По тонкому льду

Последний день ожидания — всегда самый долгий и тягучий. По правде говоря, возможно, он даже не последний — самолет прилетает только завтра, в шестнадцать ноль-ноль по Москве, и может быть, любовно обведенный восьмой квадратик тоже придется зачеркивать. Глупо рассчитывать, что после пятнадцати часов дороги Даня помчится встречать ее после тренировки. Настолько глупо, что Аня даже не просит об этом в переписке, боясь получить обидный отказ. Но надежда — чувство малообъяснимое, и ей все равно кажется: догадается, приедет, если будут силы. Вечер седьмого квадратика полностью соответствует ноябрю: дождливо, холодно, ветер пробирает до костей. Аня долго топчется на пороге Хрустального, раздумывая, насколько отвратительна сегодняшняя погода по шкале от нуля до десяти и достаточно ли она мерзкая для того, чтобы потратиться на такси или можно все-таки вытерпеть десятиминутную прогулку до метро. Ей нравится ездить домой на общественном транспорте — так дольше, а значит, короче вечер и ближе любимая часть ее дня — переписка перед сном. — Привет, любимая, — его голос раздается прямо за спиной. На секунду Аня даже зажмуривается, не веря в происходящее. Он не сегодня должен приехать. Сегодня еще один квадратик и один пунктиром завтра. Но все слишком настоящее: его голос, дыхание, близкое и родное. До мурашек. — Анечка, — он касается ее плеча и момент становится окончательно реальным. — Подожди, ты как… — она оборачивается и снова жмурится. Не мираж, не иллюзия — он как-то легко, играючи зачеркнул оставшиеся два вечера и восемь тысяч километров расстояния между ними. Счастье не укладывается в привычные рамки и рвется наружу звонким, заливистым смехом. — Два часа назад прилетел, — Даня улыбается ее реакции. Ради этих удивленно-неверящих и бесконечно счастливых глаз стоило заморочиться с обменом билета, — Подумал, что успею забрать тебя с тренировки. — Конспиратор, блин, — смеется Аня. Два человека очень хотят друг друга обнять. Но им приходится безжалостно давить в себе это желание, самое простое, естественное. Потому что каждые десять секунд кто-нибудь выходит из здания, здоровается с Даниилом и с интересом на них поглядывает. Им обоим хочется сбежать — туда, где нет любопытных глаз — и сказать уже свое настоящее «привет» — губами, руками, бьющимся сердцем, пылающей кожей. — Пойдем отсюда уже, — предлагает он, кивая на свою машину, припаркованную почти у входа. — Не понимаю, как я ее не заметила, когда вышла, — недоумевает девушка. — Ты такая несчастная и загруженная была, о чем думала? — О еще одном вечере без тебя. И о том, как пойду до метро в эту ужасную погоду. — Солнце мое, тебя одну можно вообще оставлять? — Нельзя. Очередной Ноев потоп в сердце — это нежность, не находящая себе выхода, расплескивается в нем. Как бы сильно он не чувствовал, как бы не тосковал — его девочка чувствует в десятки раз сильнее, потому что мышца, отвечающая за разлуки, у нее еще не натренирована. Ему кажется, что ее сердце — маленькое, хрупкое, но удивительно сильное внутри, под стать хозяйке — бьется прямо у него в ладонях, отданное добровольно, без тени сомнений, как будто бы он не способен его отравить или разбить неосторожным движением. Так хочется пообещать ей: больше никаких расставаний, никаких квадратиков в календаре, но это ложь, которую она непременно почувствует или еще хуже: поверит в нее и жестоко разочаруется после. — Поедем к тебе? — предлагает она, и в этом предложении столько надежды, а пошлости — ни грамма. Ее любовь удивительна: чистая, искренняя, обнаженная, и даже странно, что это прекрасное чувство досталось ему, а не кому-то идеальному, достойному такого подарка. Она не требует ничего, кроме ответной любви, но каким-то непостижимым образом меняет его, переворачивает привычный уклад жизни с ног на голову. Лечит раны. Избавляет от боли. Большую часть времени с ней трудно — не потому, что она трудная, а потому что постоянно нужно быть