***
Все видели Виэриталеисэль именно такой. Грубой, злобной и отталкивающей. Она и не пыталась, по правде, никого притянуть к себе. Да даже если хотела бы, кого?! Шемку, которая пленила её, держала на цепи, как собаку или рабыню, собиралась судить и казнить? О, да, располагающая особа, у эльфийки при каждой встрече сводило челюсть и непроизвольно скрежетали зубы. Приходилось всё время себя останавливать от того, чтобы выхватить из-за пояса припрятанный кинжальчик и всадить его в открытую шею. Вонючая шемленская кровь, наверное, даже красиво растеклась бы кругом алым пятном… Советница Лелиана из той же категории. Она тоже была там, то есть была одной из тех, кто свободную долийку пленил. Вспоминая о причинах, о своей «вине», которая буквально заключалась в том, что Виэриталеисэль посмела выжить, когда все погибли, она только убеждалась, что все шемлены одинаковые. Далее в списке следовал Каллен, но он вообще храмовый рыцарь, их девушка ненавидела так сильно, что не подходила близко, чтобы не выцарапать ему глаза. Конечно, это не он напал тогда на её мать и сестру, его там не было, но это никак не извиняло командира. С Жозефиной у них был почти нейтралитет. Посол оставалась шемленкой, но в целом всячески старалась этот острый угол сгладить и, благодаря этому, оставалась единственной из советников, к кому Виэриталеисэль хоть немного прислушивалась. По принципу наименьшего неприятия строились и её отношения со спутниками. Наименее неприятными были Варрик, он вообще гном, а потому не напрягает — гномы ничего плохого девушке не сделали. Коул дух, он тоже нормальный, насколько это возможно. Ну и Бык, с кунари никаких особых проблем эльфийка не имела, раздражала только его кодла, в которой была куча шемов. Но это ладно, к ним в таверну можно было не заходить. С Соласом всё было очень сложно, наверное, в определённом смысле два эльфа-мага друг друга ненавидели. Он говорил, какие долийцы плохие, и как они всё переврали, Виэриталеисэль всегда вскипала и уходила, чтобы не наброситься на того, кто вроде как её спас от смерти. Но последнее вопрос спорный, а терпение у неё не безграничное. По правде, терпение это практически подходило к концу и с каждым днём девушке было всё труднее ответить себе на вопрос, зачем она остаётся тут. Она ненавидит большую часть организации, большую часть мира, который как бы спасает… Да что там, у Виэриталеисэль с «врагом», этим Старшим, было куда меньше разногласий, чем с так называемыми союзниками. Если так посмотреть, у них вообще, считай, не было разногласий, по крайней мере, у эльфийки с ним. Ну да, поорали друг на друга, порычали, он её за руку потягал, она его за наросты, всё честно. У самого Корифея вроде как претензия была, он даже её сразу озвучил, довольно грубо, с чего и началось их общение. Так вот, долийка никогда ничего не воровала, с трупов не считается, а потому полагала претензию необоснованной, но, с другой стороны, ничего не помнила, так что утверждать не могла. Может и правда своровала она этот якорь-метку, но, если и так, скорее всего, не специально. Правда, прояснить это они не успели, но Виэриталеисэль была уверена, что ещё потолкуют. Если окажется, что она и правда украла метку, эльфийка была бы рада вернуть. Примерно так она, кстати, и сказала. Правда, оздобила фразу разного рода грубостями и ругательствами, но это уже мелочи, они оба были достаточно грубы. Так вот, отправляясь на бал в Орлей, долийка размышляла о том, что всё это ей вообще-то даром не упало. Хочет Корифей быть шемленским богом, вместо Создателя? Ну и пусть будет, как будто ей есть дело до того трона и всей шемской церкви! Он ведь на место Митал, например, не претендует, так что для Виэриталеисэль это имело максимально маленькое значение. А то, что мир может демонами наводнить, так это тоже не её трудности. У неё есть якорь или как его там, кстати, если верить Соласу, даже эльфийский, то есть прав на него у долийки даже как будто больше, чем у магистра. Разбежались бы, она бы эльфов (своих) защитила, а остальные пусть сами справляются. От того, чтобы взять и уйти останавливали только мамины письма. И чуть-чуть — письма Дешанны. Мама была единственным светом в окошке, лучшим, что осталось в жизни Виэриталеисэль, её слово значило всё. Если бы мать не написала ей почти сразу после храма, девушка отрубила бы себе руку и сбежала, возможно, забрав