По тонкому льду

Если бы кто-то рассказал этим прекрасным итальянским утром про то, что ждет их вечером, Даня послал бы этого человека в пешее эротическое путешествие. Потому что утро выдалось на редкость спокойное, без надрыва. Началось с поцелуев — ленивых, нежных и только, может, чуть-чуть жужжало на подкорке: «Не привыкай. Не привыкай. Не привыкай». — Прости за вчера, — вдруг шепнула, уже почти выскользнув за дверь, — Не знаю, что на меня нашло. Ты не обижаешься? — Брось, — он улыбнулся, в очередной раз целуя родные губы, — Я слишком старый для обид. Ты хорошо себя чувствуешь? И как бы сильно не скреблось и не тревожилось сердце, не время было для волнений, выяснения подробностей и драм. Вчерашний разговор с Юлей помнился, но, казалось, срочных разборок не требовал. Все спокойно. Все потом. Спокойно было на завтраке. Спокойно на утренней тренировке: Аня выдала хороший прогон короткой программы. Он гнал от себя любые мысли о неудаче, пресекал на корню. Откатает чисто. Будет первой. Спокойно было за бортиком на шестиминутной разминке. Вообще ни о чем не волновалось. Чуть-чуть екнуло, когда, разминаясь уже перед прокатом, она неудачно зашла на каскад: на второй прыжок ей то ли не хватило разгона, то ли просто приземление с первого лутца ощущалось не совсем уверенным. Переделала. Спокойно. Спокойно было, когда настраивал ее на прокат. Словно даже легче, чем обычно. Даже когда вылетела в первый прыжок в каскаде, было спокойно. Хорошо вылетела. Ровно. Приземление, нога в риттбергер… Чуть-чуть заваливается вперед на стопор. «Не вкрутится» — проносится в голове. Нехило же так затормозила, и теперь недостаточно скорости для хорошего вращательного момента. В лучшем случае будет недокрут на одну-две галки, может, падение. В худшем — коронный элемент российской мужской одиночки. Бабочка, и прощай, каскад и десять баллов впридачу. Кажется, в этот момент они думают синхронно, потому что секунда проходит — и ее левая нога уходит назад и делает толчок зубцом. Вздох облегчения тут же сменяется разочарованием: короткая заминка — нога в риттбергер, подумать, нога замахивается в толчок — обходится очень дорого, высоты и крутки в итоге едва хватает на двойной тулуп. Минус десять превращается в минус пять с половиной. Кто-то, может быть, и радовался бы такому раскладу, все-таки 3+2 — это не 3+0 и дедакшен, но Даня уже отчетливо понимает: первой она сегодня не будет и этого, разумеется, им никто не простит. Дело не в желтой прессе (хотя уж они-то изойдутся желчью, своего не упустят) — речь о федерации и о создании нехорошего прецедента. Вдуматься только! Пропустили вперед бельгийку без титулов. Ладно, никто и не ждал, что Майя получит свои заслуженные компоненты. Вторая и вторая, зато чистый прокат и намек на стабильность. А то, что мало дали — так, чай, не чемпионка мира и не новоявленная звезда, ребенок-индиго и как там еще называли Валиеву? Но с Ани спросят. Вернее, с них спросят, а на нее просто перестанут ставить. Даже ошибка в произвольной не была бы так критично воспринята: к падениям с элементов ультра си в вышестоящем начальстве все уже более или менее привыкли, а вот лажа в короткой, да еще и второй старт подряд… И, опять же, не с тройного акселя же падает. И откапываться в случае чего нечем — по пять четверных не прыгает, как Трусова. Словом, то, что позволительно другим, ей не простят. — Это что было? — нервно поджав губы, допытывается Этери, пока Аня надевает чехлы, — Что это было, я тебя спрашиваю? Аня бессильно разводит руками, еле сдерживает слезы — и у Даниила сердце рвется ровно напополам. Как тренер, он хочет хорошенько ее встряхнуть, выговорить, потому что нужно было бороться, толкаться изо всех сил и крутить на свой страх и риск тройной тулуп вместо двойного. И не тупить так долго, когда стало ясно, что ритт уже не выйдет. Она же может — и должна — соображать быстрее. Значит, что-то не то было в голове в моменте. Что-то мешало. И это что-то нужно выдернуть оттуда с корнем, чтобы не было рецидивов. Другая же его часть мечтает поскорее ее отсюда увести и не говорить ничего вообще ни о каких оценках. Слабая, трусливая, жалостливая часть. 71,73. Почти что антирекорд среди всех взрослых стартов. Хуже было только на Скейт Америке два года назад — когда упала, прости господи, с дорожки. — Говори уже, — вздыхает Аня, когда все заканчивается и они остаются почти одни в подтрибунке ледового дворца. — Что говорить? — напряженно уточняет мужчина. — То, что думаешь, — она равнодушно пожимает плечами, — Что я сама себя сегодня закопала, затупила… Что там еще из претензий? Это неожиданно выводит из себя и ужасно расстраивает. Словно она обесценивает своим «говори» весь его тренерский труд. Словно в ее глазах эта часть с разбором ошибок нужна лишь для того, чтобы на нее, бедную и несчастную, вывалили поток негодования, слили свои эмоции и заставили почувствовать себя плохой и ни на что не годной. Чувствуется, что это «говори» — начало чего-то не очень хорошего, какая-то свежая трещина в рабочих отношениях. — А тебе бы хотелось, чтобы я промолчал, значит? — резко переспрашивает он, — Как скажешь.

