больше разошлась. — Ты вообще понимаешь, как это неприятно — то, что ты сказал? Проект! — передразнила она его. — А то, что ты мой единственный друг в «Зималетто», и мне никакие другие друзья больше не нужны, это ничего? Да я с Машей стала помогать именно потому, что привязалась к тебе. К тебе, а не к кому-то другому, причём сразу! И теперь ты обвиняешь меня в расчёте? А ничего, кстати, что ты сам на это согласился? Тебя же всё устраивало. Что теперь произошло, а? Расскажи мне, пожалуйста! Фёдор покаянно склонил голову, показывая, что очень сожалеет. — Катя, я болван, — вздохнул он. — Вспылил. Прости меня. Просто… Просто этот день только начался, а я… Я, видимо, боюсь Машиной реакции. И стараюсь оттянуть этот момент. А ты говоришь — надо то, надо это… Вот я и… Внутренне Пушкарёва тут же смягчилась, но внешне всё ещё продолжала оставаться непреклонной: — И всё равно, это не повод говорить мне такие вещи. — Да знаю я, — согласился Фёдор, — я понимаю, что глупость сказал. Теперь мне нет прощения. Разве что… за стаканчик утреннего кофе? — С круассаном, — тут же уточнила Катя. — Хоть с двумя. — Парень примирительно улыбнулся и широко раскинул руки для объятий: — Иди сюда. Давай мириться. Поколебавшись ради приличия несколько секунд, Катя, наконец, юркнула в Федины объятия. Тёплые, нужные. Его подбородок покоился на её макушке, его большие руки — на её маленьких плечах. Это было очень правильно. Как будто паззл сошёлся. На секунду, всего лишь на секунду, Пушкарёва усомнилась в своих благих намерениях. — Скажи мне честно, ты всё ещё хочешь быть с Машей? Катя и сама не знала, что хочет услышать. Хотя нет, опять врала. Знала. Федя, судя по всему, думал, что ответить. — Да, хочу, — в итоге ответил он. К внутренним ощущениям Катя постаралась не прислушиваться. — Только это желание уже не вызывает во мне такого энтузиазма, как раньше. Не знаю. Как будто я устал от постоянного её покорения. — Ничего, — подбодрила его Пушкарёва, — осталось недолго. — Знаешь, ты права. Надо всё ей рассказать. Потому что если и это её не проймёт, то я отказываюсь. И от этой затеи, и от Маши. У любой истории должен быть конец. — Почему ты уверен в плохом конце? — Потому что — это жизнь, и сказки в ней случаются редко… …Как только душный зималеттовский лифт разверз свою пасть на нужном этаже, Катя с Федей оказались лицом к лицу с Женсоветом в полном составе. По их скорбным лицам сразу стало понятно: знают. И, судя по всему, знают до мельчайших деталей — какие Федя подарил Кате цветы в тот вечер, в каком она была платье, спазм скольких лицевых мышц за раз случился у Воропаева от злости… — По-моему, мы произвели фурор, — тихо, не без удовольствия отметил Коротков. — Или сейчас произведём. Словно в подтверждение рядом с Катей из ниоткуда выросла Клочкова. — Глянь, какие, — довольная шепнула она Пушкарёвой. — Плебс жаждет хлеба и зрелищ! Хотя кому-то, — кивнула она на полненькую Таню Пончеву, — и хлеба будет достаточно. Короче, полный аут! — Ты знаешь, что такое плебс? — слабо удивилась Катя. — Я в шоке. — Пришлось узнать, — фыркнула Вика, — потому что как ещё назвать ЭТИХ без мата, я не представляю. Нет, ты посмотри, посмотри… Третий размер тебя сейчас просто сожрёт! Третий размер, она же просто Мария, она же Смятение Сатаны, а, главное, гранд амор всей Фединой жизни, действительно прожигала Катю таким взглядом, что впору было застыть и больше никогда не сдвинуться с места. Феде, впрочем, достался такой же взгляд — но чуть менее ненавидящий. — Это ты им всё рассказала? — полюбопытствовала Катя, имея огромное желание исчезнуть из «Зималетто» и с лица Земли желательно тоже. — Так не терпелось? — А как же! Я рассказала, Малиновский добавил. Пусть довольствуются жареными фактами чужой жизни, если своей нет. Нет, ну ты скажи, что это не стоило того! Ох, Вика-Вика, знала бы ты… — За что же ты их так не любишь?.. — А за что мне их любить? — искренне удивилась Клочкова. — Они мне материальную помощь не оказывают. Моральную — тем более. Так ещё и