Мандибулы

      И всё возвращается на круги своя.       Чтобы сломить мой дух, требуется всего полтора дня в школе. От моего проекта не осталось и следа, и мне нечего сказать по этому поводу, кроме невнятных извинений, и потому, когда приближается время обеда, и я слышу за спиной перешёптывание и смешки, я просто… Просто ухожу. Я выхожу из учебного корпуса, иду на автобусную остановку и возвращаюсь домой с намерением лечь в постель и пролежать там, пока не зазвонит телефон и мне не придётся рассказывать отцу небылицы о том, как получилось, что я опять прогуляла занятия.       Я действительно стараюсь этого не делать. Это влечёт за собой плохие последствия, и я и так уже близка к незачёту по некоторым предметам. Но я просто не в силах оставаться сегодня школе. Не тогда, когда могла бы вместо этого делать что-то другое, что-то, быть может, хорошее. Я хочу делать что-то хорошее.       Я хочу быть героем.       Плевать на школу. Я знаю, где Зубы.       Скатываюсь с кровати и сбегаю вниз за костюмом. Мне не требуется специально концентрироваться на пауках. Я и так знаю, что они делают. Они ткут шёлк, и продолжат его ткать, когда я уйду, и когда я вернусь, они всё ещё будут ткать.       Я даже пока не знаю, для чего я его использую. Верёвки не кажутся мне хорошей идеей. Пожалуй, запасной костюм — Колючке удалось донести до меня его пользу. Мой нынешний, правда, всё ещё не закончен, но и того, что есть — достаточно. Тем более, что Зубы запомнили его именно таким, так что разумнее оставить всё как есть.       Определившись с маршрутом, я прячу костюм, так как собираюсь ехать на автобусе, но заплетаю волосы и убираю их под замызганную шапочку, чтобы хоть как-то замаскировать внешность. В сочетании с ветровкой это заставляет меня выглядеть кем угодно, только не тощей костлявой и бесполезной Тейлор Эберт. Нет, теперь я не она — ещё один, но другой бесполезный уродец в море отчаяния. Конечно, мои ноги всё ещё смотрятся тощими. Я, наверное, выгляжу, будто бы леденец на палочке.       Стараюсь не зацикливаться на своей внешности. Ну, то есть, до тех пор, пока не добираюсь до убежища и не нахожу безопасный способ проникнуть внутрь. Я запихиваю одежду в сумку и прокрадываюсь через боковую дверь — но, разумеется, не раньше, чем полностью оглядываю помещение с помощью комаров и мух. Лучше перестраховаться, чем обнаружить какой-нибудь неприятный сюрприз, тем более, что я просто… нагло вторгаюсь в логово злодея.       Люди перемещаются внутри взад и вперёд, но их гораздо меньше, чем раньше. Уровень освещения постоянно меняется, но я не могу точно сказать, почему, а наполняющий воздух запах пота и немытых тел нравится мухам. Часть пола занимает что-то, что я никак не могу опознать, оно постоянно двигается и меняется, так что нужно будет обратить на это особое внимание. Не нахожу внутри ни Мясника, ни Геморрагию — мне не удаётся обнаружить даже Колючку, по крайней мере с достаточной степенью уверенности. А ещё там кто-то ругается. Так, что слышно даже отсюда.       Они не очень хорошо прячутся. Легко понять, что здесь люди.       Может, это всё и правда игра. Очень легко выяснить, где они прячутся. С другой стороны, нет ведь никаких реальных доказательств, что это Зубы — это вполне может быть лёжкой бездомных; такие места хорошо подходят для укрытия в плохую погоду. Не может же СКП обыскать каждое заброшенное здание в поисках банд, а если бы и могли, это было бы нарушением частной жизни для всех бедолаг, которые не смогли найти другой крыши над головой. И стоило бы сделать нечто такое один раз — банды просто переехали бы в окрестности города, или спрятались бы под землёй, или рассеялись бы ещё каким-нибудь сложным способом, который трудно было бы отследить.       Я так и эдак прокручиваю в уме эту головоломку и прихожу к выводу, что такой ответ меня более-менее устраивает.       Хотя надо сказать, в этом месте не очень хорошо пахнет.       — … эти грёбаные гниющие тела у нас прямо в!..       — Потому что это кости! Человеческие кости! Я использую немного моей силы, чтобы!..       — Кости не должны вонять, Кутёж, твои клоны смердят дерьмом!..       