***
4089.-&. г. Galaxy Legion 0771
Главные корабли Легиона выведены на орбиту планеты Монарх- 60_7 в созвездии Вондерлэнд. Война, длившаяся больше трех столетий, вернулась в свою Галактику, и Легион набирался сил для установки во всей Вселенной своего тоталитарного режима и уничтожения всех и всего, что могло не соответствовать их Идеалу. Последней нетронутой точкой оказалась сильная духом, но весьма хрупкая сердцем раса эмпатов на противоположном краю Вселенной — Real_1012. Почти все сопротивления против аморальных преступлений Легиона были уничтожены или оккупированы, но границы этой Галактики продолжали пытаться сохранить свою неприкосновенность. Одной из первых пала обитаемая Земля Солнечной системы — в результате военных действий Легиона на границе с планетами слабой Галактики Луна была расколота надвое. Уцелевших почти не осталось — все те, кто сумели сбежать раньше начала войны и затихнуть в самых отдалённых уголках. Затем почти вся соседняя Галактика — Андромеда, была отведена под могильное поле битвы, откуда выбраться означало умереть от пыток на Монархе. Генералы Легиона только продолжали и продолжали создавать новые колонии, захватывать цветущие Галактики и нести за собой лишь насилие. Так могущество Легиона достигло своего пика и раса долгожителей на несколько столетий закрепила за собой звание беспощадной империи.***
4262. — &. г
Слухи прыгали от одной системы к другой — один из Генералов предал свой очаг и сбежал, прихватив с собой «душу» Легиона. Сотни раз пересказанные истории о предательстве искажались, но лишь одно было неизменным — Генерал выкрал у главного жреца книгу — дневник всех его стараний, где был прописан каждый будущий шаг Легиона, каждый удачно выигранный бой. Ценность этих рукописей приравнивалась к существованию сотен планет. Воинственная раса была готова перерыть всю Вселённую и разорвать каждое живое существо в поисках реликвии, но годы шли и поиски не приносили успехов. Слухи прекратились, надежда союза Real_1012 с каждым годом стремительно падала вниз, ведь потеряв свою удачу, Легион словно обезумел в разы и направил свои войска к границам пока еще свободой, но до безумия уставшей Галактики. Многие жители планет восстания были уведены в плен, многие брошены на произвол судьбы в открытом вакууме, но найти книгу стало задачей невозможной, будто она никогда и не появлялась. С момента предательства прошло уже несколько десятков лет. Легион не потерял своей власти, как и необычайно животной жестокости, но поиски велись и по сей день, словно дело переходило уже на принцип, нежели на важность тайных знаний будущего.***
4305. — &. г Galaxy Aurora_807
Мужчина в длинной чёрной мантии уверенно шагает вперед по темной узкой улице, изредка пиная разноцветные камушки, мещающиеся под ногами. Звезда Зэроу уже стоит в зените, но соседнюю планету отчетливо видно, если забраться чуть выше. Она висит в небе, словно водой размытая в голубых и сиреневых оттенках, за ней еще одна на несколько оттенков темнее, а ближе тонкий заостренный месяц, не исчезающий даже днем. По всему городу развешаны объявления с угрозами смерти каждому, кто будет замешан в укрытие беглецов от Легиона_0711. Только вот ни их особых примет или хотя бы очертаний лица не было ни на одном из плакатов. Беглецом считался каждый второй, как и пытали почти каждого, кто хотя бы посмотрит в сторону легионовцев не так. Мужчина поправляет капюшон, ладонью убирая мешающие пряди за ухо. Он продолжает укрываться от света Зэроу в узких коридорах невысоких зданий и быстро заворачивает в новый квартал. Аврора в своем роде была заброшенной, забытой, но цветущей и прекрасной планетой, некогда приходившаяся для Земли колонией. Звезда Зэроу выступала здесь в роли Солнца, пусть и была намного меньше, но находилась ближе к планете. На Авроре можно было заниматься чем угодно, в основном здесь строились турбазы для отдыха и очищалась от водорослей живописные пляжи. После прихода легионовцев все изменилось. Многие жители покинули планету, других же увели в рабство. Сейчас население Авроры было ничтожно маленьким, но с другой стороны — во всей Вселенной не сыскать планеты удобнее, чем эта. Мужчина оглядывается по сторонам, выходя из уличных коридоров на светлую широкую, почти безжизненную улицу. Какой-то неухоженный старик в доме напротив оглядывает его