Чувствовать

«Ничего, мы справимся», — эти слова вертелись у Юнги в голове всё время, что он петлял по улицам города, не желая возвращаться домой. Это «мы» сбивает сердце с ритма, будто ставит ему подножку, а орган в ответ на это начинает истерично вопить. Мин не понимает, почему так сильно ему хочется видеть в этом «мы» не просто желание успокоить и поддержать, а обещание быть рядом всегда. Омега фыркает, откидывая ногой какой-то камень с пути, и наконец поворачивает к дому. Время уже за полночь, родители по любому волнуются, к тому же они на такой ноте разошлись… Юнги уже неловко за свое поведение, вот зачем он так истерично себя повёл? Что этим доказать хотел? Ему ведь даже музыкой не запрещали заниматься, так тупо обижаться было. Он робко заходит в квартиру. На кухне горит жёлтый свет, Юнги хочется прошмыгнуть незаметно в комнату и скрыться там до лучших времен, но его останавливает папа. — Нагулялся? — он опёрся плечом о косяк и наблюдал за неловко мнущимся на пороге сыном. — Где был? — Так, по округе ходил, — буркнул Юнги, не поднимая взгляд. — Ладно, иди ложись спать, завтра поговорим. Юнги кивнул и с облегчением прошмыгнул в комнату, хотя так хотелось обнять папу, чтобы он поцеловал в макушку, успокоил своим: «Всё хорошо», — но, видимо, эгоистичное поведение сына слишком выбило его из колеи, чтобы просто обнять. Юнги смахнул слезы, мысленно проклиная себя. *** Утро выдалось тяжёлым. Поднять веки оказалось чем-то нереальным, сон не отпускал, утягивая в свои объятья. Юнги пытался ему противиться, но засыпал сразу же, как просыпался. Он терпеть не может такое состояние. Организм в открытую просто издевается над ним. Каждый раз после рыданий он не позволяет омеге проснуться нормально, словно убеждает, что в мире снов гораздо лучше. Юнги нужно быть продуктивным, а не сонным, но его организму по барабану* на хотелки Мина. Сегодня он с Чимином идёт в театр. Пак говорил, что можно перенести, раз Юнги плохо сейчас, но Мин не мог отказаться от возможности провести время вместе с Чимином. Да и эмоции нужно получить. Сон вот никак не вписывается в эти планы. Юнги поднялся с трудом с кровати и поморщился, посмотрев на себя в зеркало. Он выглядит так, как будто не спал несколько суток. Слой косметики и кругов под глазами вместе с ненормальной бледностью, как не бывало, но кто-то же живёт по принципу: «О, можно купить вот эти крутые наушники, а косметику потом», — и так постоянно. То наушники, то ноты, то диктофон, то ещё что-нибудь. Помешанный на музыке человек, что ещё сказать. И никаких косметических средств. Юнги робко направился на кухню, где уже завтракали родители, тихо переговариваясь. Он услышал обрывки диалога и остановился в двух шагах от прохода. — Он может оказаться на улице с этой своей музыкой, нужно же что-то делать с этим, — отец говорил это уставшим бесцветным голосом, и в Юнги перемешались обида и вина. — Что ты можешь сделать? Он сам обеспечивает себе занятия музыкой, ты не можешь запретить даже финансово, не то что словами. — Но так нельзя! — возмутился отец. — А как можно? Хочешь совсем с ним отношения испортить? — Если это будет стоить его хорошего будущего, то да. Пусть сейчас он обижается, зато потом скажет: «Спасибо». — А если не скажу? — тихо спросил Юнги, выходя из-за угла. — Что если буду страдать из-за разрушенной мечты и ненавидеть тебя? — Юнги, никто не страдает из богатых. — Так, я устал от ваших споров, — папа встал из-за стола, отодвигая стул назад, и вышел из кухни со словами. — Не можете договориться — игнорируйте эту тему. Юнги переглянулся с отцом. Комната наполнилась тишиной до краёв. Омега уже не может спорить, у него внутри всё перемешалось, и только одно возвышается над этой свалкой из чувств и мыслей: музыка. Она ярким светом освещает путь, подставляет плечо уставшему Юнги. Омега знает точно, что без музыки не сможет жить, так глупо, конечно, говорить, но это всё, что есть у него. И он не может бросить её, потому что, потеряв музыку, потеряет себя. «Придётся расставаться с близкими», — подумал Юнги, окидывая грустным взглядом отца. Он