Черно-серый

       Проснулся Нил без боли в голове, помнил он все от начала, и до самого конца. Шофранке хотелось задать ряд вопросов, да не решался. Наверное, не за чем. Впустую голову забивать, да и только. Вкладывала ли какие-то чувства в свои слова, предложения? Неясно. Внутри себя где-то забился, не желая с кем-то знаться.        Как и предполагалось им, девушка осталась на ночь. Поразили те странные, совершенно неуместные высказывания, посему предложил Собакин переночевать. К тому же, от нехорошего общества желал ее забрать. Очевидно, что предложения о любви пропустил мимо ушей, серьезно не воспринимая. Не грустного от того было, не весело. Дела нет, лишь человеческий фактор продлил их общение. Решив, что лучше позабыть обо всем, ждать, когда наконец настигнет даму трезвость — отправил ночевать в зал. Сам же Нил долго уснуть не мог, непривычно, после совершенно скромной кельи, находиться в хоромах.        Все ж таки, его волновала больше остальных ситуация с предполагаемым сыном. Планировал с ним свидеться как можно скорее, но, в прочем, не знал для чего. Так и размышлял по утру, тихо перебирая бумаги, как с Машей связаться. Не мало времени прошло, но, надо надеяться, она где-то неподалеку. В тумбе он нашел газеты, пожелтевшие письма, какие-то рисунки, наброски стихов, пару листов воспоминаний, которые некогда хотелось запечатлеть на бумаге. Ничего ценного, что могло бы помочь делу. Зевал, надеясь найти то ли адрес знакомки, то ли близких к ее окружению. Ох, как Галя бы помогла. Порядком пожалел, что бросил ее, и несколько тревожился об окончании истории с поджогом. Вероятно, эта тема скоро будет у всех на слуху.        В дверь постучали. Шофранка, как полагал Нил, еще спала, потому мгновенно отбросил всю макулатуру, и ринулся к двери. Час был ранний, приходить в такое время — некультурно. Более того, поразительно, кто-то еще помнит его место жительства? Как бы то ни было, разгневался серьезно.        На пороге оказался Бухарин. Весь опухший, малахай заснежен, пахнет алкоголем. Они поздоровались, скрывая неприязнь к друг другу. Хозяину уж очень хотелось прогнать гостя, да отправиться делать свои дела, однако, тот пришел не для посиделок. Без лишних слов, принялся шарить по карманам. И хотя Собакин действительно нуждался в деньгах, таким образом их получать было унизительно. Унизительной, кстати сказать, эта ситуация была для обоих. — Тут даже десяти рублей нет, — с явным недовольством произнес Нил.        Фляжник кашлянул, и потер голову, не спеша приподнимая шапку. — По крайне мере, вам хватит на то, чтоб угостить хотя бы одну мадам, — пожал плечами. — За мной долг еще есть, помню, — собеседник сдерживался от того, чтоб не дать волю эмоциям — не закатить глаза. Почему нельзя сразу отдать все? Так и будет каждое утро по копейке приносить? — Сегодня вечером записаться будет удобно? — Поспите, придите в трезвое состояние, а потом уж поговорим, — не раздумывал о планах — незачем. — Я договорился, прошу прощения. Они — занятые люди, а вам, кстати сказать, очень даже повезло со мной! — выдохнул, словно избавляясь от всплеска самоуверенности. — Можем перенести, только когда время вновь на вас найдут, — говорил так, будто совсем безразлично будущее Собакина. Быть может, так оно и было, только вот судьба кабаре их — вовсе нет. — Перестаньте, — махнул рукой. — Не берите в голову. Я приду. Перенесу, чего хотел. Ничего страшного. — Вот и славно. А чем вы думали заняться?        Нил немного замялся, не станет ли посмешищем, если поведает историю? — Вы, может, помните Машу? Она была блондиночкой с публичного дома, — как-то горько вспоминать. — И вот, ходят слухи, что у нее ребенок от меня. Конечно, не верю в то, — соврал, ведь сам находился в замешательстве. — Но поглядеть на него хочется, поговорить с матерью. От части, с этой целью вернулся, — умолчал о многом, да и слушателю, вероятно, лучше сего не знать. — Когда ж вы так успели забиться? — искренне был поражен, только чем, Собакин еще не понимал. — Раньше бы послали куда подальше со столь интимными рассказами, а сейчас вот что. Какой-то вы, Нил Тимофеевич, шуганный стали. — судя по всему, вопрос был риторическим, поскольку