и с невероятным презрением, отразившемся на лице, зашторивает окна. Мужчина же двигается вперед, постоянно косясь себе за спину, надеясь не поймать чужую тень. Он останавливается возле деревянной двери, где бирюзовая краска пастельного оттенка потрескалась, а местами уже и вовсе слезла. Затем сжимает ладонь в кулак и начинает выстукивать по дереву верную комбинацию. Дверь распахивается внутрь, и мужчина тут же забегает, судорожно захлопывая ее за собой. За порогом на него почти сразу набрасывается с объятиями молодой на вид парень и крепко прижимает к себе. Мужчина не теряется, обвивая руками чужую талию, ладонями ощущая под тонкой шелковой тканью разгоряченную кожу и улавливая сумасшедший стук чужого сердца. — Ты что-нибудь узнал? — Сан. Родное имя на выдохе слетело с губ, а ком в горле не позволил говорить дальше. — Что ты узнал?! Пожалуйста, скажи как есть, я умоляю тебя, — парень вдруг схватил мужчину за плечи, заставляя последнего опустить руки, и затряс, заглядывая в глаза и задерживая дыхание. Капюшон сполз вниз, и старший отвел голову вправо, обречённо выдыхая себе под нос. — Сонхва, не молчи! Пак поднял свой взгляд на парня и вновь застыл. Иссиня- черные волосы уже достаточно сильно отросли, для того чтобы прикрывать глаза и мешать обзору, но мужчина все никак не мог выбрать времени, для того чтобы их состричь. Он оторвал от себя чужие ладони и прошел в круглую арку, ведущую на кухню, развязывая узелок на своей шее. Ткань мантии заструилась, а затем и вовсе оказалась на полу. Пак устало начал расстёгивать пуговицы на своем жилете из грубой ткани светло- голубого оттенка и с узорами в виде цветов, вышитыми серебристыми нитками — такую одежду здесь носил каждый второй. Он опустился на старый деревянный стул, а затем все же набрался храбрости посмотреть в глаза парню, что испуганно застыл в округлом проеме. — Они будут здесь через несколько минут, Сан. Парень тут же изменился в лице, словно ему только что сообщили о смерти целой цивилизации. В голову ударило пьяняще- пугающее чувство ужаса, словно тот дышит прямо в затылок, и с каждой секундой цепкие лапы только сильнее сжимают плечи, ломая ключицы. Чхве прижался к проему, задерживая дыхание и в неверии принялся трясти головой, что-то шепча себе под нос. — Сожги книгу, а я подготовлю все для нас. Сонхва поднялся, снимая с левого уха золотую цепочку с миниатюрными кристалликами и бросил серьгу на стол. Он принялся ворошить ящики в поисках небольшой баночки, но заметив, что парень так и остался стоять в проеме, обернулся на него. Сан с каждой секундой будто сжимался еще сильнее, и Пак был уверен, что прямо сейчас любимый испытывает неописуемый ужас, и хрупкое сердце от этого трескается на тысячи частей. Мужчина вздохнул и ногой захлопнул дверцу нижнего ящика, сбрасывая с себя жилет и закатывая рукава широкой рубахи до локтей. От внутренней стороны ладони начали расползаться и отдавать слабым сероватым свечением причудливые иероглифы, опоясывающие через несколько секунд все руки Пака. Он подошел впритык к парню, осторожно касаясь шеи того. Сан вздрогнул от холода тонких пальцев, что прошлись по горлу и зарылись в волосах на затылке. Старший на это только ласково улыбнулся, легкими движениями начиная массировать за ушами и периодически спускаться вниз. — Солнце мое, так случается. Сонхва заглядывает в чужие карие глаза и едва касается губами бледной щеки. — Но ты… Мы даже не закончили корабль… Сонхва, книгу нужно забрать! Парень резко отталкивает Пака от себя, отшатываясь назад и тут же голову словно нитями тянет обратно к мужчине. Он болезненно стонет, опускаясь на колени и пытается наладить сбившееся дыхание. — Черт возьми, зачем ты туманишь мне голову?! Сонхва медленно подходит к парню, словно виноватый пес, и поджимает губы, опускаясь рядом. — Не хочу, чтобы ты так сильно переживал. — Как?! Парень отдергивает свою руку, когда мужчину пытается помочь ему встать, и с самым обреченным видом поднимается сам, отходя от Пака на несколько шагов. — Как, Сонхва?! — Сан шумно сглатывает, выдерживая небольшую паузу и стараясь как можно тише набрать в легкие воздуха, смотря сквозь мужчину. — Ты говоришь сжечь книгу, говоришь, что Легион уже здесь, как мне успокоиться?! Старший рывком подлетает к парню, хватая его за запястья и притягивая к себе. Он вновь заглядывает в