Один из стрелков, одетый в элементы брони с чем-то вроде украшенной костями мантии, свисающей с плеч, но при этом из остальной одежды облачённый лишь в шорты, кричит на кого-то второго. Кутежа, надо полагать. И у Кутежа, понятно, нет никаких причин не начать орать в ответ.       Источником (хоть далеко не единственным) неприятного запаха оказываются, как я начинаю догадываться, клоны Кутежа, с которыми происходит то, что я не могу обозначить иначе как «реактивное разложение». Я наблюдаю, как куски плоти отслаиваются от кости, которая, в свою очередь, начинает крошиться и рассыпаться. От гротескности этой сцены у меня сводит спазмом живот, а кружащие вокруг мухи добавляют ещё больше сокровенных подробностей. Вот, оказывается, что они ощущали: странные, быстро разлагающиеся тела, которые появляются благодаря силе Кутежа.       Ну, круто.       Нет, тут кто бы говорил, конечно. С моими насекомыми… Скажем так, я всё ещё остро жалею, что получила возможность узнать, какова на вкус стремительно гниющая плоть, когда соединительная ткань в ней начинает распадаться.       — Да, да, у тебя есть силы! Прекрасно! Уссаться, блядь, от радости! Если ты ещё хоть раз воспользуешься ими при закрытых окнах, я тебе яйца откручу!       Кутёж — довольно плотно сложенный мужчина с редкими волосами на теле, о чём я могу судить благодаря голым разлагающимся на полу клонам — прикрывает яйца, о виде которых я тоже предпочла бы не знать, защитным движением.       — Хрена с два! Я буду делать, что захочу!       — Только до тех пор, пока ты кого-то не разозлишь, и тогда это станет уже твоей проблемой! — кричит кто-то из толпы. Рыжая. Не Джинни.       Стрелок экспрессивно тычет пальцем в рыжую.       — Вот именно! Я обозначил границу, хочешь — хоть пляши на ней. Но если ты это сделаешь, я…       — Девочка-Жук пришла.       Оба спорщика замолкают и смотрят на меня, равно как и некоторые из толпы. Я не застываю на месте, и это уже прогресс. Мужчина, окликнувший меня, машет мне рукой через комнату, улыбаясь от уха до уха. Это удивительно сочетается с костяным оскалом черепа, нахлобученного у него на макушке наподобие берета.       Ладно. Допустим, Девочка-Жук. Но мне кажется неправильным махать в ответ, поэтому я просто киваю, сохраняя молчание.       — Она кейп. Вот пусть и рассудит, — и с этими словами стрелок указывает на Кутежа, а затем, о Боже, на меня. — Скажи ему, чтобы не смел использовать свою мерзкую силу в помещении!       Какого чёрта они спрашивают меня? Просто потому что я кейп? Быстро обежав взглядом поредевшую толпу, я понимаю, что большинство виденных мною вчера кейпов отсутствует.       Это что-то про иерархию? Возможно, слово кейпа весит больше, чем слово не-кейпа, но я ведь только-только появилась. Официально я даже не часть Зубов — да и слава Богу!       Так, ладно. Краткая оценка местной социальной динамики. Все присутствующие, по-видимому, действующие члены Зубов. Мне неизвестно, кто из них кейпы, а кто — нет, но до получения дополнительной информации предположим, что мы с Кутежом — единственные. Народ столпился вокруг, словно студенты в ожидании драки, человек десять, или около того — почти все участвовали в перепалке, за исключением девушки, украдкой наблюдающей за происходящим из-за раковины, где она, по всей видимости, моет посуду.       Как ответить.       Как мне лучше всего ответить?       — Плохо пахнет здесь не только из-за него, — определённо, не так.       — Ха! — восклицает Кутёж.       — Да, но пока мы не обзаведёмся рабочим душем, он делает только хуже! — у обвиняющей стороны ярко-голубые глаза, и они прищурены от раздражения. Пожалуйста, не надо на меня злиться! — Ты, типа, на его стороне, или что?       Я хочу запротестовать. Но мне нельзя проявить слабость. У человека напротив есть как минимум один пистолет, а я сомневаюсь в собственной пуленепробиваемости. Я хотела бы надеяться на это! Но готова спорить, что нет.       — Нет, — я слегка поворачиваю голову, чтобы лучше видеть Кутежа.       Он скрещивает руки на груди.       — Что?       Я пытаюсь подражать отцу. В то время, когда он ещё был больше, чем тенью самого себя. Когда он разнимал драки докеров, высокий, уверенный и убедительный. Я уже видела такое раньше, и смогу повторить.       — В чём трудность открыть окно? — Обе стороны не совсем правы. Возможно, я смогу устранить корень проблемы. — А помимо этого, относись с уважением к своим сотоварищам.       