I love you not only for what you are, but for what I am when I am with you. I love you not only for what you have made of yourself, but for what you are making of me. I love you for the part of me that you bring out.
Mary Carolyn Davies - "This is friendship"
Кровь растекалась большой бесформенной лужей, брызги красными пятнышками покрывали стену стойла. Опричница закрыла рот рукой; глаза Алёны выражали такой ужас, будто это её голова валялась на земле перед ней. Не будто, если… Афоня первый прибежал на крик. Накрыл дрожащие плечи девушки своим кафтаном, обнял кромешницу, развернул к себе, прижал к груди, по голове стал гладить. Как узнает, кто шутку столь мрачную пошутить решил — убьёт, как собаку. — Что стряслось, все живы? — Басманов появился внезапно. Юноша пытался отдышаться. Он ещё не успел заметить причины крика. — Свету не пущай сюда, — Афанасий кивнул на приближающуюся блондинку. Федя опустил свой взор. Пред очами ужасная картина. — Давай я их уведу, Афонь. Не надо им на такое смотреть. Оружничий выпустил из объятий испуганную девушку; кравчий взял шатенку за руку и увёл из конюшен, увлёкши за собой Светлану. Вернулся через четверть часа. Афанасий стоял, скрестив руки на груди и склонив голову. — Какая падла посмела? — почти прорычал Федя. Басманов явственно понимал — его девонька тоже в опасности. В большой опасности. — Ещё кровь не высохла, упустили мы гада из под носа. Зря Серебряному живота дал. — А может не он? Мало ли у нас врагов? — А кто же ещё? — с горечью усмехнулся княжич. — Не знаю я другой сволочи земской, которая также бы страх потеряла. Все бояре да князья хвосты поприжали, а вот этот бесноватый… Потакает ему царе. — Афонь, ты бы не торопился. Тут обдумать надобно. Может, голубки наши что знают? — Им сейчас явно не до того. Идём, кто ж им сейчас поможет, если не мы? Кто ж их ласкою да заботую утешит? Они жеж сильные, как металл, да хрупкие, аки лёд по весне.***
Афоня приоткрыл дверь покоев. Плевать на условности, плевать на запреты. Пусть обижается, пусть кричит, пусть Дусей колошматит. Это всё потом. Сейчас он ей нужен. Княжич это чувствовал, осязал, видел. Девушка сидела на кровати, подтянув к груди и обняв колени, спрятав в них лицо, что сейчас было укрыто вьющимися локонами. Алёна так и не смирилась с косами да кокошниками. Распутная девка, так распутная. Как же странен рассудок человеческий. Много смертей успела повидать кромешница, сама убийцей стала. Казалось, ну отчего же реветь? Это просто конь. Животное. Она даже не видела и не слышала его боли. Только не в лошади дело было. Помнила девушка о таинственном посетителе комнаты, Света ей о записке рассказала. Кто-то хочет их смерти, и неизвестно, как далеко он зайдёт. Афоня тихонько подошёл к кромешнице, сел на кровать, положил руку на подрагивающее плечо: — Соловушка моя, не бойся, я рядом. Девушка подняла заплаканное лицо, посмотрела в глаза оружничего и потонула в карих омутах, в коих расплескалась нежность, забота и любовь. Что-то сломалось в сердце, что-то разбилось, нарушился годами отлаженный механизм. К чертям всю силу, к чертям непоколебимость, к чертям независимость и эго. Он. Нужен. Ей. С̶е̶й̶ч̶а̶с̶. Не воздуха в лёгких не хватало, не гемоглобина в крови, не ментального спокойствия. Любви. Открытой, чистой, искренней. Афоня. Где же ты раньше был? Как же я без тебя? Сломал всю гордость, уничтожил холод и лёд. Дура. А она ведь смеялась. Забирай без остатка, окружай теплом, увози к чёрту на кулички. В Псков, или какие у тебя там имения? Плевать. Хоть в Сибирь. Ты мне нужен. Протянула к юноше руки, в глазах мольба. К себе прижал, ласкою окутал, точно шубою горностаевой. Шептал на ушко слова утешающие, нежно по волосам гладил, в висок целовал, убаюкал. Доверилась. Не оттолкнула. Впервые за много лет девушка позволила себе расслабиться в чужих объятиях, лишила чуткости дрёму.