чужие глаза и быстро шепчет: — Сан, мне жаль, что выбора нет. Они нашли бы нас рано или поздно, мне жаль, что ты со мной и мне жаль, что корабль неисправен, Сан… Но сейчас я отчетливо вижу всего один вариант нашего с тобой спасения. В комнате повисает могильная тишина, пока Пака наконец не перестаёт душить собственная вина смешанная с невероятной силы безвыходностью. — Сан. Этот вариант — смерть. Хочешь ты или нет, но тебе придётся принять проигрыш. Парень еще с минуту смотрит сквозь Сонхва, а после срывается на второй этаж, грубо вырываясь из чужих объятий. Старший пинает кресло, которое тут же заваливается на правую сторону, поднимая с ковра в зале пыль, а затем также быстро скрывается за аркой кухни.***
Сан роется в сундуке в поисках этих проклятых пророчеств, но глаза застилают настырные слезы, а руки неистово трясутся, запутываясь в тряпках. Парень останавливается и выпрямляется, зажмуривая глаза. Смерть? Она же всех настигает рано или поздно. Но сегодня слишком рано, слишком неожиданно и до болей в груди обидно. В голове постоянно бегают мысли о том, что спастись можно, спрятаться где-то на этой планетке и сидеть себе тихо. Однако, как только Легион поймет, что зря прибыл на эту «помойку» — от планеты не останется и цветочка, что уж говорить про жителей. От войны не спрятаться, не уйти, не убежать. Все пять лет в бегах — просто счастливая удача, в итоге не давшая своих плодов. С Сонхва они не смогли добраться даже до линии сопротивления, пришлось нырнуть в первый попавшийся разлом и слава всем Богам Вселенной — вел он к обитаемой, но мало известной Авроре. Корабль был неисправен, и Сан знал это, но надежда всегда погибает последней. Все тело переставало слушаться, разум отказывался верить в свое скорое исчезновение, отчего голова буквально раскалывалась. Нужно было дать Сонхва успокоить себя — Старший был прав. С Саном они познакомились на заснеженой планете Прима, почти соседкой самой галактики Легиона, — Пак от чего-то бежал, как от огня, а Чхве, как по злому року судьбы, связался с этим непростым человеком. Сан не жалел об этом, а когда узнал о цели миссии Пака, то и на свои плечи возложил задачу по спасению от легионовцев целого мира. На самом деле парень даже не знал, какой именно внешностью обладают жители Легиона. Пусть тело и было схожим с человеческим, но постоянное скрывание лица за масками еще сильнее устрашало всех вокруг и рисовало самые разнообразные морды этим чудовищам. Сонхва же на вопросы о Легионе обычно терял свою привычную пылкость во время разговоров и старался перевести тему. В душе Сан даже знал почему. Парень протер рукавом рубахи глаза и еще раз судорожно выдохнул. Прямо на дне сундука валялась книга, на вид была старой и дряхлой, словно страницы еле держались на местах. Книга весила точно больше двух килограмм и отличалась своей невероятной шириной. Страницы сдерживал железный замок, а ключа Сан за свое путешествие так и не увидел. Он лишь знал, что она словно пророчество или что-то в таком роде для Легиона, знал, что за нее могут убить. Но видимо юношеская глупость не дала понимания того, что это не игра, а самая настоящая бомба замедленного действия. Может быть семнадцатилетний паренек на службе у Монарха пустил чужака на корабль своего капитана по глупости. Сан поднялся, двумя руками прижимая к груди книгу и сбежал по лестнице на первый этаж. Не оглядываясь на зал, он выбежел через заднюю дверь в переулок. У стены соседнего дома стояла железная бочка с множеством дырок по бокам и покрытая изнутри и поверху плотным слоем копоти. Парень быстро скинул книгу в бочку, отчего вся чернота со дна поднялась вверх. Сан набросал на книгу листьев и поднял с пола небольшой пузырек горючего топлива, поливая прямо в бочку. Когда же книгу пожирали высокие языки пламени, Сана осенила мысль — каким образом Пак собирается ихСан
Голос мужчины звучал твердо и уверенно. Он звоном отскочил от стен и вытеснил абсолютно все посторонние звуки, окружая Чхве.Я сказал
Выпей