дуры. Чем ближе Катя с Федей подходили к ресепшену, тем горестнее становился Машин взгляд. В итоге, заметив колечко на Катином пальце, девушка не сдержалась от ярких эмоций: — Федя, как ты мог? — спросила она со слезами на глазах. — Нет, я знала, конечно, что ты с ума сошёл. Но чтоб настолько… Дамочки, — оглянулась она по сторонам в поисках поддержки, — да что ж это такое? Ещё месяц назад в любви клялся, а сегодня… — Н-да, вот и верь после этого мужчинам, — осуждающе покачала головой брюнетка Амура. — Да все они одинаковые, — мрачно сказала строгая дама в очках, Светлана. — Мой бывший муж тоже говорил, что всю жизнь будет любить только меня, а в итоге что? Одна с двумя детьми. И этот, — глянула она на Фёдора презрительно, — такой же. — Ну, Коротков, — грозно сверкнула очами рыжеволосая маскулинная Шура, — от тебя я точно такого не ожидала! Втащить бы тебе разок, да только руки пачкать неохота. — Забавно, — тихо отозвался на всё это Фёдор, и в голосе его не чувствовалось никакой вины. — А с какой стати такие претензии? — Как это с какой?! Ты столько времени, — показали все на плачущую Машку, — говорил, что её любишь! А женишься на другой. — Ну так Маша и не собиралась отвечать мне взаимностью, — Коротков сжал губы, — у неё всегда были другие претенденты на её сердце. И она всегда отдавала предпочтение им. Из последних, например, Роман Дмитрич. Да, Маш? — Он наклонился через стойку ресепшена к Тропинкиной и заглянул в её заплаканные глаза: — Ну так и в чём я виноват? Вика, которая стояла позади Кати, разве что не поскуливала от удовольствия. Конечно, такой экшн, такой накал! И в кино ходить не надо. — Да какой Роман Дмитрич! — взвизгнула Мария. — Мы расстались! То есть он со мной расстался. Ему ничего не нужно, кроме красивого тела! — Мне с тобой поплакать по этому поводу? — безжалостно спросил Фёдор. — Федя. — Катя легонько постукала его по плечу и тихо прошептала: — Тебя не туда несёт. — Затем сказала громче, обращаясь уже ко всем: — Девушки, пожалуйста. Мы можем поговорить с Машей наедине? Девушки, одна за одной, фыркнули, выражая всеобщее несогласие. — Пожалуйста, — повторил Федя. — Если вы так переживаете за Машу, дайте нам поговорить спокойно. — Что-то я сомневаюсь, — подала голос Таня Пончева, — что это будет спокойно. — Дамочки, идите, — отсморкавшись в платочек, разрешила Тропинкина. — Идите. — Если что, — пригрозила Амура, — звони девять-один-один. Примчимся тут же. После этого Женсовет медленно и явно неохотно разбрёлся. Однако, спиной Катя всё ещё чувствовала чьё-то присутствие. — Вика, — улыбнулась она, — я сказала, что мы хотим поговорить с Машей НАЕДИНЕ. Что из этих слов тебе непонятно? — А я что, — попыталась прикинуться фикусом Клочкова, — я тут просто… — Вот просто иди и порадуй Андрея Палыча чашечкой кофе. Он так удивится, что тут же выпишет тебе премию. — Ой, ну подумаешь, какие тайны… Что-то тихонько ворча, Вика тоже покинула поле боя. Теперь они остались втроём, и, похоже, настал момент истины. Странный такой момент, потому что первые его минуты ознаменовались оглушительным молчанием. Никто не знал, что сказать. — Ну, поздравляю, что ли, — наконец, со слабой издёвкой огрызнулась Маша. — Тоже мне, пара года. — Нет, ну я больше так не могу, — сдалась, наконец, Катя и стянула с пальца кольцо. — Мария, это всё неправда. Нет никакой свадьбы. И не будет. Выражение Машиного лица в этот момент было таким, что Пушкарёва даже на секунду забыла, как ей больно. Как будто ребёнку сказали, что Деда Мороза не существует, но вот он, Дед Мороз, собственной персоной, с мешком подарков… — В смысле не будет? Что это значит? Вы прикалываетесь сейчас, да? Пока Федя продолжал упорно молчать и смотреть в пол, Катя попыталась объяснить: — Это был небольшой спектакль специально для Воропаева. Розыгрыш. Опустим детали, для чего он был нужен. Но всё было не по-настоящему. — Не знаю, — с подозрением ответила Тропинкина, — все так это обсуждают, как будто помолвка реальная. — Остальные тоже не знают, — пожала плечами