с собой пару шемленов, ту же Кассанду, к примеру, уж больно напрашивалась. Хранительница же просто пользовалась уважением не только в клане в целом, но и у своей первой. Она, в отличии от прочих, приняла их с матерью, когда прочие отказались. Из страха перед изменившейся магией девушки, их не принимали даже в кланы, где первого не было. Но только не Дешанна. И за это, а ещё за трепетную заботу о матери, Виэриталеисэль была невероятно благодарна наставнице. Её слово в пользу Инквизиции тоже было не пустым звуком. Была и ещё одна причина, не слишком очевидная, не самая главная, но была. Непонятно, зачем, но наверняка ведь долийку в этот храм направила именно Митал. Её валласлин украшал лицо девушки, Великая Защитница вела её по жизни и привела в такое странное место, в гущу событий. Наверное, тоже не просто так, был в этом некий замысел. Если, конечно, это и правда Митал, а не просто происки магистра, у которого обычно не промышлявшей этим эльфийке вдруг срочно потребовалось украсть… Как бы там ни было с меткой, на балу её точно вела Митал, ибо только она могла уберечь свою подопечную от интриг и козней. Её попытались убить, отравить, попробовал даже задушить какой-то незадачливый бард. Ничего из этого не только не привело к смерти долийки, но даже не повредило ей сколько-то ощутимо. Как, кстати, и всеобщее неодобрение шемов. Наверное, хамить императрице было не лучшей идеей, но удержаться было просто невозможно — это ведь дама из рода короткой памяти, из тех, кто обещал Долы, а потом, уже получив свою выгоду, отобрал их. Как же приятно было видеть, как по платью, отвратительно-синему, Инквизитор терпеть не могла синий, расползается темное кровавое пятно, как белобрысая сука хрипит и кончится на полу, хватаясь за рану. Эльфийка даже остановилась посмотреть, как испустит дух враг её народа, заговорщики, благо, её подождали. Если бы герцогиня, или как её там, такая же белобрысая, кстати, вела себя не так вызывающе, Виэриталеисэль, быть может, даже убила бы её быстро. Им было нечего делить, они никак не перешли друг другу дорогу, если не считать того, что убийца-неудачница происходила из того же рода обманщиков и предателей, а ещё она хотела править едва ли не миром. Когда кости выворачиваются из суставов и начинают выпирать из-под кожи, это красиво. Красиво, когда кожа лопается, когда кровь, воняя железом и словно бы гнильем интриг, брызжет во все стороны. Особый шарм имеет отрубленная голова без глаз и языка, которую Инквизитор принесла в руке, оставляя за собой кровавую дорожку, на переговоры с Гаспаром. Она почти всё время молчала, да и не надо было лишних слов. Шевалье потел, глаза его бегали из стороны в сторону, стараясь не останавливаться на страшном трофее, а ещё он клятвенно обещал всяческую поддержку организации. — Если ты соврал, я вырву твой поганый язык, шем, — предупредила эльфийка, тряхнув головой, которая едва не выпала от такого из рук — за короткие волосы было неудобно держать. — И, да, я хочу получить язык Бриалы, — добавила она, как будто только что вспомнила об этом. — Язык? — переспросил сбледнувший с лица Гаспар. — Язык, — кивнула уверенно долийка. — Её вонючий лживый язык, — никто не смеет обманывать её, обманывать эльфов. Бриала пользовалась их доверием, прикрывалась их интересами, а на самом деле всего лишь мстила своей бывшей любовнице. Обе друг друга стоили, то, что одна лишилась жизни, а другая потеряет язык, будет достаточно справедливо.***
По возвращении в Скайхолд Инквизитор сразу же направляется на стену, вешать свой страшный трофей над воротами. Есть у неё такое варварское пристрастие, от которого у некоторых обитателей замка слабеют поджилки, дергается глаз и долго не задерживается пища. Это же пристрастие становится причиной, по которой прибывшая в замок жрица забывает, что хотела настоятельно просить выдать ей Кассандру с Лелианой для важных церковных дел. Одного взгляда на обезображенную голову хватает, чтобы мысли о скандалах покинули голову служительницы церкви, а кровожадно-ненавидящий взгляд главы организации заставил вспомнить все когда-либо выученные молитвы и заодно кратчайшую обратную дорогу. — Ненавижу вашу церковь, вместе с вашим Создателем и его пророками, — шипит Виэриталеисэль, когда с ней пытаются поговорить о влиянии её мнения на выборы Верховной Жрицы. — Я бы с радостью уничтожила её, — улыбка