По лицу Пака разошлись яркие, светящиеся линии. Они обозначили скулы, нос, веки, подбородок, и даже под челкой засветились тонкие наброски. На нижней губе появился небольшой значок, напоминающий маленький перевернутый крест, а вся кожа, вплоть до кончиков пальцев, покрылась мертвецки серовато- синим оттенком. Сонхва выглядел пугающе до дрожи, совершенно не напоминая теперь создание человеческого вида, но Сан почти ничего уже не видел, принимая из чужих рук стакан, наполненный теперь лишь на половину. Парень даже под приказом проглотил капсулу с трудом, а как только Пак прикрыл глаза, принимая свою теплую форму, младший пал навзничь, вскрикивая от невероятной боли, пронзившей совершенно все тело. Он продолжал биться в истерике и елозить по полу, собираясь с ковра всевозможные мусор вместе с песком. Сердце билось как бешеное, и Сан просто выл от боли, продолжавшей с небольшими промежутками пульсировать в теле. — Солнце мое, ты молодец, — прошептал мужчина, опускаясь к парню и с легкостью поднимая его на руки. Пак прижал Сана к груди, поцеловав в покрасневшую щеку, и двинулся к лестнице на второй этаж. Тело парня периодически сковывало, и он сильно дергался, не в силах контролировать судороги. Чхве только сжимал в ладонях мягкую рубашку старшего, задевая спину и проходясь ногтями прямо по холодной коже. Распахнув дверь в их спальню, Пак осторожно опустил любимого на постель. Сан молча дрожал и не двигался. Он попросту боялся, что какое-то движение обязательно станет последним. Легче было замереть и ждать неизбежного, хоть отчаяние ни на секунду и не переставало душить с уж слишком ощутимой силой. — Съедим вот эту? Пак отошел к глубокой пиале, в которой лежали красные, здоровые яблоки. Аврора, как плантация Земли, местами сильно напоминала ее. Те же яблони с грушами здесь остались еще со временем первых воин Легиона, правда фрукты стали намного больше и сочнее, чем на материнской планете. Прямо за окном раздался грохот с противным скрежетом металла, но Пака больше как и не волновало это вовсе. Он спокойно взял ножик с комода и выбрал самое аппетитное на его взгляд яблоко. Мужчина развернулся обратно к постели, мельком замечая, как единственный не опустошённый город на планете покрывает белая пелена. У самого в душе проснулась тоска по дому, по искристому холоду и пушистому снегу. Пак застыл на месте, разглядывая только картинки родного дома в памяти, и если бы не вновь раздавшийся скрип металла, Сонхва остался бы в воспоминаниях навечно. Пак присел на жесткую кровать и облокотился о спинку, поднимая к себе ноги. Сан уже словно неживым комком был рядом и жмурил глаза. Боль наконец совсем ушла, осталось лишь смертельное ожидание вместе с сожалением. Сонхва пододвинулся ближе и теперь чужая макушка упиралась ему в правое бедро. Он покрутил яблоком в руке, после отрезая от него первый кусок и опуская его к губам Сана. Парень не шевелился и долька от яблока полетела на пол. — Солнце, ну не бойся. Пак уже спокойнее отложил нож вместе с яблоком по другую сторону и свободной ладонью зарылся в мягкие волосы. Сан всем телом прижался к мужчине и судорожно выдохнул, вытирая слезы о покрывало. — Давай по другому ляжем, хорошо? Сонхва спрашивал только ради приличия, еще на половине вопроса заставляя Сана развернуться к нему и подняться. Он уложил парня к себе на грудь, прижимаясь губами ко лбу и застыл на несколько секунд, жмуря глаза. Самому Паку почудилось, что время навсегда застыло вокруг него — может подействовала капсула? Младший судорожно выдохнул, резко хватаясь за чужие плечи от раздавшегося совсем рядом визга и сам Сонхва вздрогнул. Наверняка смерть уже заждалась его и встретит с распростертыми объятиями. — Сонхва, — голос парня кажется севшим и незнакомым, но у Сонхва все равно сердце обливается кровью и по- настоящему горит душа. — А если они найдут нас раньше чем… Сан вздрагивает и голову разворачивает, упираясь лбом в плечо старшего, и такой глубокий вдох делает, словно последний, пугая Сонхва до дрожи в коленях. Он прижимает к себе все еще теплое тело и с облегчением выдыхает, слыша, как чужое сердце все еще бьется. Пак, готов истязать себя за этот эгоизм, временами рвущийся наружу. Он эгоист, ведь в глубине души хочет умереть раньше парня — не видеть его бездыханное тело и не лежать рядом с трупом. От одной мысли все органы сворачивает и противно, но тем не менее Пак молиться всем знакомым Богам за то, чтобы Сан не увидел его холодное тело рядом. — Уже не имеет значения, Солнце мое, процесс необратим. Сан в руках почему-то слабеет, выпуская из ладоней бедную рубаху, и Пак вновь застывает, задерживая дыхание и напрягаясь всем телом до того