***
Вэй Усянь приветливо машет Лань Ванцзи рукой. – Лань Чжань! Далеко ты забрался от Гусу. Лань Ванцзи кивает. Не меняется в лице, но в глазах мелькает тень беспокойства. Вэй Усянь выглядит неважно. – Вэй Ин. – Хм? Ты что-то хотел? Раз разыскал меня даже здесь? Идем, в дом. Расскажешь, пока я собираю вещи. Лань Ванцзи снова кивает, молча следует за сонно потягивающимся Вэй Усянем. Сборы занимают какое-то время, Вэй Усянь все же пренебрегает настоятельным советом Вэнь Цин о сне, и готовится отправится в путь. Он потерял счет времени, Цзян Чэн снова будет ворчать о его безответственности. Тряхнув головой, он отгоняет непрошенные мысли и жалящие уколы вины. – Лань Чжань, ты так ничего не сказал. Лань Чжань, что-то случилось? Вэй Усянь с любопытной улыбкой обходит его кругом, заглядывает в лицо. – Ну же, Лань Чжань. Расскажи, что произошло? А может… – Вэй Усянь поигрывает бровями, – Ты влюбился и решил прийти за советом к своему другу? С моей помощью, ты точно завоюешь сердце любой прекрасной девы! Вэй Усянь самодовольно указывает пальцем на себя, широко ухмыляется. Лань Ванцзи не отвечает, но смотрит в упор, глаза в глаза. Вэй Усянь озадаченный такой реакцией, дотрагивается до кончика носа. Как до него доносится тихое, но твердое: – Вэй Ин, пойдем со мной. Вэй Усянь удивленно моргает. – Я возвращаюсь в Пристань Лотоса. Ты хочешь отправиться вместе со мной? Лань Ванцзи отрицательно качает головой. – Идем со мной, в Облачные Глубины. – Зачем? – Цзян Ваньинь плохо на тебя влияет. В тот раз, он почти убил тебя. Он обратился к темным, запрещенным заклинаниям. Вэй Усянь непривычно долго молчит. Лань Чжань с каменным лицом не отрывает от него неподвижных глаз. Наконец, Вэй Усянь отвечает, твердо смотрит ему в глаза. – Лань Чжань, ты мой друг, и я дорожу нашей дружбой, но Цзян Чэн – моя семья, мой дом. Я не оставлю его. – Он затянет тебя во тьму. Цзян Ваньинь пользуется подлыми, грязными уловками. Он обманывает и манипулирует. Он использует тебя. Его поведение недостойно благородного мужа. Вэй Усянь хмурится и от былого дружелюбия в голосе не остается даже намека. – Лань Ванцзи! Следи за тем, что говоришь! Использует? Что за чушь! Он всего лишь стремится защитить свою семью и орден и если для этого ему понадобятся все мои способности, моя жизнь, я буду счастлив отдать ему все, что потребуется. Я не брошу его! Не оставлю наедине с его кошмарами. И никому, – Вэй Усянь делает паузу, переводит дыхание. – Постороннему не позволю судить моего шиди. Лань Чжань отводит глаза. На лице мелькает легчайший отблеск болезненного разочарования и чего-то еще, что невозможно понять посторонним. Молча уходит. Вэй Усянь еще какое-то время смотрит тому вслед. Тряхнув головой, возвращает беззаботное выражение лица. Ему пора возвращаться. Цзян Чэн, должно быть, заждался его.***
– Явился? И где тебя носило? Вэй Усянь ежится под ледяными потоками, плохо скрываемого раздражения. – А-Чэн, я тоже соскучился. – Вэй Усянь тянется обнять своего шиди. Но Цзян Чэн отстраняется, выжидающе смотрит, хмурит брови. Вэй Усяню нестерпимо хочется пальцами разгладить образовавшуюся морщинку на лбу, забрать себе усталость, что читается в каждом движении Цзян Чэна. Но остается на месте, смущенно чешет кончик носа. – Покорми меня. Умираю с голоду. Цзян Чэн полыхает от сдерживаемого негодования. И чего он ожидал, конечно, тот помчался к Вэнь Цин, как только смог, еще и скрывать от него вздумал. – Да что ты. Вот и ел бы там, где пропадал два месяца. Или, и там ты всех до печенок достал, что тебя