***
Мидория держался скромно и сдержанно. После получасовой истерики и крика, который разбудил абсолютно всех, его ментальное здоровье, скорее всего, пошатнулось. Он долго находился в ванной, пытаясь смыть с себя грязь, кровь и исколеченную кожу. Синяки горели от прикосновений с водой, сукровица текла из пластыря, — это донельзя ужасно. Изуку был бледен, на лбу блестела испарина. Голос твердил прекратить, что ему не нужно лечить себя. Но, невзирая на боль, руки сами достали из шкафчика три пластыря, которые в изобилии валялись там раньше. Подсохший пластырь первым оказался у него на руке, потом он вынул новый. Сукровица продолжала сочиться, как ни старайся смыть ее водой. Низ живота болел, садиться было трудно. Ноги занемели, особенно правая, пальцы которой уже совсем не чувствовали тепла. В довершение всего открылась гнойная язва в колене и пришлось долго её обрабатывать. На улице было холодно, дул резкий ветер. Воздух был пропитан бензиновыми парами. Машины мчались в разные стороны, водители не желали уступать дорогу, беспрестанно сигналили. Следуя за Шигараки, он остановился и спрятал руки в карманы пальто. Они шли несколько минут молча. В желудке у него урчало и тошнило, но он старался не обращать на это внимания. Чтобы собраться с мыслями, он стал смотреть по сторонам, но они расыпались тогда, когда голос заговорил, и речь его была немногословной. — Тебе нравится? — он прозвучал где-то внутри головы. Его слова были гораздо внятнее и понятнее, чем бормотание, доносившееся из неоткуда.- Нравится? Ты тоже это чувствуешь. Убей, выпусти кишки этим людям, верни миру закон и порядок. Сделай то, о чем ты так долго мечтаешь. — это не его мысли. Не его — слова! Он не понимает. Кто это? — Что ты хочешь от меня? Прекрати! Заткнись! — завопил Изуку, тряся головой и чувствуя, как его рассудок погружается в туман. Эти слова были какой-то смесью ненависти и презрения, словно говоривший разговаривал со стенкой. — Заткнись! Заткнись! Ты слышишь? Заткнись! — мысленно повторял он, готовясь к смертельному удару. Он зажмурился и открыл глаза. — Совсем сбрендил? — Томура изумленно уставился на своего друга. — Ты что, в уме повредился? Приступ? — Нет. Ничего. Я просто… — промямлил Изуку, пытаясь унять дрожь в руках и ногах. — Нервы. Это все нервы. Изуку пытался прийти в себя. В какой-то момент он даже почувствовал, что его разум возвращается в свое обычное состояние, но, увы, голос не желал покидать его сознание. Он продолжал повторять эти слова, как заезженная пластинка. Странно косясь на Томуру, он попытался повторить все эти слова вслух, но у него ничего не вышло. Слова застряли в горле. Шигараки дал ему пощечину. Мидория издал тихий звук и открыл глаза, он явно был не в себе. Сейчас его вид напоминал сломанную марионетку, которую без сознания дергают за нитки, дергают, пока она не превратится в мешок с песком. Злодей опустил руку и нахмурился. — Идём, я умираю с голода, до твоих проблем мне нет дела.Расщепление.
5 ноября 2022 г. в 20:13
В полутёмной комнате слышались хныканья и громкие вздохи, время от времени доносившиеся из-под одеяла. Маленькое тельце не собиралось вылезать из укрытия, истошно завывая. Боль не унималась, таз и поясница невыносимо ныли, а мысли роились в голове, словно мухи у свежего трупа. Временами появлялся какой-то чужой голос, вещавший что-то в духе умных книжек, но, как только мальчик пытался что-то понять, он пропадал. Откуда-то из-за шума крови в ушах доносилось неразборчивое пение. Это бормотание было настолько сложно определить, что непонятно было, что именно поет невидимый певец. Но он отвлекал от того, что случилось этой ночью. Весь смысл действий свелся к одному: сбросить с себя напряжение, накопившееся в спине и голове. Даже шевелиться было больно, но это было лучше, чем паралич в конечностях. К этому моменту все слова на свете уже не имели значения, даже если это будут извинения. Сквозь неплотно прикрытые веки Шигараки различал неровный оранжевый свет электрической лампы и очертания предметов, неоформленные и расплывчатые. Пальцы искали лежавшую одежду и никак не могли найти. На душе было очень спокойно. Если бы не искаженное болью лицо, как могло бы показаться, все было бы в порядке. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как он в последний раз спал, но сейчас это показалось естественным и очень приятным. Сон освежил его и наполнил до краев, оставив позади мучительные переживания последних дней. Вдруг он понял, что в комнате появился кто-то ещё. Пусть ненадолго, но эта безмятежность придала сил. Встав на четвереньки, Шигараки натянул на себя трусы. Вдруг он понял, что в комнате появился кто-то ещё. Подняв глаза, Томура увидел на пороге не проснувшегося Даби, сонно глядящего на него.
— Даби-доси… — сухо произнёс Шигараки, поморщившись, — что ты здесь делаешь?