что, чувствует, как чуть не сводит судорогой левое бедро. Парень всего лишь разворачивается, сдвигаясь вправо и укладывает голову на грудь любимого, аккуратно перебрасывая руку через талию Пака. — Я буду, отрежь, пожалуйста. Сонхва молниеносно хватает со стола яблоко, перебрасывая его в правую ладонь, а затем берет нож. Удерживая яблоко над головой Сана, он отрезает от фрукта небольшую дольку и опускает ее к раскрасневшимся губам. Тяжелая голова поднимается с груди, ненадолго облегчая дыхание. Пак замечает, как младший плачет, но из рук кусочек яблока забирает и быстро откусывает. Кажется, что каждое движение — это последнее движение и стоило бы подумать, что Пак наоборот обрек их на муки длинной в несколько десятков минут, что будут вечностью. Только сейчас эта мысль возникает в голове, но стоит ее отбросить — Сонхва знает, что этот вариант самый лучший из всех веток будущего, которое увы не могло нести им чего-то хорошего. Сан же не может понять, всегда ли эти яблоки были такими вкусными? Мякоть быстро рассыпалась во рту, оставляя после себя только сладость, и Чхве засмотрелся на Пака, который в свою очередь не отрывал от парня взгляда. Сожаление Сонхва выдавали даже глаза. Он приоткрыл рот, словно готовясь что-то сказать, но кроме тяжело выдоха ничего с губ так и не слетело. Мужчина приподнялся, потянувшись ладонями к щекам младшего, осторожно касаясь их и стирая раздражающие кожу дорожки от слез. Сан молча остановил его, слегка надавливая на чужие плечи и принуждая старшего лечь обратно. Он опустился за Сонхва и замер в прежнем положении, прижимаясь к родному телу. — Можно ещё. И Пак уже тянется к брошенному фрукту с ножом, только бы успеть исполнить просьбу. Прошло ведь всего лишь несколько минут, а старший поддается панике, прекрасно понимая, что яд до сердца дойдет не раньше двадцати. Вся дерганность со спешкой уходят после съеденного целиком фрукта. Сан кажется совсем успокаивается — скорее свыкается с мыслью о смерти, только хочется узнать правду перед концом его истории. Терять вроде было уже нечего, а с другой стороны — умирать в руках любимого или врага. Это стоило для Чхве сейчас всего и поразмыслив несколько секунд он решает, что погибнет с фальшивой любовью. Сонхва медленно гладит по спине, целуя яркую макушку, а у самого уже дрожат тонкие пальцы. Страшно, если Сан решит спросить его о чём-то, что Пак утаивал с начала их знакомства, а соврать сейчас будет подлейшим предательством или же ложью во благо — Сонхва еще не решил и боится не успеть. — Сонхва. У Пака сердце замирает, и руки дергаются, вырывая его из мыслей. — Что значит Солнце? Сонхва впадает в полнейший ступор и неловкая улыбка, совершенно не к месту, появляется на лице. — Ты все это время не знал? — Нет. Перед глазами у Пака начинают мелькать живописные картины с Солнечной системой и все книги с Земли, что он читал. — Солнце- это бывшая небольшая звезда в Первой галактике. Она когда-то грела Третью и давала ей жизнь. Я помню, что обитатели планеты звались Землянами. Знаешь, мне так понравилось это обращение- Мое Солнце. Сан молча слушал, совершенно не перебивая Пака и водил пальцами по чужому плечу. — Согревающее, дающее жизнь, яркое и только мое. По- моему это лучшее, что придумали эти Земляне. Чхве изогнул губы в улыбке, поднимая голову к Паку, оставляя между их носами всего несколько сантиметров. Слезы сами покатились по щекам, но Сан продолжал улыбаться, вглядываясь в родные черты лица. — Жаль, что я додумался спросить только сейчас. Сан поддался вперед, осторожно прикасаясь к губам Пака своими. От Чхве по языку и зубам разошелся холод, который Сонхва старательно игнорировал, ведя ладонью по шее в веснушках, после зарываясь в волосы и придерживая парня за талию. Старший старался отвечать на медленный поцелуй, но в собственной голове была каша — столько вариантов будущего, столько ощущение, а сколько переживаний. Пак так боялся увидеть хоть одну ветвь, где они могли выжить, но таковой просто не находилось — вместе их нигде не существовало. Сан отпрянул, напоследок оставляя поцелуй чуть выше подбородка, и опустился обратно на грудь старшему, вслушиваясь в неспокойный ритм живого сердца. Только сейчас он заметил, что оно билось будто сразу в двух местах, но Сан списал все это на собственное волнение. — Ты тогда моя Прима. Пак нахмурил брови, опуская