***

Остаток вечера проходит в молчании, сумбуре, тревоге и сожалениях. Аня не появляется на ужине. — Передашь? — Даниил догоняет Майю в коридоре и отдает ей Анин телефон. Мог бы и сам занести, но не хочется. Дальше в программе головомойка от Этери — не настроил, не подготовил, слишком расслабил и распустил. Потом головомойка от федерации, уже по Этерину душу и четкое требование на завтрашний день: откопаться в произвольной. Если Щербакова не может, пусть делает Хромых. Теперь уже вслух говорят о смене симпатий и это очень, очень плохо. Потом Тутберидзе пропесочивает его еще раз, передавая все, что сказало начальство и приправив это, разумеется, собственным ядом. — Не могу же я за нее откатать! — в конце концов, срывается мужчина. — Надо будет — откатаешь, — парирует старший тренер, — На завтра нужно ее собрать. На Майю надежды нет. — Как у тебя получалось не растерять авторитет? С Женей, я имею в виду. — Никак, — коротко отвечает Этери, — Неизбежно это. Не все взрослые даже умеют разделять личное и рабочее, а это — дети. Даня благодарен ей хотя бы за честность и за то, что не сказала: «Я же говорила». Хотя она говорила.

***

В номере накрывает непривычным одиночеством. Впервые за много дней он действительно один — и мысленно, и физически. В голове упрямо крутится мысль: черт с ним, может? Не сошелся же свет клином на этой карьере. Можно забить, смириться и расслабиться, отправив все на самотек. Или отстраниться от ее тренировочного процесса — передать с рук на руки тому, кого она будет уважать и прислушиваться. Тому же Дудакову, например, все равно Саша пока с травмой. Остаться просто парой. Мало им, что ли, проблем?! Тихий стук в дверь. — Я принесла телефон, — Аня виновато жмется на пороге. — Отдай своему тренеру, — жестко обрывает Даниил, отстраняя ее руку, — Имею в виду тому, которого ты будешь слушать. — Прости меня, — неожиданно слышится из-за плеча, когда он уже было развернулся, чтобы захлопнуть дверь, — Это было неуважительно и не по-взрослому. — Ань, я слишком много от тебя требую? — Даня не выдерживает и вываливает на нее все то, что только что было в голове, — Может, просто еще слишком рано для таких сложных отношений? Может, легче будет оставить что-то одно — или работу, или личное? — Не рано, — упрямо хмурится она, — Мне все нужно. Вдруг накатывает волной и почти сбивает с ног невыносимая усталость от вечного эмоционального напряжения. От осторожно-боязливого хождения по тонкому льду, хрупкой корочкой выстеленного поверх холодной воды. Нужно идти все время ровно, не быстро и не медленно, на полной стопе, без резких движений. Хочется выдохнуть хотя бы на секунду. Но выдыхаешь, вроде бы, как сегодня с утра, а потом… А потом проваливаешься по самое не могу. — Я устал, — просто говорит он, — Очень. Смотреть ей в глаза — невыносимо больно. Девушка подается вперед и порывисто его обнимает, тянется губами к губам, и он забивает на осторожность — целует, потому что, блин, устал держаться и прятаться. Целует, не озаботившись даже тем, чтобы шагнуть из коридора в приоткрытую дверь. — Ты много для меня делаешь, — ее шепот между ласками, — Я даже не успеваю заметить и осознать, как, насколько много. Не знаю, откуда у тебя столько сил. Мужчина пожимает плечами, крепче жмет ее к себе и тревожно оглядывается — вроде, никого. — Просто очень тебя люблю. Соберись, пожалуйста, на завтра. Подумай, что сегодня пошло не так и постарайся исправить. — Завтра будешь мной гордиться, — клятвенно заверяет Аня. — И так горжусь, — улыбается в ответ. Становится немножко легче, — Справишься сегодня сама? — Это ты деликатно меня выгоняешь в свою комнату? — смеется девушка. — Типа того.

