Эта песня о любви Тебя не удивит, Ведь в ней нет ни слова, Чтоб сказать, какой же ты!
Личадеев, чуть хмуря брови, сразу перевел взгляд на Юру, думая, что тот ошибся. Однако, на его лице была полная уверенность, непоколебимость. Он продолжал петь дальше, прикрывая глаза, открывая их, смотря на фанатов и никуда более. Пока что.Я могу кричать, Глотку рвать, Но так ничего не смогу Тебе передать!
Стоило закончиться этим строкам, как Юра отошел от микрофона, позволяя девушкам исполнить припев.Наружу изнутри, наружу изнутри Песня о любви! Наружу изнутри, наружу изнутри Песня о любви!
Когда припев подходил к концу, Юра опустил скрипку, убирая ее в сторону, а сам взял микрофон в руку и медленно, но уверенно направился к Паше, что покачиваясь из стороны в сторону, пританцовывал, закусывая губы.Потерянный покой, Что ты делаешь со мно-ой? Эта бесит, раздражает, Вымораживает, все силы забирает!
Музыченко буквально срывался на рык в каких-то моментах этих строк, останавливаясь возле Паши. Аккордеонист лишь бросил на него какой-то беглый взгляд, без особого интереса, какого-то желания быть рядом. Но оно нужно публике и поэтому он поворачивается к нему всем корпусом, чуть сгибая колени, приседая, но, несмотря на это, даже не поднимая глаз.Что-то не могу спать, Да надо что-то бы уже тебе сказать! Да только вот что-то, Ай, слов не подобрать!
Юра, протянув к нему руку, резко, но осторожно зарылся пальцами ему в волосы, притягивая к себе, утыкаясь своим лбом в чужой взмокший, заставляя все-таки посмотреть на себя.Короче, сюда подойди, В мои очи загляни! Неужели ты не видишь, Я весь горю изнутри!
Глаза в глаза, скрипач продолжает петь. Хватка на волосах усиливается, когда Паша на секунду отводит взгляд. Музыченко, в этот момент, постарался приблизиться к аккордеонисту максимально близко, насколько это было бы возможно с инструментом на груди. Стоит Паше вернуть свой взгляд на него, как у Юры по спине и рукам пробегают не самые приятные мурашки. Такой холод во взгляде, неприступность. Более нет того желания в его глазах, каких-то блядских намеков, словно так и хотел, чтобы его поимели прямо вот здесь и сейчас.Я могу кричать, Глотку рвать, Но так ничего не смогу Тебе передать!
Неприятное ощущение появляется где-то в груди, он отпускает волосы Личадеева, едва ощутимо отталкивая его и возвращаясь на свое место, пока девочки вновь приступили к исполнению припева.Наружу изнутри, наружу изнутри Песня о любви! Наружу изнутри, наружу изнутри Песня о любви! Наружу изнутри, наружу изнутри Песня о любви! Наружу изнутри, наружу изнутри Песня о любви!
Исполнив заключение с фанатами, что включили фонарики на телефонах и качали ими из стороны в сторону, Юра окончательно собирался с силами. Отыграв, он отошел, беря бутылку с водой и сразу опрокидывая в себя ее содержимое. Выглядел он уже уставшим, как и все они. Понятное дело, целый час уже играть, практически без перерывов. Подсевший голос давал о себе знать, тяжесть в ногах, уставшие руки, звон в ушах. Паша продолжал что-то наигрывать на аккордеоне, смотря куда-то в зал, иногда улыбаясь каким-то девочкам, что направляли камеры своих телефонов на него, пока Юра, передохнув немного, вернулся на свое место. Стараясь разбавить как-то перерыв, он вбрасывал какие-то шуточки, заставляющие толпу улыбнуться, иногда посмеяться. Его шутки пробивали и Личадеева на какую-то усмешку, заставляли посмотреть на себя. Юра будто этого и добивался, чтобы аккордеонист обратил внимание на него, хоть немного оттаял. – Пашок, я уверен, что и ты заебался дрочиться со всем этим дерьмом, – произносит Юра, спустя небольшую паузу, поворачивая голову к стоящему поодаль Личадееву. – Я люблю тебя, Пашочек. Зал завизжал, оглушая, а Паша, как и привык, лишь улыбнулся на это, видя, как скрипач переминается с ноги на ногу как-то неуверенно, а после сам идет к нему. Личадеев все еще что-то наигрывает, похожее на «Да, со мной не просто», ловко переставляя пальцы по клавишам, когда чувствует, как чужая рука зарывается в его волосы вновь, сжимая пряди и заставляя посмотреть на себя. И он поворачивается, смотрит в темные глаза, в которых не может прочитать ничего. Юра смотрит уверенно, в душу, прямо. А глаза Паши