подбородок на чужую голову. Прима не отличилась своим теплом, почти всегда находилась во тьме, еле- еле согреваемая яркой звездой, Эльмор. — Почему Прима? — Там очень легко дышать. И мягкий снег. И еще она очень строга к жизни, учёные Монарха постоянно пророчили ей конец, но она продолжает жить. Разве не похоже на тебя? Слова парня заставили Сонхва вновь уйти в себя — Сан догадывается о том, кто он. Легче или тяжелее было от этого, решать у Пака не было времени. — Простишь меня? Сонхва впервые за свою долгую и ледяную жизнь шептал кому-то слова о прощении. Самому до сих пор казалось, что для него это неприемлемо, но так сейчас необходимо. — Я не держу на тебя зла, — Сан развернул голову к Паку и медленно выдохнул. — Где бы был я, если бы ты не спрятался на моем корабле? К тому же сейчас смерть уже не кажется мне чем-то пугающим. Никто же не знает, что будет с нами там. Пак заметно напрягся, шокировано оглядев парня — он конечно знал, что Сан не заканчивал каких-то высших заведений — он был всего лишь простым солдатом Легиона, которых в тонкости материи посвящать не спешили. Сонхва корил себя за то, что не догадался рассказать Сану о Восьмерке. Все сложилось бы наверняка иначе, легче и проще. — Сан, погибнет только это тело, а ты продолжишь жить, только иначе. — Что? Чхве поднялся на руках, отрываясь от Пака и морщась от выстрелов звенящих в соседнем квартале. — Откуда ты знаешь? — Это выявлено уже как пять столетий назад, жрецы Легиона давно доказали, — Пак остановился, наблюдая затем, как Сану становится хуже с каждым сказанным словом. Мужчина подхватил младшего, утаскивая на себя и постарался успокоить, как только мог. — Прости… Все будет хорошо, Сан. Сонхва продолжал водить ладонями по чужой напряжённой спине и сам успокоился, рассуждая о смерти всего лишь как о разлуке, длинной в совершенно не обозначенный промежуток времени. Он думает только о том, как просто заснёт, а после обязательно найдёт свое Солнце. Может быть тогда уже закончится война или звезда Легиона потухнет, может Прима наконец умрет или Солнце вновь разгорится — Сонхва впервые без малейшего понятия, что случиться, ведь дальше своего края заглянуть нельзя даже такому, как он. — Сан, когда перед тобой встанет выбор, обещай, что останешься таким же синеволосым Солнцем. Парень непроизвольно улыбнулся в плечо мужчины и поддался ближе, чувствуя, как пальцы на ногах начинают неметь. — Боишься, что я тебе не понравлюсь другим? Или может даже другой. — Нет, просто хочу найти тебя, как можно быстрее. Пак в сотый раз оставил поцелуй на макушке Сана и крепче обнял. Хотя казалось бы, что ближе было уже невозможно, но до того больно, что обманом чувств Чхве жался чуть ли не, как кот, к самой голове, а Пак этого кота хотел сжать в руках до хруста костей. — Ты тогда тоже выбирай синий. — Непременно. Сонхва искренне улыбается, и подминает под себя такого же улыбающегося парня. Сан тянется ослабшими руками к шее старшего, притягивая его к себе и тот так трепетно целует, как никогда за все пять лет. Правильно говорят — ценить начинаешь, только потеряв. Конечно же Пак не скажет Сану, что Вселенная может не свести их больше никогда, что может не услышать даже такое сильное желание о встрече и не соединить две обреченные души. Сейчас только искренняя любовь и постепенно уходящее тепло, которое так приглянулось Сонхва. Он никогда бы за свою жизнь не смог представить кого-то, кто смог бы любить его за просто так. Пак улыбается в поцелуй вместо Сана, после отрывается, зарываясь ладонью в мягкие пряди и перебирает их пальцами. Сан был ужасно красивым с россыпью этих веснушек по всей шее, продолжающихся даже на спине, с аккуратными губами, синими волосами и отчего-то загорелой кожей. Пак раньше не задумывался над тем, как же мило парень улыбается, как это передают его глаза, и на щеках появляются ямочки. Он закрывает глаза, чувствуя как Сан обнимает его, не давая отодвинуться даже на пару сантиметров, и целует подрагивающую шею, стараясь запомнить все до последней детали. Чхве почему-то вспоминает про ужин, что он готовил сегодня для них и зачем то извиняется перед старшим за то, что поел без него — не дождался. Сонхва отвечает сразу же — ужин был просто прекрасным, а Сан слишком долго возился с книгой. Пак врет, ведь даже не обращал внимания на плиту, но Чхве почему-то