Аннигиляционная, беспросветная кома, до краёв заполненная дёгтем, длится от силы секунд десять. Каждая из них - по сантиметру к пропасти, в которой пропа́сть, рухнув в последнее, не летательное, а летальное падение - обязательное условие. Однако, фатального, разбивающего вдребезги удара о дно нет. Нет никакого завершения этой мёртвой петли. Просто с ресниц скатывается смоляной патологоанатомический полиэтилен, и зрачки судорожно, дезориентировано скачут по объектам вокруг.
Комнатка небольшая. Лампочка под потолком брезжит замыленным кадмием. Из мебели - жёсткая, затёртая до скрипа кушетка, пришпилившая к себе ремнями, проржавевший стеллаж и алюминиевая тележка. По конструкции - точь-в-точь как в Хогвартс-экспрессе, по содержанию - юные волшебники охуели бы от таких "сладостей".
А вот Пак ничуть не удивлён. Он этот ассортимент знает лично: испробовал все "прелести" на себе, и не то, чтобы у него была такая мазохистская прихоть. Было отсутствие выбора. Заставили.
Дом, сраный дом. Точнее, самая омерзительная, болезненная его часть.
Кажется, с прошлого его визита в самой посещаемой камере пыток прибавилось абстракционного авангарда на стенах. Возможно, кто-то из "банок гуаши", чьи внутренности сейчас аляписто красовались чёрными кляксами на и без того грязном холсте, уже перестал топтать бренную, прожжённую почву Инферно. И, возможно, сейчас его черёд пополнить этот список.
Почему-то не страшно. В отличие от церберов, этот вид интертеймента изучен и распробован до тошнотворного, железного привкуса слюны. До не-могу-встать-товарищ-палач и будьте-так-добры-выбросите-в-коридоре-вот-хоть-в-эту-кучу. Не утруждайтесь. У вас на сегодня ещё много клиентов. Я как-нибудь сам потом отползу.
Парень даже готов по-приятельски поприветствовать мистера Тунчина, когда слышит лязг отворяемой двери. Перекинуться с ним парой "ласковых" и почти без дёрганий, по мужицко-креме́невски получать от того весь карательный объём.
Чего он там не терпел, боже-ёже? Да, будет немножко никак. Немножко ослепительного электрошока и мушек на сетчатке. Немножко "выпрыгнуть бы из своей измученной шкурки и сбежать хоть куда-то, хоть в мир иной". Немножко "пожалуйста, кто-нибудь" и "пожалуйста, хватит". Это всё пустяки. Это можно с горем пополам, но
пережить.
Гораздо мощнее напрягает настырный, героический, лебединый багаж. Блондин лишь может уповать, что у того достаточно птичьих мозгов, чтобы не соваться. Да, пафосный энчантикс сработал на двух заурядных шестёрках, но в Преисподней мало махнуть пальчиком и сыпануть на темечко Сатане волшебной пыльцы. Так что ангелу сюда категорически нельзя. Опозорит чиминовы честь и достоинство. Будет по-дебильному не вписываться в антураж. Сведёт с ума заточённые души своим сиянием. Ну и... Его тут ждут с распростёртыми объятиями.
Ему тут опасно.
До сих пор чуть штормящийся карий взор вылавливает, наконец, в ограниченном поле зрения главного хозяина ситуации. И крошится об него, как заиндевелая корочка на лужах по ранним, декабрьским утрам. Маячит пока только спина, но уже от неё по позвоночнику семенят стылые мурашки, а норадреналин накаляет синапсы до бела и палёной проводки.
Потому что у "старого друга" Риппера грузное, облепленное килограммами тело, униформенный, тёмно-синий комбинезон и замызганный фартук - вылитый работник месяца на свиноферме. Он вечно сопит, как бешеный слон, и не удосуживает общением. У него даже в лучах чахлого электричества бликует лысина, которой Пак всем своим мстительным энтузиазмом пророчит скорейшее увеличение.