фляжник ответа не ждал. — Я, к печали, к людям не привязываюсь. С поисками не помогу, — и принялся тараторить. — Может еще какие приметы есть? — Вы стояли как-то с ней и Галиной… — Кто такая Галина? — перебил. — После смерти Мамонова, благотворительного вечера, я заглянул в кабаре, вы тискались и обжимались. Потом я ушел с одной из них, это была Галя, с вами же оставалась Маша. — Было дело. Да, — кивнул головой, и еле связывая слова, продолжил. — Потом мы ехали где-то по больничной, — Собакин навострил ухо. — Маленький, кирпичный домик… Там она жила, помню! Не ведаю только, где сейчас обосновалась. — Я поищу, понял, — вздохнул, уж думая прощаться, но тут же спохватился. — А если вы отец ребенка? — Так полагаю, в тот день она уже была беременна. Помните, с вами отношения выясняла, плакалась, что ей плохо? Я хорошо помню сей момент, будто это было вчера. Кратко говоря, по приезде отказалась от своей же работы, ссылаясь на плохое самочувствие. Сразу заметил неладное, не надо было вовсе к ней домой соваться. Это было очень неуважительно по отношению ко мне. Время только потратил. Вопиющий случай! Больше в моей жизни не было отказов от проституток, так что я запомнил произошедшее навсегда. — Какая глупость — об этом помнить. Для меня это, конечно, хорошо. А вот что до вас… — Вот и замечательно! — не терял энтузиазма Бухарин.        Далее их разговор был краток — обсудили место и время встречи. Незваный гость покинул квартиру, так и не переступив ее порог. Собакин остался наедине со всеми своими мыслями.       Крупные снежинки летели за окном, время от времени слышался свист из тонких щелей — сквозняк. В такое время хочется пить вино в узком семейном кругу, мастерить елочные игрушки, воодушевленно читать рождественские стихи. Но дома было пусто, лишь изредка вспоминалось — Шофранка в зале отдыхает. А что толку? Она уйдет, как придет в себя, а Нил так и останется дома сидеть. Последние разы (за исключением последних лет) встречал он новый год шумно, настолько, что праздник наутро ненавидел. В прочем то, этот день нисколько не отличался от, к примеру, масленицы или богоявления — все одинаково. Сейчас же звать никого не хотелось, а уж тем более совсем посторонних. Ну, благо, еще есть время подумать. Достаточно, чтоб найти себе компанию.       Так, вспоминая то о ребенке, то о отсутствии электричества, то представляя свою грампластинку, сидел он не долго. Это славно, иначе совсем бы потонул. Видать, от разговоров, прихода фляжника, проснулась и вчерашняя танцовщица. Вчерашней она названа лишь потому, что неясно, кем станет сегодня. Прошла она путь плясок, разврата, и даже медицины. Уму непостижимо! Однако, в дверном проеме, скользила маленькими ножками по паркету совершенно простая девушка. Так сказать, одомашненный мрак. Его, бесспорно, поразило, что свое утро она начала не с приветствия, а с похода на кухню. Что надеялась там найти?        Нил встал, и, стараясь наступать на пол как можно тише, сощурившись, глядел чем гостья занимается. Поначалу показалось, что тоже, как и Фрося, хочет его обокрасть — открывала один ящик за другим. Она вела себя чудаковато еще вчера, но анализируя предыдущие ситуации, думалось, что была такой всегда. Как же наивно, по юношески, влюбляться в человека, коего не знаешь! Тогда казалось, в этом какая-то красота, простота. И так же нелепо было искать в Шофранке спасения, а не в самом себе. Она с грохотом закрыла дверцу последнего шкафа, когда осознала, что дельного ничего нет. — Как же вы прикажете мне готовить? — развела руками с полным недоумением. Надо сказать, четче ее речь не стала. Слышалось, как шепелявит или картавит через раз, в прочем, походил тембр на детский. Волнение, или же предположения Собакина оказались верными — это еще предстоит узнать. — И вам доброго утра, — он, все так же наблюдая издалека, оперся на стену. — Я не приказывал никому готовить. — Мне думалось, вчера мы сошлись во мнениях, — мысли о том, что предложенное Шофранкой — не пьяные речи, заставило Нила раскраснеться. Явно сошла с ума! — Ну-с, — потянул он, покачиваясь. Страшно было вновь ощутить ту привязанность. — Я бы так не сказал. — В чем же проблема? Вы