выгнали? Вэй Усянь широко улыбается. Боги, он так смертельно соскучился. Знакомое ворчание сладкой музыкой ласкает слух. Как бы Цзян Чэн не скрывал, ему тоже его не хватало. Лодочник по секрету сообщил, что Глава, несмотря на разгар дня и свою занятость с самого утра распугивает на причале мирных жителей своим мрачным видом. – А-Чэн! –Кончики пальцев сводит от желания прикоснуться к нему прямо сейчас. Наконец почувствовать, что он вернулся домой. Вэй Усянь плевать хотел на посторонних, пусть привыкают. Он широким шагом сокращает расстояние между ними, обнимает, крепко сцепляя руки у Цзян Чэна на талии. Носом утыкается в плечо. Чувствует, как Цзян Чэн деревенеет, всего на мгновение, а потом слышит тяжелый вздох и его обнимают в ответ одной рукой, слегка поглаживая по спине. Вэй Усянь теряет способность связно мыслить от ответной скупой ласки, а сердце готово проломить грудную клетку. Навстречу такому же бешеному сердцебиению напротив. Вэй Усянь говорит первое, что приходит на ум, потому что если он не заговорит прямо сейчас, то не выдержит и поцелует Цзян Чэна прямо здесь, на глазах у всех, чтобы никто не смел сомневаться, что тот принадлежит только ему. – Ты ведь приготовишь мне суп, как у шицзе? Цзян Чэн слегка отталкивает Вэй Усяня, насмешливо фыркает. – А больше ты ничего не хочешь? Вэй Усянь лукаво щурится. – Хм. Много всего хочу. Но сначала еда. Вэй Усянь уворачивается от подзатыльника, счастливо смеется. Он дома. Они обязательно поговорят и о запретных ритуалах, и о том, где пропадал Цзян Чэн несколько месяцев до начала войны. Обо всем на свете поговорят. Но сначала суп из корня лотоса со свиными ребрышками!***
– Вэй Усянь, признайся, ты отказался от места главы, только чтобы снова валять дурака? Вэй Усянь закопавшись в бумаги, определенно важные и конечно срочные, жмурится на солнце, грызет жареную рыбу. – Цзян Чэн, когда ты стал таким проницательным? Все эти безумно важные дела, до ужаса скучные. Цзян Чэн усмехается. – И кто торжественно заявлял, что будет помогать мне во всем и всегда? Вэй Усянь смущенно чешет нос. – Эй, я же тренирую адептов. Хожу на ночные охоты. Даже общаюсь с этими напыщенными индюками, которые себя почему-то называют благородными заклинателями. И всегда-всегда тебя поддерживаю. – Да, тренируешь охотиться на кур и фазанов и опустошать запасы вина. – Ха, ну не только. Ну-у, А-Чэн, идем со мной. Сегодня праздник середины осени. А ты целыми днями сидишь тут, закопавшись в бумаги. Цзян Чэн качает головой. – Хорошо. Чуть позже. Ты ведь от меня не отстанешь. Вэй Усянь довольно улыбается и вальяжно удаляется с обещанием вернуться. Обглоданные кости рыбы остаются лежать на прошении о разрешении земельного спора между вассальными орденами. Цзян Чэн снова вздыхает. Справедливости ради, Вэй Усянь гораздо лучше справляется с должностью учителя, чем он в свое время. Тот безошибочно находит у каждого сильные стороны и направляет их, находя к каждому свой особый подход. Но Цзян Чэн никогда не признается в этом Вэй Усяню, тот и так своим самомнением скоро продырявит небеса.***
