Избранные и Боги

      — Ну вот. Всё-таки уснул — тихо произнесла девушка, отпуская вторую кисть руки брата друга, которую держала в своих ладонях, тому на живот.       Внутри у неё всё трепетало от нежности к парню, что знала ещё совсем израненным и недоверчивым мальчишкой ставшего юношей, что продолжает бороться несмотря ни на что. Но при этом ей было так горестно из-за всей той боли, что он несёт в себе каждый день, дарованный им Богами.       — О Лала, почему ты так жестока к нему? Чем он заслужил все эти страдания? В чём был он виновен, что ныне, всё ещё ребёнком, несёт всё наше бремя? — она знала, что должна быть сильной ради него. Кто поможет ему как не она?       Она помнит, как сказала, что будет ему старшей сестрой всё то время, что Боги уготовили их душам. А их души бессмертны. Она согласилась быть ему старшей сестрой всю оставшуюся вечность. Она, правда, хотела быть лучшей для него, чтобы хоть как-то помочь.       — Лампчка, оставь его. Ты ведь помнишь, что ты всё ещё не выполнила мою просьбу? — ехидный голос раздался где-то изнутри собственного черепа девушки, царапая там что-то и вызывая странное, но такое знакомое ощущение крови стекающей по задней стенке горла.       — Не волнуйся. Я помню все свои обещания — одарив юношу нежным взглядом, на прощание девушка аккуратно убрала волосы с лица брата друга и, встав со своего места, тихо покинула комнату.

___

      — Курасан?       — М-м-м. Что такое Кнайф?       — Лампчка… она же… забудь. Это неважно.       — Тебе тоже кажется, что она странная? Словно она другая?       — Тебе…?       — Да. Она кажется доброй и заботливой. Всегда помогает и утешает, но порой…       — Спасибо…       — А?       — Я думал что со мной что-то не так из-за того, что я вижу… это… я боялся, что только я вижу это. Так что спасибо.       — Ну… даже если бы только ты видел что-то странное, то, скорее всего, это нормально. Ну, знаешь… мы все здесь странные. Словно кто-то ради забавы собрал группу странных детей под присмотром странных взрослых, которые ничего не делают. Это всё странно. Так что, возможно, то, что мы видим, что люди вокруг нас странные, а некоторые намного более странные и другие… возможно для нас это нормально или даже хорошо.       — Очень странным людям лучше не доверять спину. Они могут укусить.

___

      Вынырнуть из сна в этот раз получилось спокойно и быстро. Голова болезненно пульсировала, и казалось что-то, пыталось пробить стенки черепа изнутри. Во рту было до отвращения сухо, будто бы вся влага решила покинуть тело. Но самым отвратительным во всём этом, по мнению Кнайфа, было ощущение, словно кто-то что-то неотрывно смотрит на него.       Стоило лишь глазам раскрыться, игнорируя проникающий в комнату свет, в его душе зародился невероятный ужас перед нависающей над ним высокой фигурой Бога. Чужие глаза рассматривали его с таким же интересом, как и ребёнок находящееся перед ним насекомое и, обдумывая, что следует оторвать ему первым. Резко губы растянулись в оскале, да и в целом лицо Бога стало садистки-насмешливым, и в этот момент, попытавшись оказаться как можно дальше от И Краткого, он понял, что совершенно не может пошевелиться, лишь беспомощно вращать глазами.       — Маленькое негодное ничтожество, наконец, поняло, не так ли? Ты ведь жульничал на моём испытании. А я ненавижу тех, кто нарушает правила. Ты знаешь, что тебя не должно было быть здесь. Верно. Я должен был насладиться твоими криками на арене вчера вечером. Хотя, что мешает мне исправить это упущение сейчас — глаза с вытянутым горизонтальным зрачком блеснули, в то время, как одна из рук провела по шраму, проходящему через глаз беспомощно лежащего юноши. Резко отдёрнув руку и скривив лицо в отвращении, он вытер руку о платок, что достал откуда-то из воздуха.       — К моему глубокому разочарованию, слишком многим было интересно наблюдать за чем-то, вроде тебя. Такая ошибка и в нашей игре. Только мне интересно, чем же ты приглянулся нашему малышу Яори. Видишь ли, ему не нравится всё это веселье, а из-за тебя он не только в первых рядах, но и сам участвует — лицо, что по мере речи меняло свои выражения, резко прекратило выражать что-либо. — С интересом посмотрю, как ты умрёшь.       Стоило Богу произнести только последние слова и раствориться в пространстве, как юноша, подорвавшись с кровати и перегнувшись через край, опорожнил содержимое своего желудка на пол. Судорожно хватая ртом воздух, между хрипами и срывающимися с губ всхлипам, Кнайф пытался собрать себя. Этот Монстр, именуемый себя Богом, заставил ещё больше сломаться чему-то внутри. Теперь у него ещё больше того, что нужно собрать и починить.       Какое же он ничтожество. Да. Разве может быть иначе?       С губ начали срываться истерические смешки вперемешку с рыданиями. У Кнайфа уже просто не было сил сдерживать их.       Не было ни сил, ни желания.       Да и зачем пытаться?       Все вокруг и так знают, какое он отвратительное, гадкое, жалкое, истеричное, грязное ничтожество, недостойное всего, что он имеет.       За всеми рыданиями и смехом он отчётливо слышал, как что-то с хрустом ломается в голове.       Но разве это важно?       Нет.       Если это он, то это не важно.       Он не достоин ничего.       Ему лучше умереть       И следует сделать это как можно быстрее.