Что ж, это прозвучало не совсем идеально (уважение к сотоварищам? Я тут кто, Джордж Вашингтон?), но могло быть и хуже. Кутёж не нападает, и в меня никто не стреляет. И в Кутежа тоже.       Запах и правда невыносимый. Похоже, органика — лучше называть это органикой, а не трупами — скоро разложится окончательно, но до тех пор даже сквозь маску чувствуется запах тухлятины. Я могу всё это убрать. Нужно всего лишь использовать… немного насекомых.       Рой разделяется на части. Сначала я при помощи мух определяю более слабые места, и затем направляю насекомых покрепче отрывать куски плоти и передавать их по цепочке наверх к паукам. Из-за ускоренного разложения паучий яд действует гораздо быстрее, чем обычно. Это радует. Я отделяю гниль от костей, и оставляю последние лежать как есть. К сожалению, у меня нет достаточно сильных насекомых: лето только начинается, а я не занималась специально их выведением в этой области.       (Это, кстати, неплохая идея. И здесь достаточно места.)       Слегка хмурюсь под маской. Насекомым… невкусно. То есть, не совсем плохо, но питательных веществ куда меньше, чем обычно в мёртвой органике.       Наверное, такие вещи должны беспокоить меня сильнее. Но это не так. В конце концов, вот он, Кутёж, стоит здесь! С ним всё в порядке. Я просто убираю всякую гадость. Это хорошо. Я делаю полезное дело. Когда я вошла, это уже едва ли было похоже на людей. Так что всё хорошо.       Стайка стрекоз находит пули в нескольких трупах. Я достаю их и складываю в стороне аккуратными рядами. Все они мелкого калибра, но…       — Вам не стоило здесь стрелять.       Сердитый мужчина с голубыми глазами удивлённо переспрашивает с другой стороны роя:       — Э-э, что?       — Слишком велик риск рикошета. Вы можете подстрелить сами себя.       — Эй, эй, я, блядь, не стрелял, это всё Грант! Я тут вообще ни при чём! — его голос взлетает вверх. Я не ожидала, что он примет моё замечание так близко к сердцу, но ладно.       Грант — он стоит рядом с мужчиной, который первым сегодня заметил меня — поднимает руку, и я узнаю его, даже несмотря на то, что сегодня он одет в тяжёлое пальто. Это наставник Джинниганс. Отец? Она назвала его «папенькой». По всей видимости, так и есть.       — Я стрелял, — пауза. — Никакого рикошета.       Что ж, удерживать этих людей от самоубийства — определённо не моё дело. Я рассеиваю часть роя, не занятую уборкой, чтобы лучше осмотреть оставшуюся часть помещения, но по-прежнему не нахожу никого знакомого. Вся эта история с пропущенными уроками оказывается пустой тратой времени. Не могу поверить, что сделала это всё только для того, чтобы узнать, что клоны Кутежа, разлагаясь в закрытом пространстве, воняют дерьмом.       Грант подходит ко мне. Мне это не нравится, но если я отступлю, это может быть принято за слабость. Поэтому я стою неподвижно.       — Джинниганс… — начинает он.       Я слушаю.       — Ты ей понравилась.       — Я заметила. — Было бы трудно этого не заметить. Люди не то чтобы толпами торопятся запрыгнуть ко мне в постель.       — Не заставляй её пожалеть об этом. — Он смотрит на меня, его глаза тёмные, холодные и пустые, и я замечаю две вещи.       Они голубого цвета.       Он и правда её отец.       Грант удостаивает меня «серьёзного разговора» по поводу девушки, с которой я виделась дважды — но, впрочем, в Зубах, наверное, и одного раза достаточно.       Это странно, неуместно и расстраивает, но преобладающее чувство, которое я испытываю — гнев. Не на Гранта — он ведёт себя так, как должен вести отец. Старается позаботиться о своей дочери. Довольно плохо выходит, раз она в Зубах, но он, по крайней мере, пытается, делает что-то, чтобы защитить её от того, кого считает опасным — и до чего же странно оказаться этим самым «кем-то опасным»! О нет, Грант не делает ничего плохого. Он делает то, что должен делать отец.       Какого чёрта её отец лучше, чем мой?       Это несправедливо. Это просто-напросто несправедливо, что о ком-то из банды, в которой носят человеческие кости, заботятся лучше, чем обо мне, что её любят больше, чем меня, и да, я знаю — папа старается, я знаю, что он делает всё, что может, но все его усилия — полный отстой, и он ничего не знает, и всё это обрушивается на меня разом. Ненавижу. Ненавижу его! Нет, конечно, я не ненавижу его на самом деле, но ненавижу его!       