Пушкарёва, — не до объяснений было. Так вышло. Кажется, Маша перестала вообще хоть что-то соображать. — Но… — начала она усиленно моргать, переводя взгляд с Кати на Федю и обратно, — как? Подождите. Я ничего не понимаю. Ваши отношения… Вы вместе или нет? — Мы друзья, — выдохнула Пушкарёва главное признание. — Отношения у нас прекрасные, но на этом всё. — Что-то вы не были похожи на друзей всё это время, — протянула Тропинкина с недоверием. — Всегда вместе, чуть ли не за ручку… — Федя помог мне освоиться в компании, и я ему за это очень благодарна. Это всё. Федь, — посмотрела Катя на застывшего истуканом парня, — ну скажи же ты хоть что-нибудь! Маша взглянула на Короткова с неприкрытой надеждой. Оживилась, и слёзы её окончательно высохли. — Федя, — пролепетала она, — Федечка… — Всё правда, — наконец, выдавил он, — так и есть. Мы с Катей друзья. Я не делал ей никакого предложения. Точнее, делал, но в шутку… Не успел он закончить мысль, как Маша, забыв про все свои обвинения, повисла на его шее. Словно только этого и ждала всю свою сознательную жизнь. — Федька! Сколько ж нервов ты мне помотал! Я ж поверила, я думала, ты совсем с катушек слетел… А ты… — На секунду она оторвалась от Короткова и посмотрела на него с огромной тревогой. — Ты же думал всё это время обо мне, да? Скажи, что думал. Казалось, Фёдор так опешил от Машиной реакции, что со своей реакцией запоздал. Лишь через несколько секунд он сообразил тоже обнять Тропинкину, не веря такому капризному, изменчивому, но, наконец, привалившему именно к нему счастью. — Конечно, думал. — Обнимая Машу, он продолжал смотреть на Пушкарёву ничего не понимающим взглядом. — Скучал по мне? — Скучал. — И больше никуда не отпустишь? Хотя нет, — Мария тут же прервала сама себя, — это я тебя никуда не отпущу. Федька, прости меня, пожалуйста! Я только сейчас поняла, что могла потерять тебя навсегда. Я так испугалась, Федь, — прижалась она к Короткову всем телом и особенно крепко третьим размером, — что ты можешь исчезнуть из моей жизни. Что я приду на работу, и не будет тебя с кофе и пирожными. И что ты не будешь болтать мне под руку, пока я отвечаю на важные звонки. Прости, прости, что я не поняла этого раньше! Я такая дура! Казалось бы, после этих слов Фёдор должен был рассыпаться на тысячу атомов, а затем вновь собраться воедино — в самого счастливого мужчину на свете. Умереть и заново родиться, восстать, как Феникс из пепла, нужное подчеркнуть. Но, может быть, он в самом деле ещё не осознал, каково это — радоваться взаимности девушки, которую так долго добивался. Осторожно умостив руки на Машиной спине, Федя продолжал смотреть на Катю. Будто бы спрашивал без слов: что всё это значит? А Катя отвечала, через силу улыбаясь: я же говорила, что всё будет хорошо. Всё будет хорошо, несмотря на то, каково сейчас ей самой. Это и неважно. Она ведь выполнила свою миссию — свела двух любящих друг друга людей. Всё оказалось даже легче, чем Катя предполагала: Маша так испугалась потерять любовь Феди, что даже и не подумала о каких-либо обвинениях в его адрес. Теперь они будут встречаться и когда-нибудь поженятся. На Маше будет та самая шляпка, а на Феде — тот самый галстук-бабочка. И день их свадьбы обязательно будет солнечным. Где же оно, то самое удовлетворение от хорошо проделанной работы? Катя, где же оно? Где то самое чувство счастливой гордости, поднимающееся из самых глубин сердца куда-то к горлу? Почему совсем не ощущается? Где, в конце концов, радость за друга, которому она, по её же словам, так предана? Ответить на эти вопросы Катя не могла, да и не хотела. Почему-то вспомнился эпизод из далёкого детства: как она нашла маленького рыжего котёнка с перебитой лапкой возле своего подъезда и забрала домой. Катя его отмыла, покормила, перебинтовала лапку и отвезла к ветеринару. Всё это время он истошно мяукал, но к концу трудоёмкого дня, наконец, заснул у неё на руках. У него был чудесный розовый нос-кнопка, а от его карамельно-рыжей шерсти пахло молоком и почему-то деревенской