Silent sighs

11 июля 1993 года

      Бледный свет причудливо преломлялся от витражных вставок на входной двери и лениво играл на темных волосах молча евшего мужчины, пока тот неодобрительно поглядывал на своего сына. Тот засмотрелся на блестящие волосы отца, погрузившись в свои мысли, наблюдая за причудливой игрой света на гладких волосах.       В ближайшие три недели семнадцатилетний Трэвис Фелпс будет завтракать не дома за столом из светлого дерева, усердно стараясь не столкнуться взглядом с собственным отцом и не почувствовать на себе жалостливый взгляд матери. Вчера вечером за этим же столом, когда свет уже не проникал в дом через стеклянные вставки на двери и не играл в темных волосах, отец твердым, не терпящим пререканий голосом, сказал младшему Фелпсу, что он завтра днем уезжает в летний лагерь. В тот момент тарелка чуть не выпала у парня из рук.       Охуенные новости, спасибо.       Поймав на себе взгляд голубых подозрительно поблескивающих глаз миссис Фелпс, Трэвис вернул своему лицу нейтральное выражение и промолчал, со злостью сжимая бедную тарелку за лазоревые края.       Его мнение здесь не важно.       Мама после ужина тихонько постучала к нему в комнату, также тихо зашла и села на кровать, поправив светлые волосы. Трэвис, тупо глядя куда-то в угол стола, не заметил, как миссис Фелпс невесомо прильнула к сыну, виновато что-то затараторив. Парень ее не слушал. Она что-то говорила про работу отца, что-то про «перетерпеть», что-то про какой-то лагерь близ Джефферсона и говорила, говорила, говорила… Даже не посмотрев на сына, мать потрепала его по голове и также тихо ушла, бубня что-то под нос и вздыхая.       Ее жалость бесила, по Трэвис не сопротивлялся. Лучше уж так чем холодный взгляд отца и… — Трэви, — окликнула его мама, выдернув из мыслей, — убери тарелочки, сынок.       Трэвис дернулся от внезапного шепота, и послушался мать, все также стараясь не смотреть в глаза отцу.       Ошеломила не отправка в лагерь. Трэвису было на это слегка похуй: летом, когда школы не было, а дома находиться было невыносимо, парень слонялся по небольшому Нокфеллу, через некоторое время облюбовав для себя пару мест, например, выступ за колонной на колокольне, где тебя ниоткуда не видно, особый тупик в областной библиотеке с биологическими справочниками, куда никто не заходил.       Трэвис был даже немного рад, уже сердцем чувствовал тонкий запах свободы и неизведанных территорий — в Нокфелле будто не было ничего интересного, по крайней мере, в черте городка.       Но где-то в сердце парень чувствовал, что его отсылают за ненадобностью, бросают как котенка, которым наигрались. Фелпс старательно хоронил это противное чувство. Не время об этом думать.       Лагерь Summer Corner славился чистым воздухом, прекрасными видами хвойного леса и отшельническим местоположением. Это был самый презентабельный лагерь в округе, так что кое-что Фелпс про него слышал.       Трэвис, переодевшись к поездке, застегнул молнию на стареньком чемодане невнятного бурого цвета, попытался оттереть какое-то пятно. Выглянул на балкон и, увидел машину отца, последний раз оглядел свою комнату. Он не будет скучать.       …Отец не любил музыку и, видимо, разговоры с сыном, поэтому они ехали около часа на вокзал до лагеря в тишине. Трэвис так и не решился достать наушники, так что прислушивался к шуршанию колес и невидящим взглядом смотрел в окно. Как только они приехали на вокзал отец также холодно — кивком головы — попрощался с ним и, высадив Трэвиса, сразу же уехал.       Вокруг мельтешили люди всех возрастов, таща огромные сумки и чемоданы, переговариваясь и смеясь. Звук давил на уши из-за контраста отцовского молчания в машине и внезапного шума сотни людей. В нос ударил запах дождя, креозота, чьих-то терпких духов и чем-то еще, необъяснимым, но интересным.       Он посмотрел вслед отцовскому минивену, уже уехавшему достаточно далеко, и усмехнулся. «Спасибо, отец» — с ноткой сарказма подумал Трэвис, проталкиваясь к своему поезду. Одарил недовольным взглядом какую-то мамочку, чересчур любвеобильно прощающуюся со своим сыном, увернулся от тележки, наровившей проехаться по его ногам, и юрко залетел в поезд. Сразу прошел как можно дальше, чтобы занять свободное купе, а найдя такое, сразу затолкал чемодан на полку и отдышался.       Его встретило огромное закрытое болотными шторами окно, занимавшее большую часть стены, обои такого же неприметного оттенка, полки для багажа, куда Трэвис уже положил свой, кожаные и неудобные с виду сиденья, разделенные пластиковым столом, косящим под дерево.       Фелпс буквально упал на сиденья, — действительно неудобные — достал наушники, включил в них музыку и блаженно откинул голову назад. В наушниках заиграла атмосферная Riders On the Storm, и Фелпс позволил себе улыбнуться.       Он любил более успокаивающую музыку, обволакивающую тебя теплым одеялом, защищая от своих же мыслей и проблем. Парень не видел в ней ничего плохого, хоть и воспитание отца противоречило собственным желаниям.       Отцу категорически не нравится такая греховная музыка, лишь церковные песнопения да фортепианные этюды, которые младший Фелпс разучивал в то свободное время, когда нужно сделать вид бурной деятельности. Однако такой маленький бунт был Трэвису по душе.       И вообще, он. На. Свободе. Три недели будет не зависеть от отца, — он и так не зависит! — слушать подобную греховную музыку и отдыхать. Думать о том, что вкусив свободы, возвращаться в тюрьму будет труднее, не хотелось. Это проблемы будущего Трэвиса, а уж точно не его.       В дверь постучали, и она громко зазвякала. Парень моментально стер улыбку с лица и снял наушники. — Привет? Прости, эм, могу сесть с тобой?