Я очень зла. Мне хочется закричать. Мне хочется ударить кого-то.       Я ничего не делаю, просто стою молча.       — Где она? — спрашиваю в конце концов, потому что больше никого нет, а она была со мной дружелюбна.       Грант пожимает плечами. Он бесполезен.       — Все остальные кейпы уехали по какому-то делу. Могу показать, куда. — Так, проехали, он очень полезен. Я поспешила с выводами. Мои извинения.       — Да, пожалуйста.       Мне надо было говорить «пожалуйста»? Он же бандит. Странно говорить бандиту «пожалуйста». Он взрослый, и я произнесла это по привычке, но теперь сомневаюсь. К счастью, Гранта, кажется, это совершенно не волнует, и он поворачивается, подводя меня к окну.       Он рисует пальцем на грязном стекле прямо на фоне города за окном путь, по которому уехали грузовики. Они не взяли с собой Джинни туда, куда собрались, но она отправилась вдогонку вместе с Колючкой и ещё парой стрелков, чтобы подстраховать первую группу в случае необходимости. Грант рассказывает это ровным, размеренным голосом, так что кажется, будто ему безразлично то, что он говорит. Если бы компьютер вдруг обрёл дар речи, он, наверное, разговаривал бы именно так.       Он постукивает ногтем по крестику на стекле.       — Должны быть где-то на этой дороге. Грузовики кончились, так что придётся прогуляться пешком. Ты хорошо знаешь город? — я киваю, и он говорит: — Тогда всё в порядке.       Это окно просто ужасно. Когда Грант заканчивает с картой, я заставляю часть роя пробежать по стеклу, собирая грязь ртами, лапками и надкрыльями, чтобы сделать его хоть немного чище.       Должна ли я говорить «спасибо»? Наверное, нет? Я уже сказала «пожалуйста», и предполагается, что я должна производить угрожающее впечатление.       Я киваю. Это должно подойти.       По всей видимости, ему всё равно. Может быть, я слишком много думаю обо всём этом.       Я поворачиваюсь, чтобы уйти, и очень скоро замечаю, что он следует за мной. Ладно. Он меня провожает. Не знаю, правда, зачем.       А затем к нам присоединяется ещё человек, стрелок с внушительной пушкой, и у меня мурашки бегут по загривку. Это тот парень, что первым меня увидел, с черепом и улыбкой. Они сопровождают меня до выхода из убежища, а потом идут за мной и по улице.       Я делаю вид, будто не замечаю их. Если кто-то начнёт доставать пистолет, я натравлю на них рой и сбегу. Теоретически я знаю эти улицы лучше, чем знают они. Я родилась в этом городе, а они чужаки. Сомневаюсь, что они в самом деле набрали здесь много людей, особенно учитывая, что набор в Зубы вряд ли происходит по объявлению о вакансии — скорее, кто-то просто решает, что свихнулся достаточно, что хочет вступить в Зубы здесь и сейчас (и да — что это говорит обо мне?)       Грант останавливается, и я приготавливаюсь бежать.       Он смотрит в глубину переулка. Хорошо. Он снова поворачивается ко мне, и я отслеживаю его движения с помощью мошки на волосах.       — Ты туда не идёшь?       Через переулок? Зачем мне идти через переулок? Так получится вдвое длиннее и противнее. Я останавливаюсь и слегка поворачиваю голову, чтобы видеть его краем жёлтой линзы.       — Впереди оживлённая улица. Ты — кейп. У Леонарда на голове череп. Ты намерена так и идти?       О.       Да. Так в этом есть смысл — я собиралась проскользнуть позади дома, но переулок провёл бы меня в обход — просто более длинным маршрутом. Поскольку Грант не знает, как хорошо я могу чувствовать окружение с помощью насекомых, переулок действительно выглядит лучшим выбором.       Похоже, он действительно хорошо ориентируется здесь. Я разворачиваюсь и иду обратно, а Грант ждёт, пока я зайду в переулок, и только после этого заходит сам. Второй стрелок подтягивается следом.       Они не преследуют и не провожают меня. Они идут вместе со мной.       Я бы предпочла отказаться от этой компании, но всегда следует довольствоваться тем, что ты можешь получить, и если то, что я могу получить — это не пуля в затылок, я однозначно выбираю этот вариант.       Так мы идём до тех пор, пока небо не озаряется взрывом.