печкой. Именно в этот момент, когда он так сладко спал и тарахтел во сне, родители пришли в её комнату и сказали, что котёнка придётся пристроить в добрые руки. «А мои руки, что, не добрые?!» — хотелось расплакаться Кате, но пойти против их воли она не могла. Мамина аллергия — вещь серьёзная. Руки нашлись быстро, буквально через пару дней: папа привёл какую-то тётку с работы, седую и с ободком в волосах. С тех пор Катя терпеть не могла ободки, и никогда в жизни их не надевала. Эта тётка тут же протянула свои огромные ручищи к её маленькому рыжему комочку, который уже успел намурлыкать Кате несколько песен на ночь, и забрала его навсегда. Котёнок снова истошно вопил — но взрослые только усмехнулись, сказав, что привыкнет… И, наверное, он действительно привык. Тётка потом прислала ей пару фото через отца: кота назвали Черчилль, и, судя по снимкам, он был очень даже похож на своего тёзку — такой же упитанный и вальяжный. Конечно, он был счастлив и даже не помнил про свою двухдневную передержку, которая случилась с ним в младенчестве. Может быть, всё это мелочи. Катя вспомнила другой период её жизни — более поздний. Школа, десятый класс, её одноклассник и лучший друг Колька Зорькин. Подружились они только на последнем году обучения, до этого оба были сами по себе. Может, подготовка к выпускным экзаменам их сблизила. Катя, как и всегда, вызвалась помочь… Они проводили часы в её комнате, готовясь. Когда переставала соображать Катя, объяснять принимался Коля, и наоборот. Часы складывались в дни, дни в недели, а потом они закончили школу с золотыми медалями и поступили в университет. На экономический факультет, как и хотели. Пушкарёва — в Москве, Зорькин — в Вене. Доготовился, чёрт. Конечно, Катя была за него рада. Но, приобретя первого и единственного в своей жизни друга, она тут же его потеряла. Нет, они регулярно созванивались, Зорькин приезжал летом и на Новый год, но… Но! Она опять осталась одна. Катя Пушкарёва: передержка на пути к большой и настоящей жизни. Сейчас, с Федей, всё повторялось. Федя, правда, был не уличным котёнком, да и просто дружить с ним, как с Зорькиным, у Кати не получилось. Это был уже другой уровень, новая ступенька на лестнице её привязанностей — только суть так и не поменялась. Катя вновь оказалась перевалочным пунктом, и винить в этом было некого; ведь она добровольно выбрала эту роль. Нечего и плакать теперь, подумала про себя Катя, немного задирая голову. Если кто заметит — скажет, что от счастья. Пожалуй, она сделала всё, что могла, и теперь может уходить. И Катя ушла — в свой кабинет. Оставила воркующих голубков позади себя. Или не воркующих — она старалась не прислушиваться. Да, может быть, если бы она высказала все свои мысли Феде, он бы закатил глаза, посоветовал не драматизировать и сказал, что не собирается бросать Катю одну. Что Катя для него — важный человек, супер-пупер-друг, и он ею очень дорожит. Пушкарёва не сомневалась, что так и было, потому что, в отличие от неё, Федя умеет дружить. Всё это было здорово, но наблюдать за его любовью с Тропинкиной было выше Катиных сил — даже несмотря на то, что эта любовь была творением её собственных рук. Катя сама создала то, что теперь приводило её в печаль. В чём-то Фёдор, наверное, был прав. Неужели она никогда не думала о себе?.. В приёмной Жданова выжидала Клочкова — жаждала свежих подробностей. От неё Катя пока что отмахнулась: — Вика, потом. В кабинете Андрея Палыча за два дня ничего не изменилось: Босс Сто Роз и Озабоченный любитель ножек-с-обложек, как и всегда, были вместе. Иногда Катя даже сомневалась, что кабинет Романа Дмитрича существует как явление — раз он всё время проводил здесь. — Доброе утро, Катя! — весело и даже душевно поприветствовал её Андрей. — Нам вас не хватало. Работать совершенно некому. — Здравствуйте, Катенька! — подхватил Малиновский. — Выглядите хорошенько отдохнувшей. Хотя, надеюсь, что Федор не давал вам расслабляться, — многозначительно ухмыльнулся он. — Здравствуйте, — с вежливой улыбкой