Мой милый второй шанс

В тихой, тревожной ночи звенели цепи железных кандалов, надетых на ноги и руки юношей и девиц. Тяжёлые оковы были словно крестом, который они несли. И на всех этих крестах было лишь одно слово — «омега». «Имя каждой жертвенной омеги будет вырезано на золотой доске памяти!» Именно так гласил завет первого Императора, что и заключил эту страшную сделку ради процветания своей империи. Сделку, заставляющую каждый год из семи частей империи забирать и приносить в жертву семь юных омег. В этих землях... В этом мире... Родиться омегой было наихудшим грехом. Их было не жалко — хоть тысячу в жертву принеси, никто ничего не скажет. В конце цепи, расставленной по красоте, вдруг раздались всхлипы. Хрупкий, болезненный на вид светловолосый юноша словно пытался подавить нахлынувшую истерику. От того и казался самым отчаянным в этой цепи безысходности. Никто кроме него не плакал, и на то было несколько причин. Первая была проста как ясный день, жертвами были омеги, которым нечего терять. Все они были круглыми сиротами, все были одиноки и у всех было расшатанное психологическое здоровье, из-за чего на смерть идти им было легче. Во вторых, «моральная» подготовка. Омег выбирали за десять дней до дня жертвы по критериям выше. Это самая подготовка заключалась в том, что их всеми правдами и неправдами убеждали в том, что их жизнь не значит ничего. «Ты никогда не выйдешь замуж, никогда не родишь детей, никогда не будешь счастлив. Твоя жизнь бесполезна. Точнее была бесполезна, до этого дня. Ты станешь одной из жертв великого Расамона, что каждый год, благодаря своей божественной силы, дарует нам защиту и благополучие!» Эти слова могли повторять сотню раз в день. Неудивительно, что все рано или поздно ломались. «Белобрысую тряпку» звали Ацуши Накаджима. Он подходил по всем критериям жертвенных омег. Родителей Ацуши казнили за государственную измену, а его отправили в приют. Бледному, хрупкому, низкому омеге приходилось нелегко. Чтобы выжить, приходилось воровать, бегать и прятаться. И если последнее у него выходило достаточно неплохо, то первые две необходимости часто подводили бедного омегу. Он не был рождён вором или бегуном. Хрупкое, слабое тело кое-как убегало от стражи и торговцев людьми. И то, при этом, споткнувшись об мелкие камушки или просто запутавшись в своих же ногах. Но, несмотря на всю горечь его жизни, он всеми силами старался не плакать. Не терять надежду. Не унывать... Но разве нельзя поплакать перед своей смертью? Наконец-то выплеснуть бесполезными слезами свою боль. Хотя бы под конец своего существования пожалеть себя? Ацуши кажется, что уже можно. Цепочка омег в сопровождении имперской стражи, облаченной в золотые доспехи и тем самым сильно выделяющейся среди мрачной гнетущей атмосферы тёмного готического замка, и не менее мрачных, лишенных прав, надежды и жизни омег. Не прошло и пяти минут, как из-за огромных железных дверей вышла девушка. У неё были светлые волосы и карамельные глаза. По внешнему описанию можно точно сказать, что девушка явно не подходит этому месту. Но на деле... Её взгляд был суров и жесток. Кажется, что ничто не в силах привлечь её внимание или тем более удивить. Хоть на вид она и выглядела как молодая особа прекрасного пола. Лишь заглянув в её глаза, всех тут же посетила верная мысль — она явно старше всех присутствующих вместе взятых. Одарив стражу своим скучающим и явно презрительным взглядом, она подошла к омегам. – С каждым днём они становится все безжизненей. Это даже не живые люди, просто двигающиеся трупы. — Её голос был подобен её глазам. Холодный и равнодушный. После того, как девушка высказала своё мнение, она начала осматривать омег: перебирала их волосы, осматривала тело и пристально смотрела в глаза. Словно хотела найти в глубине зрачка хоть что-то похожее на жизнь. Молча и со скверным выражением лица она дошла до Ацуши. И в следующие секунды произошло что-то странное... Как только взгляд усталых карих глаз сосредоточился на белой макушке, девушка остолбенела. Время для неё будто остановилось . Она шокированными глазами смотрела на напуганного омегу. Её тело начало дрожать. И вот через 10 секунд она сорвалась с места и ринулась к омеге. Она схватила его за плечи, сжимая бедного паренька с недюжинной силой. Её правая рука с плеча пошла по шее. Прикосновение было лёгкое и нежное, словно прикасались к маленькой беспомощной пушинке. Ацуши и пискнуть не успел. Она крайне пристально смотрела в его заплаканные глаза, словно ища в них что-то знакомое. . НАШЛА. Резко и неожиданно она схватила омегу за хрупкое запястье и быстрым шагом пошла к той самой железной двери. — Этот идёт со мной!