взрослее, мудрее, осторожнее, но он не жалеет о сделанном выборе. Наоборот: сожалеет о времени, проведенном в сомнениях и старательном избегании чувств. Все равно он был обречен на них с самого начала. Не любить эту девушку, кажется, невозможно. — Поедем, конечно, я же обещал, — он улыбается нежно-ласково, приглядывая за ней краешком глаза, пока выезжает с парковки на притихшую в воскресный вечер улицу. Даже так можно заметить, как у нее засверкали глаза и чуть-чуть раскраснелись щеки. — Мама тебя не потеряет? — на всякий случай уточняет Даниил. В ответ — довольная улыбка: — Нет, у нас с ней договор — до одиннадцати. К счастью, она не знает, что я вчера проспала репетитора. — Говорил же, надо спать, а не чужие прокаты смотреть, — он старательно пытается нахмуриться и сделать строгое лицо. — Ворчишь, как дед, — отмахивается Аня, — Я думала, тридцать лет — это еще не старость. Даня смеется: она, как всегда, безжалостна в своих подколах. — Все, молчу, пока не услышал о себе что-нибудь похуже. Больше никаких воспитательных моментов сегодня, — обещает он. — А какие моменты сегодня? — от ее взгляда становится жарко, теряется концентрация — он едва не пропускает поворот и чертыхается, резко выворачивая руль. — Что-то не так? — Аня прекрасно знает, какой эффект производит этот невинный тон в сочетании с лукавой улыбкой и пляшущей чертовщинкой в глазах. Знает, и нагло пользуется. — Я за рулем, Аня, — предупреждает мужчина, — Не отвлекай меня. Что это за репетитор, кстати, который не позвонил твоей маме, когда ты не подключилась на занятие? Она почему-то напрягается — как будто сказала что-то вызывающее излишнее любопытство, не предназначенное для его ушей. — По химии, — девушка осторожно выбирает слова, словно надеясь, что на этом расспросы закончатся. Но Даня выжидающе смотрит, и очень лаконичную характеристику приходится дополнить, — Мой друг. Он, конечно, сразу понимает и причину напряжения, и нежелание говорить, но на всякий случай уточняет: — Надеюсь, не тот, о котором я сейчас подумал. — Тот, — Аня сглатывает нервный комок, неожиданно вставший в горле. Даниил сжимает руль так, что белеют костяшки пальцев. — Вот как, — он выдавливает ироническую улыбку, — И насколько близко вы общаетесь? Его бесит не сам факт общения (в конце концов, она не обязана отчитываться и тем более — спрашивать разрешения), а нервозность, с которой она сейчас отвечает и какая-то скрытность, совершенно несвойственная Ане. Вдох — успокоить ревнивого идиота внутри. Выдох — перевести разговор в более спокойное русло. — Ты не нервничай, просто скажи, как есть, — предлагает он примирительным тоном, — А то твои однозначные ответы сами по себе двусмысленные. Аня тоже выдыхает. — Только по делу общаемся. Я не хотела говорить, потому что он бесит тебя почему-то. Даниил и сам не знает точно, почему его так раздражает этот парень. Соперник? Однозначно, нет. Он уверен, что в Анином сердце нет места для другого человека — точно также, как в его собственном. Дело, скорее, во взглядах, которые он проследил еще на сборах, в дурацком покере на раздевание, когда ему на секунду показалось, что они напоминают подростковую парочку и этот еще светился перед Аней в трусах, в демонстративных объятиях у автобуса — он прекрасно уловил, для кого они были показаны. Этот парень не похож на типичного поклонника Ани — таких много, она нравится мальчикам, было бы странно, если бы не нравилась. Но у этого Жени не просто безответная симпатия — он хочет, всерьез рассчитывает что-то получить. Это не выскажешь одной веской и основательной причиной. Просто смутное ощущение внутри, не дающее ему забить и забыть о его существовании. Не ревность даже, а какое-то беспричинное беспокойство. — Мне он кажется неприятным, — Дане трудно сформулировать это странное чувство в нормальные человеческие слова, — Знаешь, как будто бы ему что-то нужно от тебя. Я нервничаю. Не знаю, как объяснить, но Марк, например, не производит такого впечатления. Аня