По тонкому льду

— От Саши. В тот вечер, когда вы поссорились, помнишь? Аня так и остается стоять в коридоре, совершенно растерянная этим неожиданным поворотом событий. Она готова была поверить, пусть и с трудом, что дело в чрезмерной болтливости Марка. В конце концов, она не брала с него никаких обещаний — то, что об этом нельзя никому говорить было очевидно, но мало ли… Но Саша… Саша, видимо, совсем потеряла берега в тот вечер. Когда только успела сказать? Наверное, пока она в душе торчала. Ане как-то не верится, что после их откровенного разговора. Саша не могла с ней так поступить. Просто не могла. Про то, что в порыве злости сказанула лишнего при Жене — это вполне в ее стиле. Может быть, это и хорошо, что все так просто объяснилось неосторожностью подруги. Это, хотя бы, не ставит под сомнение дружбу с Марком — всякое уже начало думаться. Плохо то, что и Даня, кажется, всерьез этим всем озадачился, и она теперь совершенно не знает, что ему сказать. Если рассказывать, то абсолютно все. Про толстовку, из-за которой все началось. Про грязные намеки Саши. Про слезы в душевой. — Ань, ты чего тут? — Даня подходит со спины и мягко касается ее плеча. — Тебя жду, — улыбается девушка. Решение принимается сиюминутно: не говорить. И тут же начинает тошнить от собственной лживости. До сих пор между ними не было секретов. — Меня или вот это? — смятения, охватившего ее, мужчина не замечает — и с улыбкой протягивает телефон. — Рассекретил, переиграл и уничтожил, — смеется Аня. — Поговоришь, — он быстро оглядывается по сторонам и, убедившись, что в закоулке у ресторана пусто, легко целует ее в висок и сразу следом — оставляет невесомый поцелуй на губах, — Поговоришь, и сразу же вернешь, да? — у него в голосе какое-то беспокойство. То ли из-за Жени, то ли… В общем, взгляд растерянный, и руки не знают, куда деться — несколько раз поправляют ее волосы за ухо, — Не будешь заходить в интернет, читать сообщения и комментарии. Пойдем, все равно в номере будешь разговаривать. Он на секунду приобнимает ее — со стороны выглядит так, словно направляет движение. Дальше идут бок о бок, почти соприкасаясь плечами. С этими словами про интернет причина его беспокойства сразу всплывает на поверхность. Очевидно же: ей читать не дал, а сам, стопудово, начитался до нервного тика. Аня душит в себе преступный интерес к расспросам и даже радуется, первый раз за все время, что отдала телефон. Даже со всеми волнениями, Женями и Майями день получился спокойным, легким, обе тренировки прошли более чем удачно. Внешнее вообще, как будто, прекратило свое существование. Если бы на этот остров под названием этап серии гран-при можно было бы не брать других людей… — А, ну, мне не надо тогда. Если без интернета, — шутливо отстраняет его руку с телефоном. Разрядить обстановку. Сегодня, видимо, день взаимного нервосбережения. — Как скажешь, — подмигивает Даня и прячет ее мобильник в карман, — Не надо так не надо. — Эй! — возмущается девушка, пытаясь перехватить его. Не выходит. — Не эй, а Даниил Маркович, — самодовольно улыбается. Ане хочется немедленно телепортироваться в номер и там уже посмотреть, какой из него Даниил Маркович. Сколько секунд бы прошло от щелчка двери до первого поцелуя? Сколько поцелуев до… Господи, это невозможно. Почему все мысли в итоге сводятся к одному и тому же? — Отдайте мой телефон, Даниил Маркович, — изо всех сил стараясь не засмеяться, просит она, подчеркнуто вежливо выделяя голосом его имя. — Тебе же не надо? — напоминает мужчина, вопросительно приподнимая брови. Смотрит так, что становится немножко жарко и даже от спокойного шага начинается легкая одышка. Телепорт. Ей нужен телепорт. — Я передумала, — выдыхает Аня, — Пошутила. — Давай, обещай, — он продолжает смотреть этим своим полунасмешливым взглядом, — Обещай, что не будешь даже мессенджеры проверять. Поговоришь с родными и на этом все. — Мне что — девять лет? — она закатывает глаза. Непонятно, нарочно он это делает или нет, но просто