не сможет без музыки, не сможет. А без родителей будет жить тяжело, но возможно. Отец сверлил его недовольным взглядом. — Нечего обижаться, мы всё для тебя делаем. Юнги пожал плечами. — Мне не с чем сравнить, — он налил чай в кружку и вышел из кухни. Ему всего лишь нужно дожить до вечера, а там с Паком удастся расслабиться. *** Чимин ласково улыбнулся, когда открыл дверь Мину. Юнги прошел внутрь квартиры, скинув кроссовки. — Поможешь подобрать одежду? Не хочу выглядеть попугаем, — Пак неловко перебирал пальцы, пока говорил это. Он смотрел в другую сторону от Юнги, поэтому удивился, когда услышал ответ Мина не оттуда, откуда ожидал. — Конечно, — Юнги взял его за руку, чтобы помочь найтись в пространстве. Чимин вздохнул, возвращая ласковую улыбку на пухлые губы. Он благодарно сжал ладонь Мина чуть сильнее. Пока Юнги в очередной раз удивлялся странности Пака. Он то ориентируется не хуже зрячего, то найти Юнги в полушаге от себя не может. На самом деле это легко объяснить. Мин же живой, он может перемещаться, а может стоять на одном месте. Вот и думай, куда его черти понесли и в какую из сторон. С предметами легче, они спокойно стоят на месте. Объяснить-то легко, а вот привыкнуть к этому оказалось сложнее. Мин до сих пор кивками отвечает на некоторые вопросы, Чимин в такие моменты говорит ему: — Ты же знаешь, что я не вижу, как ты киваешь? Юнги, конечно, пытается пошутить тупо, чем-то из разряда: «Но ты же знаешь, что я это сделал», — но неловко всё равно становится. Он часто забывает о слепоте Чимина и надеется на то, что это ни к чему не приведёт. Плохому, разумеется. К хорошему пусть ведёт. Мин даже скатертью дорожку выстелет по такому поводу. Юнги помогает Паку подобрать одежду и смиренно ждёт за дверью, пока тот оденется. Он прикрывает глаза, облокачиваясь о косяк плечом. Его клонит в сон с огромной силой, но он борется с этим. Чимин выходит из комнаты и протягивает перед собой ладонь, чтобы Мин взял его за руку. Юнги находится сбоку от него, поэтому он аккуратно обходит его и переплетает их пальцы. Мин восхищённо смотрит на Чимина в чёрной водолазке и широких джинсах. Пак не выглядит наряженным, но почему-то всё равно умудряется быть до одури прекрасным. — Идём? — Ты такой красивый. Произносят одновременно. Юнги смущается своего неожиданного выпада, отмечает мысленно, что стал каким-то мягким в последнее время. Это, конечно же, нужно исправлять. Куда без его ледяной брони? Хотя рядом с Чимином без неё только легче. — Идём, — Юнги тащит его к выходу, сам обувает находящегося в прострации Пака, а потом быстро тянет его на улицу. Чимин отмирает, когда слышит шум и гам города. Он вздыхает едва заметно и сжимает пальцы Юнги чуть сильнее, убеждаясь в том, что не один в этот момент, и пустота не оставила его в полном одиночестве в жестоком и чужом мире, в котором он лишний. Чимин может гулять без трости: его слух и обоняние это обеспечивают, но только ночью, когда не так много людей, хоть это и опасней. Сейчас слишком много шума, надоедливого шума, который только напоминает ему о том, что он никогда не увидит всего этого мельтешения. Ночь уравнивает всех. Ночью все ничего не видят, поэтому тёмное время суток ближе Чимину. Он бы, наверное, вообще не выходил на улицу, но у него есть Юнги, который вытягивает его постоянно из скорлупы и связывает с миром тонкой нитью, помогает, сжимая ладонь Пака в своей. Чимин без него бы не справился, он долгое время даже жить не хотел, но рядом с Мином неожиданно стал наслаждаться жизнью, забывать о том, что он слепой, хоть и звучит это крайне нелепо. Юнги никогда не относился к нему как-то иначе, чем к другим. Господи, да он как-то искренне спросил: «Я же поставил чай тебе на стол, ты не видел что ли?». Потом, правда, не разговаривал минуту или две, матерясь на себя мысленно (Пак в этом уверен, это очень даже в стиле Юнги). Рядом с ним, чтобы выжить, нужно зрение обрести, преувеличение, конечно, но это всё равно забавно. Чимину значительно легче, когда Мин рядом. Юнги помог Паку войти в театр, не прекращая ворчать на тему неудобных