А эта фигура стройная. Двигается хищно, панте́рно, отточено. С минимумом шорохов, будто поглощая любые звуки. И свет. Как миниатюрная чёрная дыра в костюме из антиматерии. Тормозит напротив полок с разнообразнейшим арсеналом, театрально медлит мгновение и, судя по всему, поворачиваться не спешит.
Но пленнику и не требуется больше данных. Он уже подвешен, словно чёртов Иисус на Голгофе. Распят своей же внутренней инквизицией. Пара гвоздей в запястья - ужас с паникой, и один пронзает пяточные кости - отчаяние. Ведь на чужом, элегантно расчёсанном русыми прядями затылке покоится бантик из завязок. И удерживать он может только одно.
Быстрый, грациозный оборот, и в изогнутых прорезях пылают обманчиво-радушные рыжие искры.
"Грёбаное пламя геенное", - думается демону. Он прежде не изучал платиновую маску с тонкой, бриллиантовой паутинкой в такой близи, но и никогда не мечтал это сделать. Однако, с двумя лазерными точками, цепко скользящими по его физиономии, встречаться не рискует. Ибо это рубеж. И это пиздец.
Пиздец, допрыгался. Пиздец, доигрался.
Пиздец, пиздец, пиздец.
Картина мастихином и выжигание по дереву: поблёкшая из белобрысой в известковую чёлка, боящиеся угодить под едкий прицел полнолуния, искусанные, бледные губы и чокнуто бьющаяся жилка на шее. Лицо лица, пиздец пиздеца.
- Неважно выглядишь, Чимин. Не здоровится? - патокой льётся елейный голос. - Поэтому так давно не появлялся на наших совещаниях?
Смысла отвечать нет. Люцифер уже всё знает. Провести самого прародителя лжи? Не смешите. Нихера не смешно. Совсем. Пойманный блудный сын молчит.
- Ну, не стоит так волноваться! Я, конечно, предполагал, что мой персональный визит тебя смутит и скомпрометирует... Но, всё же, рассчитываю на продуктивную беседу. Тем более, обсудить нам следует многое, - ноги, обтянутые классическими брюками, останавливаются вплотную с кушеткой.
Карамельный взгляд не поднимается. Упрямство?
Страх.
Длинные пальцы бесстрастно, титаново вонзаются в подбородок и задирают его кверху. Родом из хорроров, беспощадные глаза впиваются в другие, с лёгкостью ныряя в переполошенные чайные омуты:
- Я ещё не отрезал тебе язык, чтобы наслаждаться тишиной, милый. Не испытывай моё снисхождение, его антипод тебе не понравится, - пекло в радужках разрастается. - Что ты видел в любезно предоставленных мной галлюцинациях? Воплотить это в жизнь?
Так псины были просто разогревом? Прелюдией, чтобы жертва попала к Боссу, уже наложив в штаны фундамент для кирпичного завода? Эффективный метод, не поспоришь.
- Иди на хуй.
Смешок раздаётся препротивнейший:
- О, уже что-то. Спасибо, но откажусь. Предпочитаю усаживать, а не садиться, - Князь издевательски подмигивает, а потом буквально за миг переключается в ожесточённую серьёзность. - Довольно трепаться. У нас есть темы более насущные.
Он небрежно взмахивает пятернёй, и шёлковая блуза на блондине разрывается в клочья, пикируя на пол невзрачным тряпьём. Звякает ёмкостями на тележке, откупоривает одну, болтает в ней чем-то наподобие стеки. Наклоняется, абсолютно не впечатлённый обнажённым торсом, и только тогда янтарь различает, что в руке у него кисточка.
- Всегда ощущал тягу к творчеству. Жаль, отец моих стремлений не разделял. Ему не художник был нужен, а тупорылая, безропотная, боевая единица, - ворс, смоченный в смердящей жиже, касается кожи и щедро вырисовывает на ней петличные узоры.