любите меня, а я, наверное, однажды, тоже полюблю вас. — Бросайте читать романы, они дурно влияют на разум. — Я все знаю, Нил Тимофеевич. Лучше сказать прямо о чем думаете, нежели смущаться, да кряхтеть. Давно то поняла, и вам советую. — Известные вам новости сравни всему вокруг — пыльные, старые, и никому не нужные. Прошло два года, я не разделяю тех же чувств, что и раньше. Вероятно, вам обидно от моих слов… Понять не могу, что в вашей голове… Но я, по-крайней мере, честен. Вопросы сердечные, на данный момент, меня никак не касаются, — замер. — Но, знаете, мы можем быть друзьями, если я правильно понимаю суть ваших желаний, — а он совсем не разумел. — Давайте, — ответила без особого энтузиазма, и поставив руки в бока, дама осмотрела кухонный интерьер. — А могу ли я быть домработницей? Я ее не наблюдаю, а у таких людей она всегда есть. — Была, — обернулся, глядя на пустующие стены без картин. — Теперь прозрачно ясно, для чего вы со мной якшаетесь. Деньги нужны? — Шофранка однозначно, с блеском в глазах, покивала головой. — Для этого, в том числе, вы предложили себя любить? — и она снова кивнула, только уже поскромнее. — Знаете, я не думаю, что вы тот человек, кому нужно продавать себя. А в прочем, — теперь она словно горела изнутри, слушая того с надеждой. — У меня нет ничего, и даже если б очень захотел оплатить ваш труд, конечно, как прислуге, я бы не смог. — Что вы врете? У вас, должно быть, целое состояние.        Нил ответил кратко. Он думал о том, как несуразно смотрится на гостье наряд, так и желал его погладить, постирать. Принять факт, что сумм, кои раньше с собой носил, больше не имеет, было очень сложно. Вроде и осознавал, да подсознание отталкивало. — А если я буду жить тут за бесплатно? — в самом деле, очень наглый вопрос. — Хотя бы недельку. Я обещаю, буду выполнять работу горничной, помогать вам, если что-то понадобится… Очень прошу! Не могу больше снимать полкомнаты, жить среди грубых, самых невоспитанных людей. — Но вы же говорили, что получаете большие деньги? К тому же, имеете две работы… — Вы полагаете, съем жилья — это дешевое удовольствие? — Верно. Простите за резкость, — и как не хотелось бы ему завершить их общение на сей ноте, снова сжалился. Нил подумал, что таким образом, когда рядом хоть какой-то человек, легче будет вернуться к социальной жизни. — Раз уж мы с вами теперь друзья, я помогу вам. — Спасибо тебе, большое спасибо, — внезапно перешла к фамильярности.       Собакин показал улыбку, но была она от чего-то печальной.       Утро было пасмурным, холодным, но вполне интересным. Они много разговаривали, правда, все речи были пусты. Не желал Собакин делиться своим прошлым, настоящим, так же, как и Шофранка умалчивала об этом. Однако, девушка первая сломилась, решив, как видно, что с печальным рассказом будет иметь большее воздействие на Нила.        История была кратка, рассказывала она красочно, точно отгоняя от себя печаль. Все смешки были напускными, не заметить то было сложно. Да и веселого этом мало. Как было сказано многим ранее, танцовщица устала от своей предыдущей работы, решив переехать в город, брат же оставался на фронте — денег нет. Того, что имелось, хватило на небольшую комнатку: в кровати бегали клопы, пол холодный, с потолка вечно что-то сыплется, а на кухне по ночам шум. Зато, это был самый центр Нижнего Новгорода. Думалось, лишь о таком мечтает амбициозная молодежь, ведь многие шли из грязи к звездам, а ей, можно сказать, повезло! Только счастье это длилось недолго.        В один из дней, когда на очередной работе отказали, а мечты потихоньку начинали трескаться, словно битое стекло, Шофранка вернулась домой. Самая громкая часть квартиры, названная выше, по обыкновению гудела. За маленьким столом ютилось пять человек. Они разбавляли спирт водой, да пили, затем показательно нюхая головы друг друга. Девушка никогда не обращала на мужчин внимания, быстрым шагом влетала в комнату, а затем запиралась на ключ. Однако, тогда беде было не миновать. Схватили за локти, повалили на пол. Было темно, страшно, и очень больно. Над ней грубо надругалась пьяная толпа, по окончанию разошедшаяся по кроватям. Жертва же доползла до комнаты и долго плакала на полу. Минуты истерики длились вечность, но сон пришел мгновенно. Тогда она решила, что если ее так трагически обесчестили, то терять уже нечего.        