Всему своё время

      Семнадцатое сентября. Для Пик Фингер этот дождливый осенний день с самого начала не предвещал ничего кроме катастрофы.       Всё пошло не по плану ещё неделю назад, в тот самый момент, когда Энни и Армину ни с того ни с сего поручили совместный доклад. Дело в том, что после занятий у Арлерта была подработка и над заданием ребята могли трудиться исключительно по утрам, из-за чего Леонхарт стала выходить на пару часов раньше обычного.       Конечно же, Фингер знала о планах подруги: каждый день она ставила по меньшей мере с десяток будильников, однако именно семнадцатого сентября ни один из них так и не смог её разбудить.       Пик открыла глаза, с ужасом осознавая, что проспала – впервые за время учёбы в академии. И всё бы ничего, но она умудрилась проспать в самый неподходящий для этого день. В день, начинавшийся с лекции профессора Аккермана.       «Половина девятого», – огласили суровый приговор стрелки настенных часов, и Фингер пулей соскочила с кровати. Она накинула халат и уже хотела было побежать в ванную, как наткнулась на тумбочку:       – А-а-а-ай! – простонала Пик, схватившись за раскрасневшийся мизинец, – Хуже просто не придумаешь!

…

      Больше всего на свете Леви Аккерман ненавидел дождь, кофе и четверги, поэтому, когда в дождливый четверг вместо черного чая Леви по ошибке продали американо, он понял: семнадцатое сентября не предвещает ничего кроме катастрофы.       Четверг – один из тех дней, когда Аккерману нужно было выполнять ненавистные ему обязанности профессора. Казалось бы, злополучный день не мог стать ещё более несносным, однако во время утренней пробежки Леви настиг нешуточный дождь, а в кафе, где он решил его переждать, вместо черного чая ему по какой-то неведомой причине сделали кофе.       – Чёрт возьми! – выругался Аккерман себе под нос, – Хуже просто не придумаешь!       Да, после столь ужасно утра Леви был не на шутку взбешён, однако он готов был смириться с любыми неудобствами, если бы в этот отвратный день на его лекцию пришло поменьше людей.       Аккерман надеялся, что после первого занятия энтузиазм студентов сойдёт на нет, но за злосчастной дверью его ждало лишь очередное разочарование – зайдя в аудиторию, он увидел всё ту же толпу. Людей, казалось, было даже больше, чем в прошлый раз.              Леви уже хотел было закричать, как вдруг позади него раздался звонкий голос:       – Прошу прощения, можно войти?       Аккерман обернулся и в тот же миг позабыл о волновавшем его полчище студентов. Перед ним стояла… девушка?       Длинное несуразное подобие юбки, мятая рубашка навыпуск, поверх которой к тому же был наброшен какой-то бесформенный кардиган, чёрные сальные волосы, небрежно собранные в нелепый пучок, раскрасневшееся лицо и… виноватая улыбка! Она выглядела как оборванка, пришла позже преподавателя и… улыбалась!       Леви просто не выдержал:       – Имя, – холодно отрезал он.       Девушка вопросительно моргнула.       – Ваше имя, мисс, – тон «профессора» стал командирским.       – Пик… Пик Фингер.       – Мисс Фингер, я полагаю, что вы хотите стать адвокатом?       – Да, это… – улыбка Пик чуть заметно дрогнула, – так и есть.       – В таком случае, я просто обязан сказать: ни один здравомыслящий человек не доверит вам представлять свои интересы, потому как ни один судья не воспримет всерьез слова человека, неспособного погладить собственную рубашку. Адвокат должен быть воплощением совершенства – опрятным, пунктуальным, рассудительным. В вас, мисс Фингер, нет ни одного из этих качеств, поэтому я искренне советую вам не тратить понапрасну своё и моё время. Вы…       Леви разошёлся не на шутку: он продолжал выплескивать скопившееся внутри негодование, напрочь позабыв о том, где находится и кем является.       А Пик стояла ни жива, ни мертва. Казалось, ещё одно слово – и она не выдержит: заплачет прямо здесь, перед кучей незнакомцев, перед своими друзьями, перед этим безжалостным «педантом и чистоплюем».       Она бросила быстрый взгляд на перешептывающихся студентов и выбежала из аудитории.       В этот момент Аккерман наконец-то пришёл в себя.       «Чёрт! – подумал он, глядя на закрывшуюся дверь, – я облажался».