её кажется одновременно жестокой и безумной, этой дикой смеси хватает, чтобы больше её об этом не спрашивали. Помимо ненависти к церкви, долийка выражает ещё и максимальное презрение к Орлею и его аристократии. В ответ на робкую (учитывая обстоятельства) просьбу судить мертвую герцогиню, она обещает избавить всех желающих от бюрократических трудностей иным способом, тем, что избавляет от всех проблем. Правда, она ещё добавляет, что сделала бы это жестоко и с большим удовольствием. Аристократы решают, что бюрократическая волокита — не такая уж большая проблема, пока есть голова на плечах… Советники, впрочем, эти самые головы буквально ломают, решая, как спасти Инквизицию от клейма палачей. Виэриталеисэль им совсем не помогает в этом и вообще кажется наименее заинтересованным лицом. Единственное что меняется в ней после Халамширала — так это то, что эльфийка теперь изредка заходит к Соласу, с неизменно хмурым лицом и кружкой пунша. Во-первых, ей очень понравился напиток, а во-вторых, Инквизитор обнаружила, что они могут нормально общаться, даже вполне живо и интересно беседовать, если только установить несколько жестких табу. В Скайхолде воцаряется почти что мир, и появляется надежда, что, быть может, Инквизитор станет мягче, разумнее… Пока они не добираются до Адаманта. С самого начала было понятно, что просто не будет хотя бы потому, что там точно ждала армия демонов, и крепость точно надо было брать штурмом. Но даже при этих вводных, никто не ожидал, что всё будет настолько плохо. Виэриталеисэль, правда, не растерялась и принялась с остервенением прорубаться через врагов, имея при этом такой вид, словно готова каждому отгрызть голову. Стражи, увы, шли так же, как и демоны — в категории врагов, и ничто не могло убедить Инквизитора в том, что их не мешало бы хоть немного щадить. Поняв, что пленных не берут, Серые Стражи стали сражаться отчаяннее, как загнанные в угол дикие звери. Но долийку это как будто не волновало, более того, ей словно доставляло немалое удовольствие уничтожать членов славного ордена. Блэкволу повезло, что его там не было — вряд ли мужчина выдержал бы эти картины. Не выдержал этого и Эримонд. Трусливый, лживый шем полностью подходил под представления Виэриталеисэль, она не могла дождаться, когда вырвет его вонючий язык, впрочем, пришлось отложить это до лучших времен. Дракон, архидемон он или нет, был каким-то… Неуклюжим, что ли? Небрежным, может. Эльфийка не могла перестать об этом думать в промежутках между выслушиванием нудения со стороны спутников и Хоука со Страутом. Как будто она нанималась их слушать… Тень, конечно, была местом малоизученным для долийки, кошмар внушал опасения, но она бы скорее предпочла оказаться тут в одиночестве и спокойно искать выход, без этих всех разговоров об избранности, Джустинии, какой-то прочей ерунде. А ещё она предпочла бы в одиночестве смотреть воспоминания. Это её личное, то, что принадлежит только ей. То, что какие-то посторонние особи видят это, бесило долийку неимоверно. А уж то, что она видела, разъедало изнутри, заставляло что-то в груди гореть и плавиться, словно сгорали сами лёгкие и сердце с ними. Там была Эллана. По каким-то неведомым причинам раньше Виэриталеисэль этого не помнила, она думала, что на конклав прибыла одна. И Хранительница не обмолвилась в своих письмах ни словом о том, что на этом гребаном конклаве кто-то из них погиб. Там была Эллана — миролюбивая, улыбчивая, с золотыми, как свет самого солнца, волосами и темными, как мох Изумрудных Могил, глазами. Она была там, в тот злополучный день, именно она прибежала на крики шемленки-жрицы, именно она хотела помочь… А Виэриталеисэль оттолкнула её, оттолкнула в сторону от катящейся сферы, выбитой из руки магистра. Она и правда украла якорь, хотя никогда не брала ничего чужого, украла ненамеренно, даже не желая его забрать. Первая хотела отбросить сферу обратно, она, в отличие от охотницы, поняла сразу, что ничего хорошего от артефакта ждать не приходится. Она хотела спасти Эллану, но вместо этого погубила её. Девушка смотрела со стороны, как сама же взбирается по скале, как принимает руку шемленки — в иной ситуации она бы скорее предпочла взобраться сама, даже если оставался шанс не успеть, но… Эллана, она осталась там, в храме и эта единственная мысль подгоняла эльфийку. Успеть, спасти, чего бы это ни стоило, успеть… Она