***

Когда Аня скрывается за дверью своего номера, происходит еще кое-что. Добивающий маневр. Из-за угла в коридоре вырисовывается питерский дятел. Даниил вопросительно приподнимает брови: — Потерялся? Кажется, твой номер на другом этаже находится. — Интересные у вас отношения, — с усмешкой протягивает незваный гость, — Вы со всеми ученицами так? Мужчина молчит, сжимая кулаки. Сколько, интересно этот урод успел увидеть? Специально следил? Не сидится, видно, в своем дупле. — О вас, кстати, уже ее подруга очень хорошо выразилась. Я бы повторил, но слово неприятное. Аня не передавала, как в приличном обществе называют любителей малолеток? Даня в один шаг оказывается возле него вплотную, оттесняя блондина к стене. Приходится сжать еще и зубы. Желание ударить по смазливому лицу бьется в висках. — Слушай, нафига тебе это, а? — вкрадчиво начинает он, — Ане ты неприятен и, будь уверен, ее неприязнь только растет в геометрической прогрессии с каждой твоей новой выходкой. Насильно мил не будешь, мама в детстве не учила такому? — Не мил — это временно, — усмехается Женя, — А мне она нравится, так что… — Так ты от большой любви ей нервы вчера трепал перед прокатом? — притворно удивляется Даниил. — Так это я виноват в сегодняшнем конфузе? А по-моему тот, кто трахал ее две ночи подряд вместо того, чтобы дать нормально подготовиться, — едко парирует Женя, — Как она хотя бы? Горячая? Я на будущее интересуюсь. Даня дергается ударить, но парень перехватывает его руку и заламывает в захват. — Здесь камеры, — предупреждает он и опять ехидно улыбается, — Кстати, ваши прелюдии здесь тоже зафиксированы. Ну, говорят, семь лет — не приговор. — Иди нахуй, — выдавливает мужчина, выворачиваясь из захвата и морщась от резкой боли в руке, — Нихуя ты мне не сделаешь. Она ж тебя возненавидит. — Вы че тут делаете? — в коридор выглядывает третье действующее лицо — Ваня Букин, танцор, — Бухать будете? Ты ж уже откатался, Женек? — Я против связи поколений, — пожимает плечами питерский, нарочно выделяя голосом два последних слова, — Так что вы давайте сами. Он еще раз ухмыляется и, развернувшись на пятках, покидает коридор. Даня еле удерживается от того, чтобы со всей силы не пнуть ему под зад. Как говорится, придать ускорения. — Глейх, ну ты-то будешь? — жалобно спрашивает Ваня, — Мне сегодня Сашка отказала. Не любит она меня. — Опять что ли? — закатывает глаза Даниил, — Да вы блин достали! Хуже детей. — Пошли нажремся, у меня есть, угощаю… Все тебе расскажу. После такого насыщенного вечера не выпить — просто грех.