От запаха нехило дурнеет. Пак на автомате морщит нос, прошиваясь волной отвращения. Недохудожник хмыкает:
- Это
миро - святое масло. Смесь оливы, ладана, муската и гвоздики. Сам смешивал, но белое вино добавлять не стал - так горит ярче.
Ошеломлённый мёд испуганно расширяется: у нового палача совершенно иные приёмы. И от них уже на подготовительном этапе плохо. От пряного аромата всё сильнее тошнит, и есть в этом, наверняка, какая-то религиозная подоплёка. Но избавиться от неё Начальник планирует закономерным способом. И лучше уж Чимин выблюет свои кишки, чем эти мазки подпалят эпителий до плотоядных пузырей.
"Юный калякатель" увлекается: водит инструментом сосредоточенно, изображая что-то конкретное. Мычит:
- До меня дошли слухи...
Какие, интересно? Потому что в Аду ходит слух, что ты петух. Сознание клокочет желчью.
- Ай-яй-яй, как невежливо, молодой человек! Я и не подозревал, что у нас страдает субординация! Этикету бы вас всех поучить, - ироничный тембр сокрушается очень ненатурально. - И кто такому никчёмному мусору даёт такие длинные имена? Ну вот, влезло только "Ч", "О", "Н", "Г" и "У". Надо было писать вдоль груди, а не поперёк...
Сочетание букв общим вентилем перекрывает сразу всё. Биологическое топливо стопорится в клапанах, воздух на выдохе застревает стекловатой в лёгких, мысли замораживаются вокруг центральной, траурно-обречённой.
Ему настолько всё известно? Теперь мистер Пизда стоит над душой не только подопечного, но и хранителя. И от этого кошмарнее в разы.
- Так о чём я? До меня дошли слухи, что один из моих подчинённых эгоизмом переплюнул даже меня! А это сложно, ведь, чтобы выразить нашему тщеславному Папочке какие-то претензии и попросить больше любви для себя и братьев, нежели для колупающихся в собственном дерьме палками-копалками приматов, наглости требуется немерено. Но, представляешь, та меркантильная тварь смогла удивить: обзавелась ручным ангелом, которым я так жаждал завладеть, и не сообщила сие обстоятельство никому. Оставила его себе, будто имела на это хоть какое-то право! Подобное недопустимо! И непростительно!
Ну конечно. Капризному чаду не купили игрушку, которую то полчаса канючило в супермаркете, и оно расстроилось. Уязвилось. Обиделось. Господь вообще когда-нибудь занимался воспитанием "первой смены"?
В бронхах по-прежнему углекислый газ, и они потихоньку отмирают. Ещё и от концентрированной вони миро. Его ещё ничем не искромсали, но парню мерещится, что на каждой конечности защёлкнулся пираний капкан. Раздробив сухожилия и кости.
Дешёвый актёришко продолжает свой монолог:
- Единственный плюс - узы. Ведь благодаря им глупый птенчик не сможет долго игнорировать это уютное местечко, - ладони обводят испоганенные мазутными брызгами квадратные метры. - Тушку я замариновал, гриль скоро разожгу - надеюсь, он пожалует как раз к нашему пикнику, когда ты уже будешь "medium red" или "well done".
Твою маму я well done!
- "Папу" - ты хотел сказать? Я же из неполноценной семьи. Наверное, в этом всё и дело... Материнской заботы и нежности не хватило.
Бесоёбить, заранее лишив возможности вмазать по роже так, чтобы маска на ней держалась без завязок, припечатавшись к черепу - тоже часть пытки?
- В общем-то, главное, чтобы твоя пташка и, по совместительству, мой драгоценный племянничек в последнем поколении допорхал на своих крылышках досюда, отыскав дорожку и не заплутав. А то мало ли, кто встретится ему на пути? Божий воробушек в Та́ртаре - огромная редкость!