все равно улыбается. Парень, в мыслях о том, чтобы еще он хотел сказать напоследок, поздно замечает то, что уже не чувствует чужих поцелуев и не может пошевелить даже пальцами ладоней. Он застывает восковой куклой на постели, пока глаза продолжают бегать по комнате, а Пак не видит или игнорирует, увлеченный своими переживаниями, только прижимается все ближе. У Сана пульс подскакивает, роговицу медленно покрывают словно прозрачные, переливающиеся перламутром маленькие кусочки плёнки, в конце концов лишая зрения. Все мысли Чхве рассыпаются, и он остается в своей голове совершенно один в могильной тишине, чувствуя только, как жизнь покидает его. Паника мимолетно проскальзывает в сознании — было страшно вдруг оказаться совершенно беспомощным и недвижимым, а после матрас под спиной будто бы проваливается вниз, создавая неприятное ощущение невесомости. Скорее инстинктивно хочется Пака к себе прижать и не отпускать, но тело, как по щелчку, умирает, отпуская Солнечную Душу в долгое беспроглядное плавание. Сан дергается на постели и его руки спадают с чужих плеч, голова неестественно заваливается на бок и с губ слетает последний ледяной выдох в голубых искорках, летящих по комнате. Пака трясет, пока он сжимает веки до побеления бликов под ними и за несколько секунд принимает свой природный вид. Ему впервые было настолько страшно видеть реальность с собой в главной роли. Это все оказалось слишком неправильным и в тоже время — живым. Сонхва за все свои сотни лет не чувствовал столько эмоций, сколько за каких-то пять с этим парнем. И как же жаль, что отрицательных ему открылось намного больше. Мужчина зависает над телом парня на несколько секунд, все еще не набравшись храбрости взглянуть на него. Он заваливается на спину, ближе к окну, по чистой случайности касаясь холодной ладони и все внутренности выворачивает от душевной боли. Сонхва переворачивается на живот, поджимая ноги под себя и вгрызаясь заостренными зубами в одну из подушек. Он кричит, что есть мочи, стараясь заглушить себя, но даже выплеск эмоций совершенно не спасает. Пак в накатившей истерике бьет руками по кровати, затем хватается за деревянную спинку, напрочь отламывая от нее кусок и со всей своей силы кидает на запылившийся ковер. Дерево превращается в щепки, а легионовец наконец отваживается распахнуть глаза, задыхаясь от бушующих внутри эмоций.Его Сан просто уснул совсем рядом.
Пак на коленях подползает поближе, опуская свою темную, отвратную даже ему самому ладонь на чужую притихшую грудь, но сил принимать другой облик совсем нет, да и незачем уже. Их цвета кожи не сочетались — Пак по сравнению с парнем был будто выцветшим и гнилым. Сонхва после встречи с таким ярким Саном искренне уверен был в том, что он грязный, холодный, ужасный и отвратительный убийца, когда парень старался переубедить его, ведь — Ты совершенно не похож на легионовца почему ты так говоришь? Я уверен, что они так не выглядят! Холодные жители Легиона были прекрасны по-своему, но Сонхва уже не верил в это. Сотни лет жизни главного жреца и пророчеств на войну терзали его ежедневно. Осознание того, что всю свою жизнь он служил на погибель Вселенной, лишило Сонхва смысла существования. Он двигался на фронт, чтобы отдать все свои знания некогда врагу, а после извести себя самым изощрённым способом — так чтобы даже души не осталось на перерождение в Восьмёрке. А подарок Судьбы был совершенно некстати, но Пак впервые почувствовал себя в самом настоящем тепле чужой любви и не смог уйти от такого искушения. Сонхва осторожно поправил голову парня, укладывая ее на подушку и дрожащими пальцами опустил чужие веки. Пак не мог плакать — это не было даровано его расе. Однако ему казалось, что по щекам, не переставая, текли самые настоящие слезы. Все было фантомно в его мире — радость, счастье, старания, слезы и боль. Почему же сейчас все эти установки в голове разорвались и сгорели, оставляя только все самое настоящее? За окнами кричали на его родном языке, и Сонхва отчетливо слышал «На этой улице! ». Сердце сжалось, и тело ослабло, опускаясь на постель. Пак подполз ещё ближе — оказалось в реальности было не так уж и жутко лежать рядом с угасшей жизнью. Сонхва только рвало душу, пока он обнимал его, вслушиваясь во все звуки подряд. Соседний домСоседний дом
Не та улицаДругая сторона, другая сторона.