Нил вновь не нашел чего сказать. Очевидно, он понимал — не стоит вешать нос, даже если ситуация на столько ужасна. И, конечно, ошибкой было пойти в кабаре с такими выводами. Предположил, что туда она вернулась, зная кого можно найти. Сама же дама в таковом не сознавалась. Да уже, впрочем, это не важно. Слишком многое упущено, даже если имелись какие-то ошибки, обидные для судьбы проступки — поздно. Он никак не поможет: ни советом, ни делом. Единственное, на что был способен Собакин — свести тему, чтоб поменьше грустить. Это он и сделал.       Смешно даже, как от одного трогательного рассказа, он перешел к иному, желая, все-таки, развеселить — поведал о Семе. Было не стыдно, поскольку возвышать себя, врать, или что-то скрывать от подруги — не посмел бы. Хотелось, чтоб Шофранка проводила до Маши. Это желание как раз было тем, от чего можно ее оставить. Взять за компанию, так сказать. Не одному ж позориться? Кажется, ему нужна была крепкая спина сильнее, чем женщине.        Судя по всему, гостья приняла небогатую жизнь, Нил же просто забыл о завтраке, желая поскорее увидеться с сыном. Тем не менее, деньги на то, чтоб ехать в пролетке, а не тащиться пешком, имелись. Это поразило танцовщицу, но и слова дурного она не сказала. Наверное, ей думалось, что находится на птичьих правах, хотя Собакин имел к ней не малое уважение. Еда была для него не на первом месте, забота о ком либо — чужда. Тем не менее, допустить мысль, чтоб прийти с пустыми руками, он не мог.        По дороге заскочив в магазин игрушек, они взяли небольшой паровозик, мячик и лошадку. Все это было не затеей Нила или Шофранки — совет продавца. Не мудрено, ведь оба никакого отношения к детям не имеют. Но, стоит заметить, с трепетом все ж выбирали из предложенного, не жалея последних денег. Никто не мог дать гарантий, что Семе вся эта чушь понравится, но очень хотелось надеяться. Помимо прочего, в соседнем прилавке взяли букет роз. Правда, вскоре они совсем замерзли.       Путь их начался с улицы «Больничная 1». Там и высадились. Нил уже бывал в этих местах прежде, хотя и помнил смутно. К тому же, все меняется, даже эти старые бульвары, к счастью (или к чему-то сожалению) — тоже. Думалось, что убежать еще не поздно, но про себя все ж он повторял слова Бухарина. Как молитву твердил, боясь забыть лишь облик дома. Забыть одно пару незамысловатых слов конечно, еще нужно постараться. Более того, как ребенок, повторял про себя одну фразу «Здравствуйте, Мария тут проживет?», на случай, если на входе окажется кто иной. Думал даже, Шофранку вперед пустить — вдруг мать его ребенка мужем обзавелась? Гостью, если так, он маловероятно, что тронет, а вот к отцу могут иметься претензии.        Слушая о всей этой сердечной дрожи, танцовщица смеялась, глядя как наконец солнце появляется из-за туч. Надо сказать, что и она нервничала: то крутила промокшую варежку в руках, то лепила маленький шарик, а затем разбивала его о пол. Главным образом, однако, думалось ей, что переживать не стоит — пустая трата нервов. Она старалась растолковать — это всего лишь незаконнорожденный ребенок, никто не обязует за ним слезы подтирать. Нил глядел на краснеющие от мороза щеки собеседницы, но ничего не отвечал. Все сказанное банально ясно, любому дураку понятно. Важнее было собраться внутри себя, нежели слушать советы.        Они заходили в кирпичные дома множество раз, но почти везде давали от ворот — поворот. Как и планировалось, Собакин прятался, выжидая, когда же дадут ориентир на Машу. Правда, никто ее не знал, лишь пожимали плечами соседи, да закрывали дверь пред носом. Но поиски продолжались — они не сдавались, верили в себя. Улица — длинная, времени — много.        