Трясущееся предвосхищение неминуемого уступает закипающему, уничижительному гневу. Медный взор темнеет, сверля глумящегося мужчину. Тот, закончив украшать надпись какими-то вычурными завитушками, неприязненно вытирает замаравшиеся в масле участки предплечья:
- Рабочая схема, кстати: ловить "на живца". Почти как рыбалка: удочка, крючок, а ты, Чимин - червяк. Чудо-рыбка на тебя точно клюнет, ждать я умею. Но давай придадим ей немного мотивации, - Люцифер подносит к губам указательный палец, словно собирается шикнуть на добычу с характерным "тш-ш-ш".
Но нет. После короткого дуновения на кончике вспыхивает огонёк, никакого урона подушечке не причиняя. Ещё бы, жерло всех печей здесь смиренно ластится к своему обладателю.
Дьявол не церемонится. Пак не хочет на него смотреть. Зажмуривается и через мгновение чувствует разъедающий, тысячеградусный жар. Его языки лижут гостеприимно начерченные "угощением" тропы. С аппетитом вгрызаются в беззащитные ткани до дермы, прогоркло шипят, пенятся вытекающими из повреждённых капилляров эритроцитами. В нос ударяет отвратная, пробуждающая рвотный рефлекс гарь с нотками обугливающегося мяса.
Теперь грешники, чьи стоны и вопли пропитали не только чугун сковородок, но и память тех, кому не посчастливилось забрести в самую глубь "кухни", не вызывают раздражения. Только горечь. И понимание.
Из-под век непроизвольно сбегает по щекам горячая соль. Это не слабость. Это ещё один рефлекс. Так мозг реагирует на физическое истязание, которое не прекращается. Бьёт по нервам - оголённым проводам - более мощными, испепеляющими амперами. Консервным ножом раскорчёвывает подкорку и запекает её до горелых пучков скрюченной брокколи.
Но пленник снова не пророняет и звука. Стачивает эмаль коренных друг об друга и с колоссальным усилием стискивает свой поводок, чтобы
не. Ему нельзя помнить. Правое запястье не греет нечто золотое и
необходимое.
Ничего на нём нет.
- Красиво получается, - сквозь хаотичный пульс и мерзкое шкварчение собственной плоти раздаётся в барабанных перепонках. - Думаю, твоему визави понравится. Это же почти как тату с именем возлюбленной...
Владыка саркастично гиенит, а Чимин полыхает не только посланным им пламенем. Он зол. Разъярён. Доведён до предела.
Не отдам пернатого утырка. Не потому, что берегу его - чур меня и тьфу-тьфу-тьфу. А потому, что этому рогатому ублюдку нужно досадить. Стереть гадкую ухмылочку. Показать, что ничего он у меня не отнимет. Как бы ни изворачивался. Как бы ни мучил. Хуй ему. Гулькин член. Не всё в этом мире может принадлежать взбунтовавшемуся, избалованному ребёнку. По крайней мере, лохматое, лупоглазое пугало - точно нет. Не его. Моё.
Внезапно салемский костёр исчезает. Криво обглоданные борозды чуть дымятся и полнятся жжением. Рядом ворчливо басит:
- Как-то мне наскучило это барбекю. И серафимчик у тебя халтурный, раз не примчался сразу же. Хотя, может, он действительно напоролся на голодное демонское племя. Что ж, их винить не в чем. Выделим ему ещё четверть часа для усложнённого препятствиями маршрута. Справиться с ними он явно сумеет. Но за его опоздание заплатишь ты. Было одно наказание, которое в прошлом ничем меня не прельщало. Варварски, без изящества, слишком примитивно. Но ты позарился на то, о чём не следовало даже грезить. Поэтому цена соответствующая.
Распахиваться полумесяцы не желают. Ничего хорошего они перед собой всё равно не увидят. Но маяться в неизвестности ещё хуже. Веки разлепляются, и внимание шарит по чужим рукам, уже порывшимся в ящике среди стальных орудий. Выудившим из вороха ещё одну причину заочно, от безнадёги разрыдаться.