поздоровалась Катя и решила сразу прояснить ситуацию, пока её не прояснил кто-то другой: — Андрей Палыч, Роман Дмитрич. Мы с Федей друзья. У нас ничего не было и нет, а предложение он мне сделал ненастоящее. Нет, эти лица однозначно стоило сфотографировать. — То есть как? — почесал затылок Малиновский. — А как же… ваш поцелуй? Кольцо, в конце концов? — Кстати, да, — Катя достала кольцо из кармана брюк и положила на стол, — возвращаю в целости и сохранности. Роман взглянул на драгоценность так, будто она была заражена сибирской язвой. — Спасибо, конечно, но я всё равно ничего не понял. — Потрудитесь объяснить, что это значит, — недобро прищурился Андрей. — Я им тут выходные направо и налево раздаю, думаю, ай ладно, пусть молодые вместе время проведут… А вы даже и не вместе?! — Нет, Андрей Палыч, — пожала плечами Катя, — простите за ложь. Это была игра с множеством ходов. Вам нужно было красиво уделать Воропаева, мне — помочь Феде вызвать Машину ревность. Хотя… я не думаю, что вам интересна вся эта Санта-Барбара, извините. — ЕЩЁ КАК ИНТЕРЕСНА! — хором возразили президент и вице-президент. Хотя какие это президент и вице-президент? Скорее, две бабки на лавке — Пална и Дмитриевна. Воображение на секунду расшалилось, и Катя представила их обоих в повязанных на голову платках. Не удержалась, прыснула. — Садитесь и рассказывайте, чёрт вас возьми! — рявкнул босс. Пришлось сесть рядом с ними и изложить краткую суть. Без лишних эмоций. — Мда, — глубокомысленно изрёк Жданов по заключении. — Мда. — Дела-а, — не менее глубокомысленно добавил Малиновский. — Катя, а вам зачем это нужно? — спросил Андрей Палыч. — Вы такая мать Тереза или вам заняться нечем? — Людям надо помогать, — твёрдо ответила Катя. — Это вообще-то не больно. Здесь она, конечно, слегка соврала. — Катенька, а с вами опасно иметь дело, — восхитился Малиновский. — Хотя, я это и так понимал. Что ж, я рад, что Маша так быстро утешилась. — Потому что вы, Роман Дмитрич, мимолётное увлечение, а Федя — настоящая любовь. — Если старались меня задеть — то зря старались, — великодушно ответил Роман. — Нет ничего лучше, чем остаться прекрасным мимолётным воспоминанием. Зато не успел никому раздать обещаний, сделать детей, отравить остаток жизни… Его философии можно было позавидовать — именно это Пушкарёва и сделала. Она, пожалуй, так не смогла бы. — Катя, — вернулся, наконец, к работе Жданов. — Мы собираемся заключать договор с «Макротекстилем». Так что давайте направим вашу неуёмную жажду помогать в полезное русло. Нужно просчитать все перспективы нашего будущего сотрудничества. Подумайте об этом хорошенько. Ваши способности Ванги нам бы очень пригодились. — Андрей Палыч, — вздохнув, напомнила Катя, — я не могу предсказывать будущее по заказу. — Вас прямо сейчас никто и не просит. Днём у нас встреча с их финансовым директором, и мы берём вас с собой. Вот тогда… — …тогда кто-то будет пускать слюни на ту длинноногую блондинку, да? Которая там работает, — с пониманием дела усмехнулся Малиновский. — Наташеньку Нестерову. Катя, а вы не можете посмотреть, согласится ли она пойти на свидание с кем-нибудь из нас? Так вот что это за работа! А Катя уж подумала, что её начальство на самом деле решило потрудиться. Нет, в этом болоте — всё было стабильно. Лягушки квакали, президент и вице-президент волочились за каждой юбкой. Девушка встала, чтобы удалиться в свою родную каморку. — Роман Дмитрич, — со снисхождением в голосе ответила она, — вы видите в моих руках хрустальный шар? Или карты Таро? Нет? Ну, значит, посмотреть не могу. — Я вам их подарю! Полный набор начинающей гадалки! — Лучше обратитесь к уличной цыганке. Она вам предскажет не только свидание, но и свадьбу, и пару-тройку детишек. Всё, как вы любите. От такой перспективы Малиновский ожидаемо скривился. Катя, удовлетворённая, наконец, пошла к себе. Встреча с финансовым директором «Макротекстиля» — это очень даже хорошо. Перспектива удариться в работу на данный момент была единственной перспективой, которая её радовала.