Цзян Чэн вбирал полной грудью знакомые ароматы, слушал ласкающий душу суматошный гул мирного веселья. Еще столько всего необходимо было сделать, но сегодня он не будет об этом думать, сегодня он просто растворится в праздничной суматохе. Он поправил маску на лице. Глупо конечно, как будто под маской и простой одеждой жители Юньмэна его не узнают. Но они вежливо делали вид, что видят его впервые. Усердно предлагая еду и напитки совершенно бесплатно, «в честь праздника». Цзян Чэн усмехнулся, услышав перешептывания за спиной. – Ты почему Главе предложил всего одну несчастную лепешку. Вот я тебе! – Какой Глава? Наш Глава? Так он же в маске. Я и не узнал его сразу. – Глаза-то разуй! Подумаешь, маска. Цзян Чэн неспеша двинулся дальше, Вэй Усянь умчался за лотосовым вином. Странно, но когда Цзян Чэн предложил достать пару кувшинов "Улыбки Императора", что недавно прислал Лань Сичэнь, Вэй Усянь скривился так, будто выпил целую бутыль уксуса и заявил, что вино из Гусу переоценено и следует поддерживать собственное производство. – А-Чэн! – Вэй Усянь победно размахивал целой связкой бутылей. – Какого бедолагу ты обокрал на этот раз? Вэй Усянь обиженно надувается. – Ты несправедлив! Я даже заплатил двойную цену. Идем. Я знаю отличное место. Цзян Чэн покачал головой. – На крышу не полезу. – Ну-у, А-Чэ-эн! Ты ничего не понимаешь в романтике! Цзян Чэн спотыкается на ровном месте, сглатывает, обманчиво насмешливо отвечает. – Можно подумать, ты у нас специалист. Вэй Усянь озорно сверкает глазами, медленно приближается к Цзян Цэну. – Еще какой. Когда Цзян Чэн взмывает в воздух, подхваченный на руки неугомонным балбесом, он обещает себе, что обязательно скинет того с крыши, как только почувствует опору под ногами. Маска остается где-то на земле. – Вэй Усянь! Немедленно поставь меня на землю! Я тебе беспомощная девица что ли! Вэй Усянь беззаботно смеется и продолжает свой путь, легко перепрыгивая с одного здания на другое, пока наконец не останавливается на окраине города, распугав птиц на крыше постоялого двора. Здесь шум праздника приглушенными волнами успокаивающе баюкает, не раздражая слух. Цзян Чэн тут же ловко выбирается из цепких рук Вэй Усяня, досадливо морщится. – Это и есть твое отличное место? Могли бы просто вернуться обратно домой. Вэй Усянь вновь смеется, слова о доме теплом отзываются в груди. – Конечно отличное место. Внизу всегда можно достать еще вина. Цзян Чэн фыркает и выхватывает из его рук пару кувшинов. Расслабленно растягивается на еще теплой крыше, нагретой за день осенним солнцем, и теперь медленно отдающей тепло всем желающим. Вэй Усянь тут же следует за ним, ложится рядом. Какое-то время они неторопливо, в полном молчании наслаждаются вкусом лотосового вина. Полная луна мягким светом очерчивает задумчивые лица, будто всеми силами стараясь развеять все печали. Вэй Усянь задумчивым голосом первым нарушает их молчание: – А-Чэн… – Мм? – Тогда… во время совета орденов в Ланьлин Цзинь, ты говорил с Суйбянем… – Вэй Усянь, чувствует, как напрягается бок Цзян Чэна, но продолжает, – о том, что ходишь по кругу… Цзян Чэн садится, разворачивается, напряженно всматривается в встревоженное лицо напротив, перебивает не дав закончить. – Что еще ты слышал? Вэй Усянь тоже садится. – А там было что-то еще, что мне стоило бы слышать? Цзян Чэн маскирует облегченный выдох под усмешку. – Не было там ничего. Просто озвучил очевидное, что его хозяин идиот. Он со мной, между прочим, согласен. – Эй! А-Чэн, ты ранишь меня в самое сердце. Ну же, не отрицай, что хотел мне вернуть долг ответным поцелуем. Я готов хоть сейчас. Вэй Усянь со смехом тянется к Цзян Чэну. Тот, мгновенно вспыхнув, возмущенно уворачивается, не забыв отвесить подзатыльник. – Вэй Усянь, веди себя прилично! – Ни за что! Спустя какое-то время Вэй Усянь, обиженно потирая болезненно распухшее покрасневшее ухо, обвинительно указывает на Цзян Чэна полупустым кувшином. – Я на тебя пожалуюсь шицзе! – Вперед! И что ты ей скажешь? – Что ты меня