* * *
– Она обманывала. – Она призналась. – Не всем и не во всём. – Она святая. Не то что многие тут. Она мать и потому права. – Права, ну да, конечно. Она могла бы признаться сыну хотя бы перед смертью. Шёл загробный суд над Глэдис Бёртон. Как потом рассказывала Босацу – нет, баянов не рвали и прочими анекдотическими глупостями не занимались. Мол, всё было убийственно серьёзно, по крайней мере пока она не начала активно вмешиваться. Оттеснив кое-каких небесных бюрократов и пройдя прямиком ко Льву. Показалось: ещё немного, и Аслан хлестнёт хвостом по бокам. Но нет, только рыкнул низко, из глубины своего существа: – Тебя не должно здесь быть, ведьма! – И почему это каждая красивая женщина сразу ведьма? Боитесь, что ли? – Ты никак не отвечаешь за Англию! И вообще за весь христианский мир! – Да я тут просто шла мимо и увидела не ми. Между прочим, Гавриил такой формалист, сидит тут вот, обвиняет, а сам встречается с адской Мухой. А ты-то уж всегда смотрел в сердца, а не на то, кто и чьим именем прикрывается. – Глэдис глубоко верила и верит. И всё же не сделала последнего шага. Не сыграла до конца честно. – Ну так всё ради сына. – И суетных материальных благ. – Да любая женщина сделала бы так! Какого фига? С ней тоже не играли честно, когда брали замуж!* * *
И в самом деле, страшную правду Глэдис узнала очень нескоро. Уже похоронив четверых своих детей одного за другим. Муж её болен дурной болезнью, и если пытаться изжить её до конца, то пуще этой болезни навредит лекарство. Больна уже и она сама, Глэдис. И если бы их дети выжили, то была бы не жизнь, а мучение. Много раз потом она говорила себе, а сейчас готова была повторить на Божьем суде: всё, что она сотворила после, всё, в чем согрешила, было ради того, чтобы дать жизнь ребёнку, сохранить её и обеспечить. Она, Глэдис, могла не всё осознавать, когда делала, но двигало ей именно это. Если уж родить для себя, то чтобы и дитя об этом не пожалело. Она и сейчас, на суде, говорила то же самое, порой поднимая на присутствующих кроткие, полные слёз глаза: – Я не просто должна была порвать с ним и не видеть его более никогда, хотя этого требовал не только мой муж. Я обязана была признать, что согрешила, перед всеми, кого это касалось. Понести временную кару во временной жизни, лишиться привязанности мужа, доверия всех, кто был причастен. Не оказаться на улице только благодаря его великодушию. Даже если прежде всего он хотел избежать скандала, моего мужа судить не мне. Но только то, на что я пошла добровольно, вымолило Артуру жизнь, больше того – позволило ему родиться здоровым, завидно здоровым, и расти, не зная ни в чём нужды… Тут приподнялся Гавриил, гневно сверкая глазами, но Босацу его опередила: – Пф, за эти вещи отвечаю я, весь Восток знает, что Гуань-инь может дать людям дитя даже в безнадёжной ситуации. И даже почти ничего взамен не потребовать, ну разве что чуть больше поклонения! – Так а по какому праву, – всё же заговорил архангел, разве что отвернувшись от Глэдис и глядя теперь на эту, как выразился Аслан, ведьму, – вы изволите залезать на чужую территорию? Решайте дела на своём Востоке! Наша обвиняемая знать не знает о вашем существовании, а если бы и знала – вы для неё были бы, разумеется, порождением нечистого духа. Глэдис Бёртон должна быть судима исходя из её координат, не так ли, Аслан всемилостивый? На Льва он тоже покосился странно, не совсем признавал его главенство. То ли эмиссар, то ли вообще какая-то странная замена. «Саму» Гавриил уже очень давно не видел, да и не слышал тоже давненько. Лев пока слушал, мерно качал головой, видимо, ждал, что ещё выкинет ведьма. А может, и не только она. Но она, конечно же, уж точно молчать не собиралась. – А ведь тебе такой подход не по душе, архангел. Ты был бы рад, чтобы правила были одни для всех. Заформализованные. – А ты… Если ты влезла в это с самого начала, то что же, ты и толкнула нашу подсудимую на измену, раз уж она могла нормально родить только от другого мужчины? – Я сама, – тихим шелестом возразила Глэдис, вдруг опередив своего странного адвоката. – Я с себя вины ни за что не снимаю. – Лишней тоже не бери, дитя, – негромко, но весомо заметил Аслан. – Всё отмолено, всё прощено. Кроме одного. – И это тоже, получается, восточная ведьма её надоумила, – заметил Гавриил. – Если она, помнится, влезла в суд над леди Винтер, ворвалась вот с этой же аргументацией – мол, Миледи мать и потому права. – Хорошая, между прочим, мать, в отличие от её бывшего муженька – весьма фигового папаши, – с вызовом заявила Босацу. – И сейчас ты скажешь, что высший суд не работает по прецедентам, но ты же первый начал поминать другое дело. – Ну… Да. Но сынок Миледи ничем хорошим не закончил. И вы, миссис Бёртон, своими умолчаниями, своей последней ложью сделали сыну только хуже, гораздо хуже. Если вам был отпущен ваш грех на исповеди – это ещё не значит, что он больше никого не затрагивает. – И… И что же будет с моим мальчиком? – Гавриил, молчи, – отрезал Аслан. – Ты же знаешь… – Знаю. Каждому – только его историю. Простите, миссис Бёртон. И прошу вас ответить: почему за восемнадцать лет вы ни словом не намекнули Артуру, что его официальный отец ему не отец? – Я не могла… Не знала, как. – Прелестно. Не хотели падать ещё и в его глазах, он