Щипцы.
Для зубов слишком крупные, а значит...
- Любопытный факт: в ногтевых пластинах нет нейронов, иначе даже маникюр нельзя было бы сделать без анестезии. А вот под ними как раз наоборот: целые узлы нервных волокон, сосудов и рецепторов. Говоря менее научно: много крови и дичайше невыносимо, если оторвать. Но сведения об этом я имею лишь теоретические, потому, мой верный напарник по эксперименту, мы сейчас исследуем данный вопрос эмпирически. На практике, - холодная, металлическая клешня педантично примеряется к мизинцу и прочно защёлкивает челюсти вокруг него. - Начнём с меньшего. Нам же не нужно, чтобы болевой шок помешал тебе распробовать все грани этого процесса.
А дальше - детонация противопехотной мины прямо под стопой: жестокий, молниеносный рывок, оглушение и писк в ушах, туманная взвесь перед сырым взглядом, бордовая струйка из насквозь прокушенной губы. Свистящее, поверхностное дыхание в интервал, выделенный Владыкой для более основательного погружения в пучину бушующей агонии, и...
Повторение предыдущих ступеней. Десятикратное, блять. У Господа явно была нездоровая симпатия к пальцам, иначе какого хера он нафигачил столько людям? Ещё и на ногах! Босс, кажется, веселится. Следовательно, двадцатикратное, блять, повторение.
Где-то в паузе между переключением с правой конечности на левую белокурая голова истощённо свешивается набок. Время в персональном Аду тикает по-другому. Минута как несколько лет. Несколько лет как пара вечностей. Беспрерывное, выстраданное "не могу".
В какой-то момент горячечный рассудок простёгивается ледяным ужасом: а что, если...
Не было никакого бара и преступно кучерявого заоблачного чучела? Не было дурацкой ниточки, подарившей вагон и маленький прицепчик проблем? Пак просто очень сильно где-то провинился, его заперли в карцере и ежедневно, систематически пытают. А несмышлёного ангела он себе выдумал, чтобы коротать почти убивающие процедуры. Чтобы прятаться от всепоглощающей боли хотя бы в своих же иллюзиях.
Так оно и есть. Поэтому хранитель такой мягкий, понимающий, терпеливый. Поэтому искренне защищает, по-настоящему тревожится и до сих пор не послал. Потому что он - плод воображения. Идеальный вариант, пляшущий под дудку автора. Отвечающий всем его требованиям.
Ну и что теперь?! Раз уж карты открыты, можно и признать: эта отдушина, маленький оазис среди песчаной долины смерти и спасительный уголок катастрофически
нужны. Даже если гордость и спесь утверждают обратное. Уж стыдиться перед собой же нафантазированным "рыцарем в сверкающих доспехах" глупо.
Кажется, все самые последние резервы психики и организма иссякают, когда заразившийся азартом Люцифер переходит к нижнему, нетронутому пока десятку. Демон устаёт даже бредить, не определяет и половину из того, что творится вне. Взирает на помутневшее пространство с плывущими гранями объектов и проваливается в темноту. Не успев поблагодарить её за милосердный обморок.
♪ Low Roar - I’ll Keep Coming
♱ ᛭ ♱ ᛭ ♱
Бедные, слишком ущемлённые программными алгоритмами двери. Датчик движения, встроенный в них для автоматического распахивания, не разрешает съезжаться вместе. Створки вынуждены тупо замереть: посетитель не отдалился на приемлемое расстояние, застыв в радиусе сканирования. Он - как чёртова квантовая частица в "суперпозиции": не внутри и не снаружи. Хотя, если выражаться более точно - он банально в ахуе.