не успела. Она не смогла, она жалким безвольным телом, мешком упала, стоило только оказаться на твёрдой земле. А потом даже не вспомнила об этом… — Ненавижу… — Варрик и Бык со страхом отступили от долийки, Коул вообще старался держаться чуть в отдалении, поближе к другому духу — он побаивался Инквизитора с самого начала. Бояться сейчас действительно стоило — её трясло от переизбытка эмоций самого негативного толка, трясло так, что это было видно невооруженным глазом. Кажется, это заметил ещё и Кошмар, потому как заговорил снова, заговорил довольно быстро и как будто несколько нервно. Никто не мог понять ни слова, он говорил на эльфийском, но, кажется, это нисколько не успокаивало Виэриталеисэль. — *Она была лучшей из нас, — едва шевеля побелевшими, дрожащими от ярости губами прошелестела долийка. — *Я не должна была забыть, — опять же, никто не понял, что она бормотала, но в конце голос хрупкой долийки исполнился такой ярости, что Кошмар замолк и больше говорить с ними не пожелал, он словно бы затаился. Зато, и сопровождающие этому не особо удивились, изо всех щелей на них стали лезть демоны гнева. Даже страхи не стали ввязываться в это, кажется, их отпугнуло количество соперников, притянутых сюда волнами дикой ярости. Хоук и Страуд уже не спорили, как вначале, потому что у них не было на это сил, времени, и хватало здравомыслия. В судьбе Стражей сомневаться уже не приходилось — то, как Инквизитор среагировала на воспоминания, наводило на мысли о роспуске ордена и даже гонениях на него. Никто не удивился, что в решающий момент Инквизитор велела остаться Страуду. Она даже бровью не повела, только зыркнула на всех злобно, безмолвно призывая оставить мнения при себе, и через миг бегом рванула к разрыву. Спутников она пропустила вперёд, хотя у тех и закрадывалась крамольная мысль «сейчас она сама прыгнет туда, а нас бросит». Не бросила, она и не собиралась (иначе не с кем было бы дальше сражаться в одном отряде, все остальные спутники шемы… и Солас), зато те, кто оставался снаружи, кажется, уже успели их всех мысленно похоронить. Трудно сказать, Каллен больше обрадовался или огорчился тому факту, что Виэриталеисэль выбралась даже из Тени, наверное, глядя на её лицо, второе было ближе. А вот кто точно не обрадовался, так это немногочисленные оставшиеся Серые Стражи. Без Инквизитора у них был хотя бы призрачный шанс на амнистию, тем более что большая их часть виноватыми себя не считали вполне обоснованно (им дали приказ, и они его выполнили). Но судьба благоволила явно не им. — За измену, — начала долийка, встав на обломок крепостной стены, рухнувший внутрь двора, как на трибуну. — За пособничество Венатори, — продолжала она, в голосе слышалось какое-то бульканье, если обратить на это внимание. Ярость клокотала у девушки в горле. — И за взрыв на конклаве, — рубанула она, уверенно и твердо, сверкая глазами ни то в воодушевлении, ни то в жажде крови. — Серые Стражи приговариваются к немедленной казни, — её вердикт повис в воздухе, словно дамоклов меч. Краткие мгновения все пытались осмыслить услышанное, и те и другие никак не могли осознать… — Исполнять, немедленно! — рыкнула Виэриталеисэль, и первой нанесла удар. Не слезая со своей импровизированной трибуны, она размахнулась посохом, что-то пробормотала и у ближайшего к ней Серого суставы вернулись наружу, прорывая кожу и показывая белые головки в прорехах брони. Раненый завыл не своим голосом, затрепыхался, насколько мог сделать это, но прыткая долийка уже была рядом, чтобы с наслаждением зарезать мужчину кинжалом, всегда прятавшимся за поясом. Кровь брызнула из перерезанных артерий, страж захрипел, дергаясь ещё сильнее, но почти тут же завалился на бок, лишь слабо конвульсивно содрогаясь в агонии. Кровь запачкала эльфийскую мантию Инквизитора, залила её руку, брызги даже попали ей на шею и совсем чуть — на лицо, но она словно бы не замечала этого или даже была не против. С остервенением она ринулась к следующим приговорённым, которые уже осознали свое положение и приготовились сопротивляться, пусть это и было безнадёжно. Солдатам Инквизиции, как и спутникам её главы, не оставалось ничего другого, кроме как вступить в эту схватку. Они не разделяли мнения Вестницы, не одобряли решения и вообще убивать сдавшихся членов ордена казалось кощунством. Но солдаты оставались солдатами, у них был