ведь для вас был единственным светом в окошке. – Берегла его как могла от всей грязи бренного мира. И не могла ронять в его глазах другого человека, отец Лоренцо должен был сделать это сам. – И часть наследства хотели для Артура урвать, – ровным голосом закончил Гавриил. – Не поверю, что вы об этом не думали, а если бы посвятили мальчика в этот обман – ещё неизвестно, какую он бы выдал реакцию. Тут опять не смолчала Босацу: – Даже если Глэдис не проговаривала это и себе самой – ничего плохого в этом нет. Имеет полное право. За то, как старый Бёртон жестоко обманул её надежды, заразил и не предупредил, что ей придётся хоронить одно дитя за другим. – А то это не женская доля текущего века, – заметил архангел. – Помолчи уж! В этих вопросах у тебя вообще нет права голоса! Или… Вот я бы посмотрела, как бы ты повторил это, глядя в глаза Мухе и всем её мухам! – Аслан! Мы же не на внутренней комиссии по этике! Убери эту женщину отсюда! – Уберу. Но сначала сам с ней пообщаюсь, изволь нас оставить, Гавриил. И не беспокойся, меня не слишком волнует твоя личная жизнь. Именем Вельзевул, как и именем Таш, тоже немало хороших дел творилось. Слегка полинявший архангел удалился. Дрожащая Глэдис осталась сидеть на дальнем конце странного каменного стола. Она была напугана и растеряна, она явно не так представляла себе Всевышнего, архангела Гавриила и вообще загробный мир. …Босацу вернулась к ней через пару часов: – Фух, уломала хвостатого! Теперь тебе скажу – идём со мной, там безопасно, там покой, если пугает одиночество – так подыщу компанию, мало ли женщин с похожей судьбой, будет у вас своя маленькая обитель. – Да не стоит утруждаться, я-то и одна в вечности готова остаться, я бы благодарила, но вы же не говорите, что же будет с моим сыном! – Я не имею права рассказывать подробности, могу только пообещать, что твои молитвы возымеют силу. Нет ничего крепче материнского слова. А ещё я считаю, что ты была права во всём, кроме одного. Почти никогда не стоит полагаться на порядочность мужиков, на кого стоит – таких один на миллион. А обычно по ним надо долго и упорно прыгать и контролировать каждый шаг. Ну да ладно, всё будет хорошо, все твои моления сердца, кому бы ты их ни адресовала, шли и идут прямиком ко мне, а уж я разберусь.* * *
– Вот так и получилось, – делилась сейчас Босацу с Шинигами, – что сколько Артура ни домогались – никто так и не преуспел до конца. Могло быть хуже, настолько хуже, что и говорить не хочу, мог быть его отец его самым чёрным проклятием, а не просто ненадёжным обманщиком. Ну, про отца там отдельная песня, я подсуропила так, что раз за разом, до поры до времени он перерождался улиткой… – А почему улиткой-то? – Потому что улитки няшные, не то что он! Но, правда, тоже мало во что лезут. Меня не очень волнует, что там за святыни он осквернял перед смертью, мы с Асланом смотрим глубже, за символику… так что кардиналу улиточность явно на пользу пошла. А родительские молитвы сила, конечно, сильнее некуда. Моего племянника, когда он первый раз родился как Генджо Санзо, тоже домогались по-чёрному и подряд все, но он-то, в отличие от Артура, был обучен любой самообороне, ходил с освящённым оружием и считал себя в полном своём праве пускать его в ход. Жил по принципу «или ты – или тебя», был одним из редких представителей своей конфессии, кому позволено убивать. А с Артуром – это реально как отвод, как будто над ним покров какой был. – А может, просто на свете нет столько озабоченных? Не всегда у людей есть силы кого-то нагибать. – Знаешь, тебе это понять сложно, ты сущность, более чем далёкая от плотских желаний, а люди и ёкаи, по моим наблюдениям, всё-таки помешаны на интимной сфере жизни. И с этим бороться можно либо чудесами, либо добрым словом и пистолетом. – Ну ладно. А Гавриил что, говорил правду? Что это лично тебе было зачем-то нужно, чтобы Артур появился на свет, выжил и выживал раз за разом – ради того, чтобы наконец сделать свою смерть акцией прямого действия? – Да нет, я особо понятия не имела. Я многие моления сердца исполняю вообще не глядя и на автомате. Ну разве что Муха как-то мне говорила, что одна беспокойная душа очень хочет воплотиться, ну разве что мне запомнилась история с Глэдис, и когда мне совсем наскучило быть всемогущей, я пошла наобум и обнаружила себя в той реальности, которую мы с ней вымолили для её сына. Вот так я побыла цыганской танцовщицей, потом Джемма оказалась Повелителем и поступила к тебе на службу, а Монтанелли оказался замешан в семейную историю девчонок, которых сам из себя выдумал мой племянник. Когда я постановила создать для всех них, как ты уже замечал, новое комфортное перерождение. – Ну-ну, отмазывайся. Глэдис так и живёт одна? Они же скучают, наверно… – Они её не заслуживают, а ей, я уверена, хорошо и одной. Она иногда общается с той девочкой, что стала матерью моего Санзо и умерла в семнадцать. А мужчины… ну вот и посмотрим, а вдруг до неё дойдёт наш безупречный кудрявый полицейский? А нет – так нет. – Ага, мы уже заключились, разбить вот некому, не Льва же звать. – Вот Льва Глэдис порою гладит. – Ну и хорошо. Пойду я помалу… а, последний вопрос: а суд над Миледи чем закончился? – Я отправила их с Атосом разбираться между собой и больше их не видела вообще-то.