идти рядом вообще уже невозможно. То ли бесит до крайности, впору вцепиться куда-нибудь зубами, то ли хочется неимоверно его поцеловать. — Судя по росту… — Даня уворачивается от моментально летящего в него тычка локтем, — Судя по росту, ты и на девять не доросла. Ай! Второй тычок все-таки прилетает по адресу. — Это ты просто… — обиженно хмурится девушка, — Гриб-переросток. Обзывательство, пришедшее в голову первым, настолько глупое, что до ее собеседника даже не доходит сразу. Проходит две-три секунды, в которые она не знает, смущаться ей или все-таки смеяться, поэтому делает и то, и другое. Наконец, Даня тоже разражается истерическим хохотом — и пытается ей еще что-то объяснить: — Если мыслить грибными категориями… Я, скорее, какой-нибудь белый гриб, а ты… А ты опенок. Маленький такой. Ай! На этот раз она пребольно щипает его за плечо. Хоть какое-то физическое взаимодействие. — Ты так сильно любишь меня или так сильно обиделась? — он потирает место щипка. — И люблю, и обиделась, — беззаботно пожимает плечами Аня. — Держи свой телефон, — сдается Даниил, — Опасно с тобой дело иметь. Вот, синяк будет. — Ну, прости, — нежно улыбается девушка, и, оглянувшись вокруг, быстро касается его плеча губами. — Рискуешь, — напряженная рука ложится на спину. Так и идут до номера — вроде, не обнявшись, но в касании. — Анют, ты, все-таки не заходи никуда, хорошо? — остановившись у ее двери, предупреждает Даня. — Я маме позвоню только, — в ответ обещает она. Про Марка он не вспоминает — а Аня решает не затрагивать лишний раз неудобную для себя тему. *** — Мам, как ты думаешь, что хуже: соврать или подставить другого человека, сказав правду? — ответив на дежурный блиц из серии: что ела, как спала, как прошли тренировки, Аня зачем-то озвучивает волнующий вопрос. В конце концов, у кого ей еще спросить? Слава Богу, для таких приватных разговоров в номере есть балкон — они с Майей по очереди там запираются. Холодно немного, но если надеть пуховик, то вполне можно выдержать полчаса или час. — Интересные у тебя вопросы накануне старта, — удивляется Юлия. Это почему-то бесит: все словно сговорились. Словно ничего в жизни не может происходить, если завтра старт. У нее этих стартов… Можно вообще тогда не жить, судя по всему. — Ты можешь ответить? — раздраженно перебивает Аня. Кажется, прозвучало резковато — и она запоздало добавляет, — Пожалуйста. На другом конце провода воцаряется короткое молчание. Наверное, мама думает, что у нее пубертат. Разумеется. — Не знаю, — наконец, раздается в ответ, — Это очень сложный вопрос, Аня. Мне нужен контекст. Ну вот как ей донесешь такой тонкий контекст? Тут мало же сказать, что речь идет о том, чтобы или соврать тренеру, или подставить подругу. Тут же сложность, соль, кому и о чем врать. Врать любимому человеку — о том, что важно для обоих. Кого и как подставлять, опять же. Подставлять подругу — которая, в общем-то не виновата, они обе в тот вечер были не в адеквате, — перед тренером, да еще в таком личном, щекотливом вопросе. Ане бы вообще хотелось, может, чтобы они дружили и общались все вместе — но Саша и так не сильно Дане нравится, а если еще он узнает… В общем, куда ни сверни — засада. — Давай без контекста, — нетерпеливо просит Аня, — Просто скажи, как бы ты поступила. — Без контекста не могу, — задумчиво вздыхает мама, — Это ситуативно. Я вообще не думаю, что вправе давать другому человеку такие советы. Это каждый по своей совести решает. — Тут же и так, и так страдает совесть? — кажется, этот разговор еще больше путает и без того невнятные карты. — В жизни в принципе мало простых выборов, — заключает ее собеседница. Аня ждет еще вопросов по поводу ситуации, но мама, видимо, записалась в дипломаты и не лезет. Это радует: все равно бы не рассказала, а нервы потрепались бы. Может, не так уж она безнадежна и иногда даже что-то важное понимает. — А ты часто папе врешь? — вот этого Аня спрашивать уже не планировала, просто случайно озвучила шальную мысль. — Именно