Ноги Нила стали подмерзать, дышать все сложнее. Он старался согреть пальцы рук друг об друга, а по бледной коже их, от холодных трещин, уже текла кровь. Виды вокруг, в общем-то, были прекрасны, глаз оторвать от заснеженных домиков было сложно, да некогда их рассматривать, невозможно. Некуда зайти погреться, выпить чаю, когда так хочется. Порядком постаревшая одежда уже не справлялась со своими задачами, терпеть это тяжко. Ветра не было, но глаза, от столь низкого градуса, хотелось закрыть так же, как и рот шарфом — стало бы чуть теплее. Шел, быть может, двадцатый или тридцатый дом. Шофранка постучала в очередную дверь, а Собакин дрожал от холода, от тяжести подарков. Еще бы каплю, и он повалился со всем этим грузом в снег.       На пороге показалась женщина с высокими и тонкими бровями. Голос ее был медленный, и говорила она так, как королевы дают приказы во дворцах. Это порядком испугало девушку, да вот Собакин узнал в этих властных нотках Машу. — Это я, — наконец прозвучал столь желанный ответ. — Чем могу помочь? — Извиняюсь за столь нескромный вопрос, — воображать речь было легче, нежели в действительности вести диалог. — А вы…        Нил показался из-за угла, не выдержал, и будто знал, что подруга слов не сможет подобрать. Выглядел он, надо сказать, со всеми этими гостинцами, не лучшим образом, и, конечно, думал, что опозорится. Вероятно, так и произошло, поскольку на совершенно нелепое приветствие Мария улыбнулась краем губ. Явно надо было бежать раньше! Гости раскраснелись, переглянулись. Шофранка решила протянуть цветы хозяйке, дабы чуть легче думалось. — Проходите, чего делать? Не на ногах такие вопросы обсуждать, — получив подарок, оглядела игрушки. Ей все было чеканно ясно.        Никогда еще так сильно Собакин не робел. Казалось, каждое действие неправильно, достойно осуждения. Нога, словно проклятая, загудела, прям как в детстве — сильнее захромал. Благо, путь недалек — к длинному, но пустому столу. На его поверхности стоял лишь кувшин с водой, в самом же зале было чисто так, словно на это потратила усилия толпа людей, убирая и перемывая все вокруг. Не очень-то похоже на место обитания маленького ребенка. Жилище их выглядело вполне себе, но Маша ничем не угощала. Она лишь смотрела в даль, отстукивая пальцами по спинке стула неприятный ритм. Кажется, такого сюрприза вовсе не ожидала. — И зачем он вам? Я не отдам, — говорила резко отрывисто. — Или, может, совесть проснулась? Если так, приму любое в дар. Поймите, вы для Семочки — чужой человек. В чем суть это менять? Мы никогда не станем порядочной семьей. Приходите, если хотите, к нему, но знайте, что вам тут не рады. Как подрастет, сам с вами не заговорит — все узнает. Так, для чего же тратить время?       Собакин не раздумывал, что принесенного будет недостаточно, однако за деньгами не полез — с такими суммами только позориться. В целом, материальный вопрос оставался для него забытым. Не видел себя он в жизни Семена, но о том, какую помощь может принести, не знал. Чего нужно ребенку, кроме игрушек и плотного ужина? Очевидно, отец с матерью. Первый отсутствует, а значит, хоть с пробелами, но это стоит устранить. Примерно так, надо полагать, он размышлял. Поднятая тема ненужности не повлияла — сам прекрасно знал.       Шофранка молчала. Для нее происходящее не менее, чем цирк. В самом деле, не пыталась лезть глубже, чем пускал ее Нил. Гораздо интересней самой устроиться, нежели бегать, да разбираться в интрижках. Думалось, совсем приятель ее не повзрослел, и даже грустно было, видеть как тот разглядывает паровозик, собираясь с мыслями. — В первую очередь, — он никак не отрывался от игрушки. — Я должен извиниться за то, что вам не поверил. Мне очень жаль, — в самом деле он врал, за ложь же действительно горько было. Не секрет, что если б иначе отреагировал годы назад — лучше бы не случилось. Да и, кто знает, до чего вечно пьяный человек может довести дитя? — Но я не буду кривить душой: вы мне никогда не были приятны, ровно как и сейчас. Могу ли лишь взглянуть на него? Все, что мы принесли — оставьте себе, и я уйду.        Такие речи заставили вздрогнуть танцовщицу. В самом деле это все? Не такого развития событий она ожидала. Совсем не такого. Где же слезы, ругань, суд? Как часто он своих сыновей, да дочерей посещает? Вероятно, понимание, что есть «быть родителем», имела лишь Маша. И таила она обиду давно, не собираясь прощать. Оба виноваты в той ситуации, только ничего уж не поделать. Не хотелось ей видеть отца ребенка, а ему — ее. — Посмотреть? Идем, — пожала плечами распутница, отбросив букет на стол. От него еще пахло морозом, но уже медленно стекала влага.       