Все крутилось в голове, пока Пак старался загнать солдат куда угодно — только не к нему. Он словно сошел с ума, вслух заикаясь от слез и выжидая своего конца. Невозможно было думать о чём-то, кроме Сана и смерти, гуляющей здесь повсюду. Сонхва прижался к холодному боку, перекидывая правую ногу через Чхве, и прикрыл глаза, содрогаясь всем телом. Он принялся судорожно считать секунды, начиная с каких-то неописуемо длинных чисел, дабы не бежать вперед слишком быстро. Изредка касаясь ледяными губами лба и щек парня, Пак думает о том, что было бы неисполнимо — договориться с его Генералом. Он просмотрел все тысячи вариантов развития будущего и увы — ни в одном его Генерал не соглашается, а Пак подвергается мучениям похуже обычной смерти. И все равно мысли не дают покоя — Сонхва знает, что выхода не было и нет, но тешит себя всем, чем угодно. Мужчина делает глубокий вдох, крепче прижимая голову Сана к своей груди. Он зажмуривает глаза, слыша, как входная дверь слетает с петель, и кто-то поднимается к нему. Животный страх заполняет все сознание Пака, зубы режут десна от реакции организма, принимая вид все больше похожий на хищника, готового ринуться на врага. Он будто старается спрятаться за телом Сана и в тоже время держит его, прижимает к себе, готовый умереть только с ним в руках, и охраняет его. От одной мысли, что могут сделать с телом Сана, глаза наливаются кровью, и из груди вырывается животное рычание. За дверью спальни слышны чужие, тяжелые металлические шаги — кто-то не спеша поднимается по лестнице. Сонхва вздрагивает и молится о том, чтобы капсула подействовала, как можно скорее, потому что не хочет даже на секунду увидеть его мрачную морду. Дверь резко распахивается, и внутрь проходит невысокий легионовец в парадной военной форме. Сонхва чувствует, как тот застывает в дверях, но тело в ту же секунду пронзает сильнейшая боль, не позволяющая сделать простого вдоха. Пак вскрикивает, широко распахивая глаза от боли, сковавшей всю грудную клетку. Он мимолетно осматривает чужое ошарашенное лицо, заостренные уши, темные волосы и пару косичек, все-таки отросших с последней встречи. Роговицу точно также будто бы изнутри залепляет перламутровой пленкой, закрывая вид на Генерала. Сонхва хочет вырвать себе глазные яблоки от боли, пульсирующей внутри черепа, но продолжает считать, что заслужил этих страданий. Даже на грани смерти он считает себя эгоистом, попросту не приняв обезболивающее — хотя бы ненадолго побывать в заслуженном Аду, про который все так писали тысячелетия назад. Первое сердце медленно прекращает качать кровь, заставляя Сонхва напоследок биться в агонии, испытывая жуткие судороги по всему телу и прижимая парня к себе, словно это могло как-то облегчить страдания. Пак сжимает челюсти до хруста, и по подбородку стекает вязкая слюна. Все это длиться для Сонхва вечностью — на самом же деле происходит за считанные секунды. Второе сердце останавливается почти сразу, после остановки первого и от кончиков пальцев на ногах до середины груди прошивает жаром. Сонхва наконец оставляет измученное тело, чувствуя, как слабеют руки, болят зубы, и отчётливо слыша на родном языке давно забытое ругательство в переводе приближенное к простому «Ублюдок». Только странной кажется Паку его первая смерть — вся жизнь должна была пронестись перед глазами, все шестьсот семнадцать лет, а пронеслись всего лишь последние пять и от воспоминаний душе стало тепло. Сонхва в могильном одиночестве, перед тем как самого себя забыть, думает легким силуэтом в огромной, бездонной пропасти звезд.Не заслужил