бегают нервно. На губах чувствуется его дыхание, горячее такое, обжигающее, пока длинные волосы закрывают их лица, прячут эти ничтожные миллиметры от публики, таких жадных взоров. – Прости меня, Паш, я дурак, знаю, – сквозь гул толпы и игру собственного аккордеона, Личадеев слышит хрипловатый голос. Смотрит как-то осторожно, старается держать прохладу, чтобы неповадно было, но понимает, насколько искренне сейчас говорит Юра. Его взгляд, тон голоса – все говорит о том, что он серьезен в своих словах. И Паша готов расплыться в улыбке прямо сейчас. Но рука отпускает его волосы, чуть отталкивая назад привычным движением, а после Музыченко возвращается к микрофону, рукой обхватывая его ножку, на котором он установлен. – Твои слова сейчас многих там сделали счастливыми, – усмехнулась Анна, произнеся это в свой микрофон. Ехидно посмотрев на мужа, она махнула рукой на толпу, – да и не только там. – Да они в любом моем слове найдут признание в любви Пашке, – Юра посмеялся в ответ, окинув фанатов взглядом, – им абсолютно похер на то, что мы женаты. Один раз – не пидорас, правильно? – Мы же с тобой постоянно заигрываем друг с другом, разве для них это не повод? - подал голос Паша, с какой-то иронией выплевывая эти слова. Сняв аккордеон с плеч, и отставив его на пол, расстегнул пуговицы на рубашке, снимая ее, ведь становилось нереально жарко, а ткань неприятно липла к телу. Продолжая болтать в микрофон, Паша все больше старался подавить нотки сарказма в голосе, и выходило почти идеально. – Смирись, Юрка, Кикирон с Димой даже так со своими девушками не флиртуют, как мы с тобой перед ними. – Думаю, что ты прав, – Музыченко привычным жестом поправил усы, неотрывно наблюдая за движениями Паши, после чего продолжил, – я столько всего видел на просторах интернета про нас... Юра многозначительно посмотрел на Пашу, что уже отбросил свою рубашку куда-то в сторону и явно не собирался брать инструмент. – Может, побалуем их немного? – он отчетливо видел, как Личадеев тяжело вздохнул, отводя взгляд, бегло пробегая языком по губам. Юра неотрывно смотрел на него, пока зал, кажись, не дышал вовсе, как и Музыченко ожидая ответа. – Ой, блять, опять эти ебаные пидорства, – Личадеев махнул рукой на Юру, опуская взгляд на свой аккордеон, одиноко стоящий на полу, переливающийся всеми возможными оттенками алого, и явно собираясь взять его, чтобы продолжить игру. – Ну, Паш, я люблю тебя. Паша замер, чуть наклонившись вниз. Явно не ожидав подобного в очередной раз, он медленно выпрямился, неуверенно и даже как-то с недоверием глядя на Юру, что абсолютно серьезным взглядом сейчас смотрел на него. Для них двоих зал сейчас будто молчал, хотя в настоящее время гул стоял невыносимый. Громко, шумно, но не для них. Музыченко, отстранившись от микрофона, повернулся всем корпусом к аккордеонисту, что уже был не в силах сдержать улыбку. Юра мысленно похвалил себя, мол, какой молодец, наконец-то ты не убил его еще больше. Он уверенным шагом направился к Паше, что также пошел ему навстречу. Когда друг от друга оставался один шаг, а то и меньше, они замерли, глядя в глаза. Юра протянул руку к нему, сразу привычно располагая ее на затылке, пока вторая расположилась на спине. Пальцы зарылись в длинные волосы, притягивая к себе. Паша положил руки на его плечи, где-то позади сцепляя пальцы. Прошло несколько секунд, прежде, чем их губы соприкоснулись в таком сейчас нужном им обоим поцелуе, жарком, горячем. Они словно собирались с силами, прекрасно понимая, что обратного пути нет, это – их время. Их каминг-аут. Паша, отвечая на поцелуй, подгибает колени, опускаясь все ниже. Прогибаясь в спине, не отрываясь от таких желанных губ, Юра склоняется над ним, до тех пор, пока аккордеонист не встал на колени окончательно, а то и вовсе пока не завалился на пол, не сумев удержать равновесие. Зал визжал, кричал, множество телефонов с включенными камерами было направлено на них. Остальные на сцене лишь смотрели, улыбаясь. Анна что-то там пошутила, заставляя толпу завизжать еще громче, но ее слова пролетели мимо музыкантов. Те существовали друг для друга в данный момент, и никто более им был не нужен. Только Паша, Юра и такие желанные друг для друга поцелуи.