Умерла сильная девочка в его руках. Пусть другие видят ковкую сталь, для него она хрупкий жемчуг. Афанасий впервые почувствовал себя настолько нужным. Не о ком ему было до того заботиться. Его солнышко, его радость и боль. О ней по ночам думал, с ней бы все рассветы дымные и закаты пламенные провёл. Забрала его сердце, всю душу вынула. Поломала порядок, разорвала планы, изничтожила покой. Ни разу таких не видывал. То смеётся от шуток глупых, то через мгновение проклятиями осыпает холодный ветер. Была то ночь беспроглядная. Тёмные коридоры, гулкое эхо шагов. Проверить, закрыт ли погреб, всё ли в порядке в оружейной. Налетела вихрем, ладошками закрыла его глаза, на ухо зашептала: — Афонь, пошли на улицу. — Там же дождь! — Ты когда нибудь слышал разговор небес и земли? — Нет. — Идём, покажу, — с каждым словом девушка отступала всё дальше назад. Закончив разговор, побежала. Афоня кинулся её догонять. Шальная. Двор. Промозглый ветер, стена ливня. — Стой, жаворонок мой, ты же промокнешь! Подняла руки к небу, встала на носочки, закружилась, весело смеясь. Остановилась, задержала взгляд на нём. В глазах бесята: — Идём же, княжич. Вновь умчалась вперёд. Афоня дивился, откуда же в ней столько прыти? Оружничий еле поспевал за девушкой. Черти в её голове не водятся, а конкретно ебутся. Ноги вынесли за пределы ворот, к реке. Она стояла, вытянувшись вверх, закрыв глаза, вскинула руку: — Тише, а то разрушишь. Юноша прикрыл очи, замер, вслушался. Капли дождя ударялись о поверхность реки, создавая всплески, о листья, вызывая ответный шум, о камни, порождая звон. Природа вторит сама себе. Небеса шлют послания дождями, а земля отвечает как может. Разными голосами. Видимо, он простыл и бредит. Юноша открыл глаза. Девушка стояла, покачиваясь на носочках, словно боясь одним неловким движением помешать бурной беседе природы. На губах блаженная улыбка, волосы, как и остальная одежда, насквозь промокли. Странная. Утром невыспавшийся и простывший юноша думал о случившемся. Нет, то не он бредит, и не она чудит. Это её мир, её чувства, её полёт. Она впустила его к себе в душу, не боясь осуждения и насмешек. Это было ближе пребывания в её покоях, ближе сна на одной кровати, ближе первой ночи. Он это знал, хоть ни разу не видел цвета стен в её опочивальне, не укрывал княжну одеялом, не касался её. Порой терпеть её было невозможно. Как эта женщина может любить? Смеётся, бьёт, издевается. Оставит он её. Уйдёт. Невмочь так больше. Ага, уйдёт он. Как жеж её оставить? Она ведь совсем израненная в душе. Не от злости кусает, не от ненависти бьёт. От боли. Дикой, разрывающей. Ничего. Не сахарный. Потерпит. Перестроит, перекуёт, оживит. Как можно ей не помочь? Её глаза не смеются, когда она заливается хохотом; её голова опускается, когда она остаётся одна. Он видел. Сидит, согнувшись в три погибели, руки свесила между ног, тяжко вздыхает. А ведь четверть часа назад шутила, веселилась и сжигала тоску. Она устала быть сильной, ей надоело терпеть боль. Её не выплакать, не излить. Он рядом.