Взрасти свой сад

      Хо Чжань, если бы его спросили, а у него было желание отвечать, не смог бы объяснить, что заставило его поступить так, как он поступил. Это было мгновенное решение. Он не мог иначе, несмотря ни на что, все эти попытки Сяо Ина отделаться от них так ярко напоминали ему вернувшегося в теле Мо Сюаньюя Вэй Ина, что он просто сделал так же, как тогда. И лишь много позже до него дошла простая истина: Сяо Ин не был его Вэй Ином, знакомым с ним со времен далекой юности, знающим его порывистость. Однако было поздно плакать по разбитому кувшину — вино уже пролилось.       Они укрылись на одной из лесистых вершин там, где начинали свой путь по этому миру. Лететь куда-то еще, рискуя быть обнаруженными? Незачем. В палатке, рассчитанной на двоих, троим уже было маловато места, а четверым и подавно, но иной у них не было, как не было и запасных спальных мешков, так что, хотел бы того Вэй... Сяо Ин или не хотел, ему пришлось довольствоваться одним с Хо Чжанем на двоих. Той ночью спалось Чжаню, словно младенцу в материнской утробе. И следующей. А вот на утро третьего дня от их побега из Тяньчжу юноша пришел в сознание.       Держать его парализованным все это время не стал бы никто, Хо Чжань прекрасно знал, как болезненно отзывается тело не-заклинателя на подобное ограничение. Но вместо этого аккуратно связал его, не перекрывая кровоток, но полностью лишая свободы движений. Юношеское тело, одетое лишь в нательное белье, обвязанное алыми витками и узлами, пришлось замотать в два одеяла, чтобы не бередить безумное желание молодого, сильного, сгорающего от близости возлюбленного, тела. Ну, и не дать Сяо Ину простудиться, конечно. Хо Чжань прекрасно видел все те тревожные взгляды, которыми обменивались его брат и сын. Он понимал ненормальность своего поведения. И принимал ее — не желая никакой «помощи». Если он сошел с ума, пусть так и будет. Если это единственный способ получить то, что он желает — он применит силу, но не позволит этому желаемому сбежать. Не теперь и более никогда.       Но Сяо Ин пришел в сознание, и положение собственного тела опознал едва ли не мгновенно. На его лице вспыхнула ярость, а серые глаза потемнели, казалось, еще мяо — и метнут молнии. Повернув голову, он впился взглядом в Хо Юаня, тут же виновато втянувшего голову в плечи:       — Вот как высокорожденные иного мира держат свое слово!       — Вэй Ин.       — Я. Не. Вэй. Ин! — почти прорычал юноша. — Я — Сяо Ин, сколько раз мне это еще повторить?! И вашим Вэй Ином я не буду никогда! Ни-ког-да! Хотя бы потому, что он ушел! Его память, то, что вы притащили из своего мира, его душа-хунь, что была запечатана в флейте. Ее больше нет.       — Ты видел его? Что он сказал?! — Чжань едва мог держать себя в руках, чтобы не схватить и не начать трясти мальчишку за плечи.       — Видел.       Сяо Ин успокоился и словно бы закрылся изнутри на тысячу замков.       — Он сказал мне оставаться самим собой. Не нести на плечах бремя его памяти — кроме кое-каких знаний о Дао Меча, которые он мне подарил. И дал полную свободу действий относительно некоего Лань Чжаня, — его голос исполнился яда, а взгляд — презрения: — Сказать, что я выбираю? Или сам догадаешься?       — Ты...       — Суйбянь!       Чжань в шоке смотрел, как из рукава его шеньи, оставленного у постели, повинуясь неумело сложенной печати, выскользнул меч в темных ножнах, как с тихим звоном он покинул ножны и взрезал веревку, освобождая руки юноши, как покорно легла в узкую ладонь рукоять, отделанная черной кожей и бронзой.       — Я называю тебе новое имя. Чжунъянь ты отныне и навсегда, если принимаешь его.       Меч засветился — но не привычным, не знакомым по прежним временам алым светом, а ярким, иззелена-золотым, и таким же светом полыхнули иероглифы имени на ножнах, меняясь: меч принял и нового владельца, и новое имя. Чжаню словно взрезало нутро от подвздошья до горла и этим голосом, и словами, и именем.       И тяжкий надгробный камень на могилу его надежд обрушил тихий треск: он узнал его, как может узнать музыкант звук ломающегося инструмента. Рассыпалась, растрескалась, превращаясь в бесполезную кучку обломков-щепок, черная флейта, лишенная не только части души своего владельца, но и остатков его ци. Все, что несло в себе хотя бы частичку памяти о Вэй Ине, было уничтожено, отнято...       Кто лишил его сознания — сын или брат — Хо Чжань не понял. Но, очнувшись какое-то время спустя, обнаружил уже себя связанным, только так, чтобы непомерная сила тренированных рук не помогла освободиться. И с запертой ци.       — Дагэ. Тебе нужна помощь, — печально глядя на него, сказал Цюнлинь, А-Юань только кивнул и вынул цинь из рукава, уложил на колени, начиная играть «Очищение сердца».       Чжань запрокинул голову и расхохотался, понимая краем сознания, что выглядит помешанным, но не в силах остановиться.       Проклятый мальчишка сидел в углу и полировал меч, и каждый раз, когда Чжань бросал на него взгляд, это сталкивало его в пропасть. Слишком похожи — и слишком разные... Принять то, что этот Ин — это не его Вэй Ин, Чжань не мог, хотя какая-то часть его души это уже приняла. Но Вэй Ин не явился ему даже во сне, чтобы сказать лично, что уходит навсегда! Не попытался достучаться до его сознания еще в их мире, чтобы он просто продолжил то, что начал — и наконец ушел следом!       Нет... Нет, Вэй Ин... Он дал ему знак, дал ему... шанс? Чем дольше Чжань думал, почти не вслушиваясь в умиротворяющую мелодию циня, тем больше он находил подтверждений своим догадками: Вэй Ин его мира, влюбивший его в себя, даже не подозревая об этом, не мог ответить взаимностью, потому что не питал такого же чувства. Сюда укладывались все его поступки, насмешки, подначки тех двух месяцев, что они провели бок о бок в своем путешествии-расследовании. Это все было его попытками вызвать отторжение — ведь Чжань не признавался словами в своих чувствах, а Вэй Ин, должно быть, не помнил того, что он говорил ему после бойни в Безночном... И те слова в храме — они в самом деле были не признанием, а способом вывести Цзинь Гуанъяо из равновесия! Мелкий паршивец и здесь оказался прав. Ему не хотелось думать, как все могло бы обернуться потом, если бы рука шлюхина сына действительно выпустила струну. Как все могло закончиться. Наверняка они бы справились, вывели подонка Яо на чистую воду, а может, его убил бы лютый мертвец Не Минцзюэ. И что было бы дальше? Питаемый надеждами, он, Чжань, мог поступить так же, как поступил с этим Ином — утащить в Гусу, в любой попавшийся на пути городок, в кусты, наконец — и присвоить. А Вэй Ин, растерянный, лишенный всех ориентиров, дома, семьи, все еще не отпустивший прошлое — ведь для него не было этих тринадцати лет! — просто покорился бы его напору, поддался, как поддается ветру гибкая ива. Но ветер стихает — и ива распрямляется. Их отношения были бы обречены повторить отношения его родителей. Он бы не отпустил свое. Вэй Ин, рано или поздно обретя уверенность в себе, воспротивился бы и потребовал свободы. Или... угас, задушенный его «заботой», правилами ордена и требованиями и неприятием старейшин Лань и дяди, окончательно.       Но все случилось так, как случилось — и Вэй Ин ушел, освобожденный, хоть и не узнавший правды о своей невиновности во многом из того, в чем винил себя. Хотя... Если они как-то встретились с Сяо Ином, тот мог и рассказать ему все, что рассказывал мальчишке сам Чжань. Тогда тем более логичным представляется его окончательный уход.       И все же Вэй Ин оставил ему шанс. Дал знак, что нужно отпустить прошлое и попробовать жить настоящим. А в настоящем у него... довольно расплывчатые и несколько мрачные перспективы. Они втроем могут вернуться в Тяньчжу, встретиться с здешними ланьцами, доказать, что имеют право на мечи и звание высокорожденных... Получить печати и стать... кем? Подчиненными? Сомнительными личностями под постоянным негласным надзором?       Еще они могут остаться хуэйчэнь, бродить по свету и рисковать каждый день нарваться на тех же высокорожденных на Ночной охоте и быть убитыми. Они чужаки в этом мире, и единственной нитью, которая может им помочь выйти к свету, остается Сяо Ин. Но мальчишка больше не доверяет им...       Отпускать его Чжань не желал, несмотря на все доводы рассудка. Это было выше него, словно одержимость, побороть которую он был не в силах. Сяо Ин не был Вэй Ином. Не был и не хотел быть похожим на него. Но он уже был! Он был настолько похож, что Чжань не имел сил сопротивляться притяжению. Словно дело было не в теле, не в душе, а в чем-то ином, что в любом мире должно было неизбежно столкнуть их. В судьбе? История повторялась, только вот в Облачных Глубинах благородный Нефрит Лань всеми силами отталкивал от себя Первого ученика Юньмэн Цзян, а здесь и сейчас юный гордый хуэйчэнь отталкивал высокорожденного из чужого мира, раздражающего и надоедливого прилипалу...       Хо Чжань уткнулся лицом в колени и рассмеялся.       Чжунъянь, даже не нанеся ему удара, заставил говорить правду хотя бы себе. И правда эта резала острее, проникала глубже, впивалась в кости. Правда перемалывала его разум, как неумолимые жернова: он никуда не уйдет без Сяо Ина. Он не может упустить последний шанс быть счастливым. Он. Такой. Эгоист...