Хотя Нил и немного согрелся, конечности оставались холодными — от нервов кровь плохо поступала к рукам, ногам. Он хотел, очень хотел, увидеть Сему, но морально не был к такому готов. Для него это не то существо, о коем нужно заботиться, а нечто свалившееся с неба, совсем не схожее с человеком. Боялся ребенка, отторгал, что есть мочи. Это явно чужих рук дело. Нет, этого просто не может быть!       В маленькой комнатке было темно, слышалось тихое сопение. Внутрь зашли двое, тихо перешептываясь. Там уж все походило на детское пространство — запах сладкого, вперемешку чем-то неприятным, точно протухшим. С осторожностью ступал папа, всем сердцем желая никуда не вляпаться. Этот момент был для него волшебно волнительным, хотя и не знал он, в хорошем ли смысле. Трепет души гремел, буквально обжигая изнутри, превращаясь в глобальное пламя с каждым шагом. Чудные, абсолютно непередаваемые эмоции. Это не счастье, не слезы, не гнев. Странно, определенно странно…        Показались пред ним маленькие ножки, едва заметные из-под одеяла, крохотная ручка, свисавшая с такой же миниатюрной кроватки. Нилу была интересна каждая деталь, каждая ресничка, каждая волосинка. Вправду, на него очень смахивает. Гены, дело такое! Галя, права была. Больно поразительно было видеть свои черты лица, на ком то другом, более молодом. Природа — чудо. Он замер, глядя на это спящее создание, и где-то внутри даже завидовал тому, что все тяжести Сему еще не коснулись. Очень хочется надеяться — его жизнь сложится лучшим образом. Только, кажется, это абсолютно невозможно. Собакин же лишь дурачился, да к такому привело. Печально, однако.        Присел Нил на коленки пред ним, и принялся внимательно разглядывать. Не знал как реагировать, но чувствовал нечто схожее с тем, когда последний раз видел щенка. Какое глупое сравнение, но именно о том он думал, улыбаясь. Семен показался ему безмерно милым. Он медленно провел по мягким волосам. Казалось, сердце сейчас точно остановится. Это настоящее потрясение. Так желалось увидеть реакцию его на папу. Очевидно, он был готов к абсолютно любой. Главное — чтоб сын, проснувшись, был счастлив. Не важно каким образом. Представлялось, как тот обрадуется новым игрушкам, завидев их. — Сема просто восхитителен, — не выдержал. Однако, стоит заметить, он не кричал, шептал, сдерживаясь от эмоциональных порывов. Тем не менее, столь глухая, пусть и бурная, реакция не осталась незамеченной. Ребенок скривил лицо, а затем еле слышно застонал. Нила это не на шутку испугало, он отскочил от кроватки на полметра. Заранее знал, что будет презирать себя за любое неправильное дыхание. Именно этим и занялась Маша.       Она начала ребенка успокаивать, убаюкивать словами о том, будто все хорошо. Тон ее был мелодичный, однако взгляд и манера речи говорили за себя, что подъем Семы для нее совершенно неуместен. — Вы просто молодец! — шипела в пол голоса. — Сейчас клиенты придут, а он на ногах. — Какие клиенты? — в самом деле не понял. — Какие были, такие и остались. — Что же, вы не только мать-одиночка, но еще и блудница? — А вы не только отец-предатель, но и алкоголик, зависимый от порошков, казанова!        Нил покрепче сжал трость, стараясь избавиться хоть на каплю от негативной энергии. Он негодовал, считая абсолютно несправедливыми такие высказывания в свою сторону. К неправильному отнес и то, чтоб в одной комнате ребенка воспитывать, а самой через стенку с мужчинами кувыркаться. — Дура! — перестал подбирать выражения. Решив оборвать на том разговор, покинул комнату.       Он не планировал оставаться там, где и без него все счастливы, ни минутой более. Игровая комнатка вела в зал, лишь попав в него можно было покинуть дом. Там тихо и смирно сидела Шофранка. Казалось, приятель совсем позабыл о ней: не звал, не прощался, лишь принялся обуваться, нервно натягивая боты. Хотя и неправильно поступил, сама девушка ринулась за Нилом, при этом ни слова не обронив. Уже на улице, он долго молчал, ходил кругами, а затем принялся причитать.