долго обдумывает его слова. Наконец, согласно кивает: — Может, ты и прав. Он… странный немного, — и добавляет поспешно, не давая ему времени на ответ, — Но мне-то от него ничего не нужно. Кроме химии. — Да знаю я, — он ласково улыбается и привычным движением поправляет ее волосы. Она привычно прижимается к его руке щекой — на пару секунд, — Может, найдем тебе другого репетитора? — Давай, — как-то легко и без вопросов соглашается Аня. Ему хочется сохранить этот приятный момент, когда она слышит и понимает — без каких-либо логически обоснованных аргументов. Не злится, не обвиняет в беспочвенной ревности, не гнет упрямо свою линию. Как будто бы его чувства приравниваются к ее собственным и сами по себе являются достаточным объяснением. — Так улыбаешься. Что я такого сказала? Он почему-то смущается: — Не знаю. Соскучился просто. — Насколько сильно? — опять этот коронный взгляд из-под темных ресниц. — Я сейчас пересажу тебя на заднее сидение и пристегну там, — Даня демонстративно отворачивается, закатывая глаза, — Попросил же: не отвлекай. — Попробуй только, — смеется девушка, — Ты когда-нибудь вообще воплощал свои бесконечные угрозы? Даниил аж закашливается от этой беспечной наглости: — Ты меня на слабо пытаешься взять? — На дорогу смотри, — в ее глазах читается вызов. Он терпит еще несколько секунд, но все-таки поддается желанию поиграть в эту дурацкую совершенно игру и сворачивает на обочину, резко останавливаясь и включая аварийку. — Ну все. Ты меня довела. Вылезай из машины. — Неа, — она не двигается, изображая смертельную скуку всем своим видом, — Разбудишь, когда мы снова поедем. — Я все равно тебя вытащу. Вредина, — мужчина выходит из машины и открывает дверь с ее стороны. Несколько секунд ожесточенной борьбы — нужно отстегнуть ремень безопасности — и он подхватывает ее одной рукой за спину, другой цепляется под коленками. Она легкая, как пушинка и совсем беспомощная в его руках.  — Все, — довольный собой, заключает он, — Будешь брыкаться — уроню в лужу. — Потом придется меня отмывать, — смеясь, возражает Аня. Но не вырывается — обнимает за шею, прижимаясь к его груди. — Ничего, переживу, — он аккуратно открывает заднюю дверь и усаживает ее под многочисленные протестующие реплики, — Все, теперь ты здесь сидишь. Отпусти мою шею. — Нет. — Ты другие слова знаешь? — Нет. — Хочешь, поцелую? — Это нечестно, — тут же возмущается Аня. — Ой, оказывается, знаешь, — Даня улыбается ей в губы и накрывает их стремительным, требовательным поцелуем. Несмотря на всю приятность и долгожданность момента, это еще и стратегический ход: она быстро расслабляется, расцепляет руки, плотно сомкнутые на его шее — как раз в этот момент он отстраняется и, прежде чем она успеет возмутиться, закрывает дверь. — Ты проиграла, — смеется он, усаживаясь обратно на место водителя. Аня на заднем сидении напоминает обиженный надутый шарик, — Будешь обижаться, отвезу домой и сдам родителям. — Обмену и возврату не подлежу, — недовольно ворчит она, — Ты нечестно играл. — Ты нечестно меня отвлекала. — Противный. — Какой есть. — Я даже в десять лет не ездила на заднем сидении. — Зато спала на нем с великим удовольствием. — Я тут, как в тюрьме сижу. — Дома пожалею обязательно. — Кто вообще придумал эти задние сидения? Давай продадим эту машину и купим такую, где только два места? — Мерседес Смарт, что ли? Тебе как раз по размеру. — Нет, родстер amg — А так с виду и не скажешь, какие у нас запросы. Боюсь, даже если я продам почку, квартиру и эту машину, на него все равно не хватит. — Твою почку никто не купит. — Ой, какие мы злые. — Включи мне музыку хотя бы, что ли — Сейчас, только найду твою произвольную программу в плейлисте. — Хочешь, чтобы я прыжки отрабатывала на твоих чистых и красивых сидениях? — Упаси Бог. Зная тебя, ты что-нибудь обязательно себе сломаешь. — Тогда лучше меня не провоцируй. Шутливая перепалка продолжается до самого дома. Такой он, седьмой квадратик. Неоднозначный.