— У нас стены тонкие. Думаешь, я смог бы заснуть? — неживой голос из-за недосыпа прозвучал так хрипло, что слова прозвучали вовсе неубедительно. Зевнув, Даби осторожно облокотился об косяк. — Сейчас шесть утра. Через два часа у нас должно быть собрание, но, очевидно, я не приду. Ты знаешь причину.
— Жаль, мы как раз подушки принесли для тебя, — сказал Шигараки, с трудом сдерживая смех. Даби цокнул языком и покачал головой. — думаю, придется обойтись без одного человека. Мне не нужно, чтобы кто-то заснул прямо во время переговоров.
— Пожалуй, — тихо пробормотал Даби, потирая лицо ладонью. Томура махнул ему рукой, намекая, что не стоит задерживать его разговорами. — надеюсь, удастся поговорить с Якудза.
Как только дверь за ним закрылась, Шигараки облегченно вздохнул. Теперь можно было расслабиться, но сделать это было трудно, ибо рядом всхлипывал, содрогаясь в рыданиях, Мидория. Этот плач можно было назвать трогательным, если бы он не походил на унылые завывания ветра. Он потрепал мальчика по плечу и попытался задать ему несколько наводящих вопросов, но тот продолжал тихо всхлипывать, словно был в глубоком трансе. Томура знал, что со временем можно будет добиться от него большего, и перешел к теме, которая, как ему казалось, была самой существенной из всех — поводу его причуды. В этом человеке удивительным образом уживались фанатизм с сентиментальностью. Под влиянием пережитых бедствий Изуку стал слишком мягким и наивным. Но это как раз можно было объяснить шоком, который он испытал. Вероятно, такие же чувства были вызваны и гибелью своей мамы. Насколько возможно, нужно было поддерживать в нем боевой дух. Но с другой стороны, было бы неплохо воспользоваться минутой слабости этого юноши.
— Перестань хныкать. Нам нужно поговорить. Помни: ты отвечаешь передо мной. Запомни и другое: теперь я — твой начальник. Я хочу, чтобы ты был самым послушным и внимательным. Думаю, что и ты тоже хочешь быть полезным. Поэтому прошу: делай то, что я говорю.
Изуку вжался в футон. Казалось, он потерял дар речи. В его глазах была обреченность, которую никак нельзя было прочесть. Словно он понял, что возражать бесполезно, и ему остается только подчиниться. Неужели до него наконец дошло? Неужели он понял, что ему не спастись? Мидория попал в ловушку, в которую сам же себя загнал. Над ним нависла черная, тяжелая и неумолимая туча собственной трусости. Он видел неизбежность. И видел себя, отражающегося в тысячах зеркал во всех мирах, исчезающих в адском пламени. Этой секунды оказалось достаточно, чтобы Изуку испытал настоящую панику. Его душа, источающая презрение к себе самому, распалась на тысячу тончайших зеркал, каждая из которых оказалась порочной из-за своей собственной мерзости. С этого момента все пошло наперекосяк. Наверное, надо было заорать во весь голос, топнуть ногой и затопать в истерике… Но это не помогло бы. Он уже перешел черту. Надо было заканчивать, пока он еще владел собой. Нанесенный шок хорошо сочетался с причудой, ломая что-то в самой сердцевине психики. Было непонятно, почему, после всех обрушившихся на него невзгод, страх смерти кажется таким нелепым. Он не испытывал к смерти ничего. Совершенно ничего. Смерть казалась какой-то ненужной и совсем не страшной.
Деку жёстко схватили за волосы, он мотнул головой, освобождаясь от назойливых рук, и согнулся. Ноги подогнулись, скулы свело от боли, но он сумел удержать рвущееся из горла шипение. Томура толкнул его и Изуку упал на спину, сильно ударившись затылком. Он изо всех сил пытался прийти в себя, пока острые ледяные пальцы не впились в его бока. Изуку сделал отчаянную попытку выбраться, но, поскольку тело было слабое, почти парализованое, силы таяли очень быстро. Теперь он был способен лишь на пассивное сопротивление.
— Какой ты безобразный, — прошептал Томура, дотянувшись до своего худи и небрежно натягивая его на себя. — для такого хлюпика ты хорошо сохранился. Неужели никто не хотел тебя? — слова Шигараки звучали теперь ласково и чуть покровительственно. Он был явно доволен собой, пока Изуку униженно выпячивать грудь, стараясь хоть этим заслужить тень похвалы. Но, когда из-под одеяла донёсся густой утробный звук, злодей отпустил его и в лице мальчишки мелькнуло недоверие. Томура, одергивая худи, беззаботно добавил: — Собирайся. Сходим в кафе, поедим. А потом в волосы тебе подстрижем.
Сгорбившись, он стал смотреть на свои колени. Изуку некоторое время лежал в тишине, пытаясь привести в порядок мысли и восстановить дыхание. Тело, тело испорчено, думал он. В душу не приходило и следа похоти. Тёмная материя словно всосала весь огонь надежды, и теперь его обволакивал страх. В горле образовался сухой комок, и как он ни старался проглотить его, ничего не выходило. Изнуряющая неподвижность тела потихоньку стала утомлять. Челюсть раскрылась, и он сделал долгий шумный вдох, готовясь издать громкий вопль.