приказ… К тому моменту, как последний страж испустил дух, Виэриталеисэль была вся покрыта кровью и какой-то ещё, наверное, оставшейся с Тени, жижей. Она сражалась в этот раз грязно, на малой дистанции, используя свой кинжал и лезвие посоха никак не меньше, чем магию. Девушка тяжело дышала, даже не пыталась стереть кровь с лица или поправить грязные, слипшиеся темные волосы, опиралась на свой посох, но при этом глядела по сторонам всё так же яростно и как будто… Немного отчаянно? — Миледи Инквизитор, вы… — начал было Каллен, который, несмотря на весь свой боевой опыт, был в ужасе. — Молчи, — прохрипела эльфийка. — Мне нужен Эримонд, — она не стала ничего слушать и просто медленно побрела в сторону, где в последний раз видела магистра. Ненависть, боль, ярость и сожаление переполняли девушку. Они убили Эллану, все вместе. Дешанна послала их вдвоём на конклав и этим убила охотницу. Корифей затеял свой ритуал и этим убил охотницу. Стражи плохо держали жрицу и этим убили охотницу. Виэриталеисэль схватила сферу вместо неё и этим… Эримонд нашелся там, куда был отброшен Кларель. Он всё ещё валялся в полубессознательном состоянии, но уже понемногу приходил в себя и начинал шевелиться. Долийка присела на корточки недалеко от его лица и всмотрелась в шемлена. Он был отвратителен. Его обросшее щетиной лицо хранило печать лживости, услужливости и страха. Мерзкий червяк пытался столько всего сделать, хотя значил на самом деле так мало… — Ты! — скорее простонал, нежели вскрикнул Эримонд, когда смог разлепить слезящиеся глаза. Он инстинктивно попытался отползти, но не смог. — Я, — Инквизитор уже немного передохнула и теперь снова с силой сжала свой кинжал. — Именно я зарежу тебя сейчас, как собаку, а потом вырву твой лживый язык, — объяснила она дальнейшую судьбу тевинтерцу. Она сделала это даже не для того, чтобы напугать жалкого шема перед смертью. Нет, скорее ради того, чтобы хоть как-то себя успокоить. Она убивает шемов, много шемов. И каждый из них как будто искупает немного крови Элланы.***
Лелиана получила отчёты о произошедшем задолго до того, как войска с Инквизитором во главе вернулись в Скайхолд. Но только видя, насколько хмуры возвратившиеся, она на самом деле осознает, что за кошмар там происходил. Стражи… Все стражи мертвы. Что может быть страшнее? Ей приходится написать срочное, естественно, тайное послание давнему другу с просьбой не соваться в поле зрения Инквизиции, во избежание. Теперь Виэриталеисэль пугает даже её, казалось бы, видавшую много нелицеприятных вещей в этой жизни. Но долийку мало волнует, кого она там пугает и чем. Она сразу по возвращении пишет письмо хранительнице, где, не сдерживая ярости и обиды, практически требует объяснений. А потом сажает дерево. Пол крепости сбежалось посмотреть, как хрупкая магичка в своей светлой пижаме орудует лопатой. В тот день она вся перепачкалась хуже иной крестьянки, но молодая крепкая облепиха была надежно укоренена в саду. Последующие дни посетители сада могли наблюдать, как леди Инквизитор приходит к дереву, приносит к нему что-то, чтобы закопать это близ корней и что-то говорит. Люди думали, что так она молится, кто его знает, как у эльфов принято. Тем более это не было удивительно после событий Адаманта. Некоторые со злорадством думали, что эльфийку замучила совесть, мать Жизель даже с некоторой опаской попробовала предложить обратиться к Создателю и исповедоваться для отпущения грехов (о чём пожалела, так как Лавеллан, разгневанная этим, услала жрицу в пустыню, обследовать церковную тропу). И только Солас догадывался, что таким образом долийка пытается с кем-то попрощаться. Виэриталеисэль же была в смятении. Они никогда не были близкими друзьями, но неплохо общались с Элланой. Добросердечная охотница была одной из немногих, кто хотел общаться с озлобленной, закрытой девушкой, магия которой к тому же имела отпугивающий темный характер. И не были близки они только из-за самой магички, которая не хотела подпускать слишком близко кого бы то ни было. Сейчас она, пожалуй, жалела об этом. Чтобы как-то разобраться в себе и своём отношении к борьбе, Инквизитор отправилась в Эмприз-дю-Лион — холодную, спокойную местность, где была куча врагов, жаждущих болезненной смерти и, по слухам, три дракона. Оглядываясь назад, девушка понимала, что это был жест отчаяния, отправная точка на её пути саморазрушения.