Milk-White

Голос ведущей то приближался, то снова уносился в какую-то мутную даль, эхом отдаваясь в стенках черепа. Периодически студию застилал густой и белый, как молоко, туман. И этот туман был последним шансом на спасение – если он будет таким же густым, если он задержится в этом состоянии хоть на пять минут, можно будет спокойно заснуть, не беспокоясь ни о сценическом костюме, ни о макияже, ни о других житейских мелочах. Но туман снова превращался в легкую дымку, дымка рассеивалась, обнажая хищные глаза видеокамер напротив. Это был один из тех многочисленных эфиров, на которых вынуждены появляться только что дебютировавшие и еще не дебютировавшие группы, чтобы как-то разрекламировать себя. На каждом из них нужно было о чем-то говорить, будь то дебютный сингл, творчество западных групп конца восьмидесятых или зависимость эмоционального состояния басиста от количества струн на бас-гитаре. Теру подозревал, что никто их обычно не слушает, а поэтому просто заучивал какую-нибудь дежурную фразу дома, чтобы во время эфира ни о чем не думать, а бросить все силы на то, чтобы сражаться с этим проклятым молочно-белым туманом, поселившимся в его голове несколько месяцев назад. А началось все с того, что Хизаки, который недавно окончательно оклемался после разрыва с Камиджо, притащил в их новую, блестящую, только что отремонтированную студию этого мальчика с огромными миндалевидными глазами, в которых застыло недоумение. Поставив его напротив Теру, как наглядное пособие, гитарист, хлопая ресничками и театрально жестикулируя, начал расписывать все многочисленные плюсы нового проекта и этого существа с высветленными волосами, которого он рекомендовал как вокалиста. Закончив свою переполненную междометиями, нередко довольно экспрессивными, лекцию, Хизаки взглянул широко распахнутыми глазами на Теру снизу вверх: -Ну... ты же понимаешь, что теперь нам понадобятся новые костюмы... и новые обложки... и новый концепт... Теру вздохнул и слабо улыбнулся. После смерти Юичи Хизаки остался единственным в мире человеком, которому он не мог отказать. Ни в чем и никогда. -Отлично! – воскликнул гитарист, едва не подскочив на месте. – Значит, сегодня же дадим полет фантазии! – с этими словами он, резким жестом перекинув длинные волосы на одно плечо, скрылся за дверью, оставив Теру и загадочного паренька одних в студии, наполняющейся неловким молчанием. -Ну, здравствуй, - Теру протянул руку, чтобы отдать дань вежливости, пусть и так запоздало. – Ямашита Теруаки. Хотя, думаю, здесь никого не интересуют полные имена, так что просто... Блондин сжал протянутую ладонь. -Знаю. Теру-сан, да? Ладонь у него была сухая и холодная, и от этого словно колючая. А еще непривычно, не по-мужски миниатюрная. Тонкие женственные пальцы, не истерзанные многочасовыми упражнениями с гитарой, на ногтях – ни следа ободранного черного лака, который часто встречается у рок-музыкантов. -Ага. А тебя-то мне как называть? -Джин, - коротко ответил блондин и улыбнулся. Свет из распахнутого настежь окна почему-то не отражался в его глазах, и от этого его лицо казалось каким-то неземным. Теру посчитал, что правильнее всего сейчас будет улыбнуться в ответ. Что он и сделал, прежде чем опустить руку. В тот день, так и не дождавшись упорхнувшего в неизвестном направлении Хизаки, музыканты разошлись по домам – каждый со своими мыслями в голове. Джин ехал домой на электричке, размышляя о том, как же замечательно будет петь и работать с такими людьми, как принц и принцесса Версаля. А Теру спешил на автобус, отмахиваясь от тяжелых мыслей о днях и ночах, проведенных в компании стилуса, графического планшета, и Хизаки, трезвонящего через каждые полчаса. Так появился Jupiter. По крайней мере, Теру считал, что это случилось именно в тот день, когда Джин пересек порог их студии. И сейчас Джин что-то с упоением рассказывал, чарующе улыбаясь ведущей, а Хизаки тонкими пальцами в перчатке поглаживал его по плечу. Теру интуитивно понимал, что камеры сейчас направлены на них, и о, как силен был соблазн приложиться щекой к холодной металлической поверхности одного из двух круглых столиков, стоявших перед ними! Но туман то сгущался, то вновь рассеивался, и оставалось лишь надеяться, что адресованный ему вопрос прозвучит именно в момент рассеивания. Чтобы не прозвучало этого насмешливого «Ты спишь что ли, Теру-кун?» и не последовало пинка под столом от Хизаки... -Ты спишь, Теру-кун?! Туман рассеялся. Теру обернулся к ведущей. -Простите, что?.. -Да что с тобой такое? – в гримерке царил хаос, в котором, как ни странно, было так легко спрятаться... Кто-то смеялся, кто-то спорил, шуршали шелковые юбки и рукава, темные тени сновали где-то наверху... Масаши опустился рядом с Теру на пол в незаметном уголке под вешалкой. -А что со мной? Гитарист попытался улыбнуться, но что-то ему подсказывало, что такая улыбка могла произвести какое угодно впечатление, только не успокоить. -Ты когда в последний раз спал? -Спроси что-нибудь полегче... -Тебе еще много осталось сделать? -Не очень. Но скоро релиз, и буклет нужно сдать в печать как можно скорее... Теру тряхнул головой. Голоса, ругань, смех наслаивались друг на друга и уплывали куда-то вдаль, в темноту... Даже голос Масаши, который сидел рядом и, по идее, не должен был никуда деться! -Может, поедешь ко мне? Так тебя Хизаки не найдет... ну, по крайней мере, не сразу, - басист усмехнулся. – Отоспишься, а потом доделаешь. Один день ничего не решит. -Это тебе так кажется. И потом... если Хизаки-сан меня не найдет, получается, я могу его подвести. И вообще не надо говорить о нем, как о каком-то маньяке! -Ладно, как хочешь... – Масаши со вздохом поднялся с пола. – Не переусердствуй только. Нам нужен живой и здоровый гитарист, а не зомби, от которого остались только глаза и каблуки! Теру улыбнулся – на этот раз по-настоящему. За это ему и нравился Масаши. За его легкий подход к работе, за добрые слова, за надежную руку на плече. За то, что он никогда не намеревался заменить Юичи ни в Versailles, ни в его жизни...