Готов подкоситься коленями, сам отрезать марионеточные лески и шмякнуться задницей на асфальт. Ещё лучше - расколоться об него чумным затылком, чтобы через брешь вместе с ликвором, тромбоцитами и серым веществом вытекли родные рубиновые чернила. Ведь они по-прежнему слушаются Создателя. По-прежнему вымачивают в себе разум и кормят его поддельными видениями. Топят в индивидуально подобранном, специально спроецированном кошмаре.
Как блондин мог возомнить себя настолько важным? Его Величество не делает исключений. Не заморачивается грязной работой. До жути не любит пачкать руки. Зато обожает сводить с ума. И не особо ради этого упорствует, отточив навык до филигранного мастерства.
Он не припрётся к нему лично. Это аксиома.
Паранойя внутри всё ещё настойчиво шепчет, что фантасмагория не завершилась. Чимин не уверен, действительно ли выбрался, или эта реальность - очередной механизм защиты от пожирающего в безвылазной тюрьме пиздеца. Вполне возможно он прав в своей догадке: сознание вынырнуло в буферную зону, чтобы накопить хоть чуть-чуть моральной энергии.
Но теперь на это плевать: он позовёт сучью Мёрси. Запихнёт поглубже щепетильное откровение, просеянное как самородок с глиняного дна реки наедине с самим собой, и позовёт. Потому что заебался блуждать в собственной шизанутой, перепуганной до усрачки башке. Пусть херувим займётся прямыми обязанностями. "Убереги от лукавого" - из их числа, не так ли?
Парень, как шальной, немного покачивающийся пьяница отчаливает от роскошного здания отеля, невнятной, осьминожьей поступью спускаясь по улице. Через метров пятьсот натыкается на забегаловку с тремя столиками и плюхается за один из них. Рядом обитают какие-то ущербные, в амбре из перегара бездомные, но ему похрен. Остаться в одиночестве хуже, чем с такой неказистой компанией.
На ментальный "звонок" сил не наскребается. Странный гость громко гаркает в графитный, беззвёздный купол:
- Тащи сюда своё пресвятое занудство. Побыстрее.
Долго ждать не приходится. Воздух шелестит, и пред воспалённые очи является иллюстрация слова "озадаченность". Брюнет переминается с одного массивного ботинка на другой, смотрит взволнованно, за секунду прочитывает эмоциональный фон подопечного и обескураживается конкретнее. Подавать голос не торопится.
- Где ты был? - почти обвинительно.
- Что случилось? - чужая претензия улавливается чутко. Расширенные ониксы запускают переживательный режим.
Если на чистоту, весь этот облик растрёпанного, не вдупляющего в ситуацию, но уже готового её лечить, храбрящегося и по-идиотски несуразного чудика что-то невесомо задевает в солнечном сплетении. Иррациональная ипостась, не подвластная логике, немного расслабляется, полагаясь на какие-то свои, совсем не подкреплённые фактами аргументы.
Обветренные, пионовые лепестки чуть не изгибаются кроткой дугой, но вовремя осекаются. Абсурднейшие стремления кинуться, прикоснуться -
не обнять - дабы убедиться в материальности и попросить не улетать, пока вся эта телепатическая атака не сгинет, Пак давит в зародыше. Поэтому лишь сидит и гипнотизирует сконфуженную мордашку:
- Ничего. Но разве ты не должен стеречь мой покой, аки стойкий гвардеец в карауле у Букингемского дворца? Или как преданный хозяину всей своей дворняжкиной душой щенок, которого приютили из подворотни?
- Нет, не должен. И ты мне не хозяин! - юноша оскорблённо фыркает, и иссушенные губы всё-таки улыбаются.
- А кто же тогда?
- Не скажу, чтобы не обидеть.
- Неужели ты и на такое способен?! - притворно охает Чимин.
- Я на многое способен, - пространно произносит хрустальный тембр. - Но начал забывать об этом. Был я, кстати, на Небесах. Там и напомнили.
Янтарь шутливо сужается:
- Напомнили, что плохие мальчики хорошему не научат?