папе? — с легким недоумением в голосе переспрашивает Юлия. — Ну и вообще, и папе, — быстро поправляется девушка. В голове начинается паника: вдруг мама сейчас сложит два плюс два. Дочь успокаивает себя тем, что там, может, не два плюс два, а, пока что, триста сорок восемь на двести шестьдесят четыре, но блин, и родители у нее, чай, не первоклассники, в смысле, не тупые они. — Вообще — редко, папе, наверное, никогда, — после недолгих размышлений, отвечает мать, — Не касаемо твоего первого вопроса, просто скажу, что секреты хранятся тяжело и отнимают много энергии. — Ты опять про старт, да? — перебивает Аня. Стоит только подумать, что с этим человеком можно разговаривать более или менее открыто — и начинается. — По-моему ты уже пытаешься услышать в моих словах что-то неприятное для себя, — смеется мама, — Я просто хотела сказать, что сложно не солгать — это, как раз-таки часто сделать легко. Потом хранить молчание и бояться, что все раскроется — это уже куда тяжелее. — Но бывает же такое, что выбора другого нет? — допытывается младшая. — Ань, ты хочешь, чтобы я тебе дала моральное разрешение кого-то обмануть? — мамин вопрос ставит в тупик. Действительно, этим она и занимается. Пытается свалить ответственность — хоть на кого-нибудь. — Ладно, мамуль, как там Янчик? — резко переводит тему. Мама, вздохнув, принимает правила игры и вовлекается в более легкий бытовой разговор. Но вечером, разумеется, не заснет. Разве заснешь после такого? Закончив беседу, когда голые щиколотки, торчащие из-под пуховика, начали потихоньку леденеть, Аня возвращается в комнату и так и садится на кровать — в куртке. — Ань, все хорошо? — беспокоится Майя, все еще виноватящаяся за утреннюю глупость, — Ты замерзла там? Хочешь, чай принесу? — Мне лучше много не пить сегодня, — отрезает девушка. Снова получается слишком резко, и она, собравшись с силами, улыбается подруге: — Спасибо, Май, правда, не нужно. Завтра катать еще. Завтра катать. А чувства, почему-то весь день стоявшие на полном штиле, заякоренные, вдруг пришли в раздрай. Аня поднимается с постели, бросает куртку и решительно направляется к двери. — Приду поздно, — предупреждает соседку, — Ну, или, как вчера. — Уверена? — хмурится Майя, — Может, лучше перед прокатом… — Май, — Аня собирает остатки терпения в кулак, — Я, поверь, лучше знаю, как мне лучше. Аня еще немного трется в коридоре, потом идет до автомата с шоколадками — просто посмотреть. Почему-то начинается паранойя: что Майя за ней пойдет из любопытства или будет через глазок следить. На Данину дверь обзора нет, но все равно нервно как-то. У автомата торчит минут десять — снова приводит в порядок мысли. Вернее, пытается привести. Хочется обратно к себе? Нет. Хочется к Дане? Да. Но только если он не будет спрашивать ни про что. Судя по сочувственным взглядам, которые на нее бросают проходящие мимо спортсмены и сотрудники, завтра где-нибудь в прессе скажут, что по вечерам голодные фигуристки из России гипнотизируют шоколадки. На самом деле, есть вообще не хочется. Просто нечего больше делать — она рассматривает этикетки. В телефон же тупить нельзя, хотя сто восемьдесят новых сообщений в мессенджере выглядят весьма привлекательно. Если потом еще в инстаграм-директ зайти… До завтра она себя не вспомнит. Но, собираясь сделать что-то очень плохое, перестаешь — как-то автоматически — делать просто плохое. Словно, собрав воедино все мелкие проступки, которых не совершил, а мог бы, все обещания, которых не нарушил, а очень хотелось, ты можешь компенсировать другому человеку какое-то большее зло или большую боль. Аня прекрасно знает, что это так не работает, но психика — вещь упрямая. — Телефон принесла? — Даня приоткрывает дверь и выходит в коридор сам, не запуская ее, как обычно, сразу в номер. — Держи, — она протягивает мобильник. — Со всеми поговорила? Все хорошо? — он, кажется, и не собирается ее впускать. Аня вдруг напрягается: какого, спрашивается, хрена? Или… — У тебя там кто-то есть, да?