не любишь и обижаешь! Цзян Чэн замирает, отворачивается, стремясь скрыть свое смущение. Вэй Усянь же все замечает и широко улыбается, нежно окидывая взглядом такой родной силуэт, не решается больше ничего говорить, чтобы не смутить Цзян Чэна еще больше. Как слышит его тихий, но твердый голос, от которого суматошно заходится сердце и болью отдается в груди. – Вэй Ин… Пообещай мне. Пообещай, что больше никогда не будешь искать способов вернуть мне ядро или любую другую возможность обрести силу. – Цзян Чэн резко оборачивается, – Обещай мне! Вэй Усянь сглатывает, он мог возразить, мог бы придумать тысячи причин, но сдается под яростным, решительным взглядом Цзян Чэна. – А-Чэн. – Пообещай! – Хорошо. Хорошо, я обещаю. Цзян Чэн внимательно вглядывается в его лицо, ища любые признаки обмана, наконец кивает. – Запомни свое обещание и больше не делай ничего опасного. Вэй Усянь смаргивает неприятное пощипывание в глазах, переводит взгляд на яркую луну, зависшую прямо над ними. Делает большой глоток теплого вина – смыть бы эту горечь, осевшую на языке. Вновь улыбается. – А-Чэн. Сегодня такая красивая луна. – Да. – Цзян Чэн чуть медлит, но все же продолжает, – Такая красивая, что сегодня не жаль и умереть. Вэй Усянь снова делает глоток, вино приятно греет изнутри, и чуть ли не впервые в жизни предпочитает промолчать, чтобы словами не нарушить очарование момента.***
Проходя мимо покоев Вэй Усяня, что-то неодолимо звало его зайти. Цзян Чэн сдался. В комнате, прямо на столе, посреди кипы бумаг лежал Суйбянь. Цзян Чэн завороженно приближается к нему. Усмехается. – Что? Он опять тебя забыл взять? Цзян Чэн легко касается кончиками пальцев рукояти, задумчиво поглаживает ножны. – Ну что, теперь ты доволен? Это ведь твоих лап дело? Откуда бы они ни росли. Как ты умудрился это провернуть? Хозяин твой жив-здоров. Только вот уважению к оружию так и не научился. Молчишь? Ну молчи. И нечего так на меня вибрировать. Вот превращался бы в браслет или кольцо, как Цзыдянь. Он бы и не забывал тебя где попало. У него никаких доказательств, одни догадки. Но кажется, будто ножны нагреваются, и теплая вибрация проходит по руке, через все тело, вызывая невольные ассоциации с довольной кошкой. Он молча стоит, задумавшись, еще какое-то время, слегка касаясь, поглаживает кончиками пальцев замысловатые узоры на ножнах. Пока не вздрагивает от неожиданных объятий. Резко оборачивается и нос к носу сталкивается с Вэй Усянем. Тот многозначительно поигрывает бровями и растягивает свой бесстыжий рот в широкой улыбке. – А-Чээн! Как ты мог мне ничего не говорить! Цзян Чэн непонимающе хмурится. – О чем ты? Вей Усянь выдерживает драматичную паузу, показывает на Суйбянь. – Об этом! Что тебя связывает с моим мечом? Ты снова это делаешь! Вот меня ты никогда так ласково не трогаешь! Я ревную! Цзян Чэн давится заготовленными словами и скрывая смущение вперемешку с облегчением легко стукает того по лбу раскрытой ладонью. – Балбес! Вей Усянь театрально хватается за голову. – Вот видишь! Ты меня опять бьешь! Я пожалуюсь шицзе, что ты мне изменяешь с моим же мечом! – Вей Усянь! Что ты несешь? Цзян Чэн все же не выдерживает и смеется, глядя на обиженно сопящего Вэй Усяня, обнимает его за плечи и направляется к выходу. – Пойдем уже, сестра с А-Лином, должно быть, прибыли. От ответного объятия на своей талии, Цзян Чэн чувствует, как тепло и покой разливаются по телу, вытесняя горькие сожаления, заполняя зияющую пустоту в груди. Заплаченная цена больше не кажется такой уж высокой. Он не один. Больше нет.