- Нет. Ещё раз растолковали, чем отличается Свет от Тьмы, и почему первому стоит презирать и уничтожать второе.
- А-аа, значит, ткнули носом в то, чем ты упрямо не занимаешься.
На безвредный подкол чёрносмородиновый взгляд густеет, а волнистая копна чуть наклоняется:
- Не занимался.
- Что?
- Ты всё прекрасно расслышал. Я позволил узам взять верх, что было недопустимо. Братья популярно и очень чётко объяснили, где я ошибся.
- Перепрошили, что ли? И какая у тебя теперь операционная система? Андроид две тысячи? Коннор RK 900? - с меньшей беззаботностью хихикает блондин. Поза из утомлённо-распластанной постепенно трансформируется в настороженную.
- Юмор и правда помогает, когда тебе страшно? Можешь не отнекиваться, я ощущаю возрастающую фобию.
- Если ты планируешь меня запугать или поставить на место, старайся лучше. Пока это не более, чем пустые трёп и бравада, - прищур из ироничного мрачнеет в суровый.
- Я просто хотел предоставить тебе пару мгновений для капитуляции. Для бегства. Бесполезного, но всё же. Если уж бороться за честь, то до конца? - поднимает плечи в недоумённом жесте Чон и бронированным, военным роботом шагает к парню.
Тот напряжения и осязаемой угрозы не выдерживает: вскакивает, отшвыривая стул, и пятится.
Как это? Что могло произойти? Какую лютую дичь сотворили в Раю со своим самым уязвимым и самым человечным солдатом?
- Я-то считал, что у меня крыша продырявилась и знатно поехала, а ты под шумок вместе со своей покататься решил! Тебе же промыли мозги, долбанный, наивный ты голубь!
- Не нахожу в этом ничего негативного. Когда дитя теряется, его берут и возвращают на истинный путь.
- Его берут и ломают, собирая по осколкам в более удобное, безотказное существо! Напиздев при этом ещё больше, чем в прошлый раз! - отчаянно выпаливает Пак.
Эта фраза обновлённому Гуку не нравится. Он хмурится, прекращает метрономное наступление. Весь силуэт будто вспыхивает перламутром, мерцание клубится даже в ночных колодцах, обрамлённых ресницами. Эпилептичная стрелка не разменивает и один стежок. Сияющие руки вцепляются в трахею и воротник, с размаху, как тростинку, опрокидывая на столешницу и обездвиживая.
Пальцы тут же, без заминки прорубают грудину слева, оборачиваясь вокруг еле трепыхающегося, загнанного тотализаторной лошадью органа. Демон захлёбывается хлынувшим в желудок бордо и резью, хрипит что-то бессвязное и лунными дольками, моментально заблестевшими морем, таращится в надменный космос. В них всё: ошарашенность, шок, отрицание, паника, горечь.
Но ведь... Договор-золотая-лента. Ведь залог и гарант "не трону". Ведь доверие...
Ладонь сжимает сильнее. Это не огонь, смакующий кожу, сдобренную миро. Это не щипцы, на живую выдирающие ногти. Это даже не клыки и когти церберов. Это такая мелочь, ноль по шкале агонии. Такой пустяк. Детский лепет...
Чимин вскрикивает. Нарушает собственные, гранитные принципы. Не может терпеть
такую боль. Она не в покорёженных, раздробленных рёбрах. Не в разорванных артериях и мышцах. Она в сердце и никак не относится к физическим увечьям.
Сквозь пелену перед потухшими медью глазами он видит чужое, холодное, даже мраморное лицо. Предвкушает, как кулак с его никчёмной аортально-митральной досадой сомкнётся. Но он медлит. Издевается.
Алая бантиковая линия как-то незримо разглаживается и искажается в усмешке. Знакомые черты растворяются в бликах драгоценностей. Острый, совиный разрез в дорогом металле ехидно подмигивает:
- Что, не тот ангел, который был тебе нужен? Которого ты так звал? Так ждал?