ступенек. Чимин один раз споткнулся, чем вызвал тираду возмущённей. Это не могло не вызвать смех. Юнги в ответ на такую реакцию только цокнул, внимательно следя за ногами Пака. — Не ворчи, всё позади же, — Чимин провёл по руке Мина пальцами, чтобы найти ладонь Юнги и сжать её в благодарном жесте. — Я сейчас вернусь, подожди меня тут, ладно? Я быстро, билеты возьму только. — Хён, — растерянно позвал Чимин, когда Юнги отошёл. Это первый раз за всё время их общения, когда Мин отошёл от него в незнакомом месте. И это почему-то навеяло панику на Пака. Он сделал шаг назад врезался во что-то, ойкнув. Пак лишь порадовался тому, что это стена, а не человек, но тревога в груди стала только расти. Что если Юнги ушёл? Оставил одного? Что он будет делать без него? Такой беспомощный, когда Мин не рядом, что самому противно стало. Паника подкралась ближе, когда рядом раздались голоса какой-то группы людей. Чимин пытался успокоить дыхание и просто дождаться Мина, но у него откровенно плохо получалось. Он сделал шаг и снова врезался только в этот раз в человека. — Простите, — робко произнёс и аккуратно сделал шаг в сторону, ориентируясь по звукам. — Аккуратнее нужно быть, молодой человек. И вообще в театр и в очках, одним словом молодёжь, — ворчал мужчина. Чимин предположил, что это бета (потому что запаха нет) средних лет, судя по голосу. Пак закусил губу и снова извинился, чувствуя себя униженно. Ему очень хочется домой, где каждый угол изучен. — Чимин, — тихо позвал Юнги. И Пак повернулся на звук родного голоса, сразу же делая в том направлении шаг. Мин его обнял. — Прости, я дурак просто, не подумал, прежде чем отойти от тебя. — Мне иногда кажется, что ты вообще не думаешь, — незлобно ответил Чимин, отстраняясь. — Прости. Юнги понимает, что обиды на него нет, но всё равно чувствует себя гадко. Он снова берёт за руку Чимина, а потом ведёт его в зрительский зал. Мин отыскал нужные места между красными рядами, и они сели в ожидании начала спектакля. Юнги много читал про этот театр. На сайте были даже отрывки интервью с незрячими людьми, которые хвалили постановки здесь. Мин заинтригованно ждал начало. И вот закадровый голос начал говорить, представлять актёров и описывать всё происходящее на сцене. Юнги удивлённо слушал описания, грамотно вставленные в паузы спектакля таким образом, что складывается цельная картина и для зрячих и для незрячих. Мин расслабился и стал наблюдать за сценой. Тифлокомментатор* начал описывать появление актрисы на сцене: — Выходит девушка, её волосы собраны в пучок, на ней длинная ночная сорочка. Она хмурит брови и поднимает руки вверх, свет путается в её пальцах, оставляет лишь её силуэт. После его слов актриса начала петь о трагичной любви. Юнги переживал все эмоции девушки вместе с ней. И Чимином. Пак сжимал его руку, слушая внимательно. Они делили одни эмоции на двоих. И это усиливало удовольствие от происходящего. Они словно оказались в одном мире, хотя до этого находились по разные стороны границы. Во время спектакля Юнги пережил слишком много эмоций. Он едва не заплакал, когда главную героиню казнили, а единственный человек, который любил её, обнимал тело мёртвой возлюбленной. Они так и не поговорили о своих чувствах, а он её уже потерял. — Это так страшно, — говорил Чимин, когда они брели домой из театра. — Любить друг друга и потерять друг друга, даже не поговорив. — Они боялись. Вдруг чувства невзаимные, так хотя бы дружба есть. Но согласен это страшно. — Ты можешь мне пообещать кое-что? — Чимин остановился, ожидая ответа. — Что именно? — Пообещай мне, что если влюбишься, то расскажешь об этом своему возлюбленному. Пообещай, Юнги. — Чимин повернул в его сторону голову, почему-то этот жест напугал Мина, но он не подал вида. — Обещаю, — со вздохом наконец ответил Юнги. Чимин ему кивнул, и они продолжили путь домой. *по барабану — фразеологизм, который означает «безразлично». *Тифлокомментатор — человек, чья профессия заключается в том, что он описывает все, происходящее на сцене во время спектакля или фильма. Этот человек — мостик между незрячим и искусством.