обновление: до Луны и обратно

      

Стёрлись акриловые глазки и выцвел наряд, Дурацкие пластмасски начали долгий распад. И правда, ну зачем пылиться такому старью? Пора заехать в вечный домик в кукольном раю. Там, где помедленнее мода и пластик получше, Там, где не вырастают дети из старых игрушек. Нас заждались там, высоко, у открытой кассы, Но слишком медленно умирает пластмасса.

      Дейв гнал. Гнал, как можно было быстрее, как мог — обгонял, нарушал, выезжал на встречку.       Мимо проносились бесконечные одинокие машинки, лес по обеим сторонам, заснеженные обочины. За городом как-то резко потемнело. Было всего около десяти часов утра, а небо было таким серым и промозглым, что повеситься было бы мало — хотелось лечь прямо на потемневший асфальт, и пропасть, пропасть навсегда. Басы разгоняли его мысли. Дейв пытался подпевать бесконечным фонк-ремиксам, его сердце даже на несколько минут отпустили стальные тиски печали, но стоило ему кинуть взгляд на зеркало заднего вида…       Горло сдавил спазм, а на глаза навернулись слёзы. Мужчина быстро вытер их кулаком и покрепче вцепился в руль, перед этим отвернув от себя злосчастную блестящую панель, лишь бы не видеть того кошмара, что он своими руками натворил. Пустые чёрные глазницы сверлили его спину. Рот, вечно растянутый в зубастой улыбке, выглядел сейчас не весело и дружелюбно, а до седых волос ужасно и пугающе, словно это был не его знакомый, изученный до каждого винтика Сандроп, а какое-то чужое инфернальное существо. Айтишник физически чувствовал отчаяние и страх, а когда представил, что на его плечо сейчас резко опустится тонкая грязная рука с длинными пальцами, чуть не свернул в кювет. Его уже пару лет преследовали страшные мысли о суициде, и сейчас, когда в его жизни наступило почти полное отчаяние, ему ничего не стоило решиться и поднять к виску злосчастный пистолет. Пусть здесь его роль сыграют машина и ближайший столб, в который на такой скорости парень влетит, разбившись буквально в пыль. Но в его руках были две хрупкие и уникальные жизни, которые он готов был лелеять в своих ладонях, как мать, защищающая и успокаивающая своё дитя при угрозе опасности. Этой «опасностью» был начальник, чей эгоизм и алчность могли убить то самое «светлое и лучшее», что было в двух машинах, научившихся любить без остатка, полностью сконнектившись. Дейв проводил в своей голове аналогии: они были и эйрподсами, и макбуком с айфоном, и айклаудом для него. Система этих аниматроников была почти главным его наследием, которое мужчина мог бы оставить после себя, а значит и спасти должен был тоже он.       У въезда в лабораторию, перед контрольно-пропускным пунктом, его уже ждали две знакомые фигуры в компании ещё кучки людей в белых халатах. Как только машина въехала на территорию комплекса и припарковалась в специальной зоне, рядом с одним из многочисленных входов, к ней тут же кинулись несколько работников, но Дейв заблокировал двери и высунулся из окна, наблюдая за этим балаганом. К нему подошёл начальник отдела сборки и пожал руку через приоткрытое стекло. Представившись, мужчина сообщил, что ему уже звонили и просили приступить к работе над новыми системами для этих роботов, на что Дейв слабо улыбнулся и поблагодарил его. Парень подозвал своего друга и попросил помочь ему выйти из машины, чтобы не упасть в ноги всем этим людям. Низенький лаборант рванулся к двери и аккуратно перехватил айтишника под руки, опирая на себя и с ужасом рассматривая опухшую синюю ногу друга, которая явно выглядела не самым здоровым образом. Девид нажал на пульт открытия всего салона и сообщил, что две машины находятся в багажнике и на заднем сидении. Обе сломаны. В одной отсутствуют данные полностью, у другой не работает зрительный модуль и глючит система. Начальник кивнул и показал работникам несколько жестов, без слов прося быть аккуратнее, но быстрее. Нельзя было, чтобы по комплексу раньше времени расползлись гадкими змеями ненужные слухи. — И, пожалуйста, когда приведёте их в порядок… — Тебе выделен личный кабинет. Объект СН-965з будет доставлен туда сразу после внешней очистки. Сколько у тебя есть времени? — Три дня. — Плохо, — начальник убрал руки за спину и посмотрел вперёд, на уносимые внутрь лаборатории тела. — Я не знаю, успеем ли мы. — Я заплачу за вашу скорость. — Я не уверен, что тебе посильны такие суммы, мальчик мой. — У меня хорошая кредитная история, — Дейв посмотрел на него с решительностью и надеждой. Начальник кивнул и повёл лаборантов с новым визитёром внутрь, тут же вызывая штатного врача во временный кабинет Дейва.       Его завели в просторное помещение, абсолютно белое, от потолка и до самой плитки на полу. Всё нутро айтишника замерло, когда он заметил целых шесть компьютеров на столах, стоящих полукругом. Посередине была небольшая платформа, к которой мотками тянулись провода и датчики. Вокруг висело несколько мониторов сразу, явно предназначенных для разбора разных файлов. Высокая миловидная медсестра примчалась в кабинет и провела с ногой молодого человека некоторые манипуляции. Оказалось, что это был не простой ушиб: под чёрными носками была корка запёкшейся крови от сильного повреждения кожи, а синяк был настолько глубокий, что казался фиолетовым. Кэмпбелла заставили снять штаны, наложили холодный компресс и порекомендовали больше лежать и не двигаться, на что медсестра получила его жалобное «я не могу». Тогда друг Дейва что-то нашептал своей коллеге-лаборантке и выбежал из кабинета, через минут пятнадцать вернувшись с вращающимся креслом. Дейва пересадили на него, что сделало мужчину более мобильным и дееспособным. Он знал, что не будь этого девайса — скакал бы на одной ноге вокруг компов.       Айтишник делал необходимые операции в системах, параллельно в него запихивали суп и чай, пытаясь хоть немного накормить. Мужчина не особо обращал внимание на голод и усталость до этого, но, когда первая ложка горячего грибного супа попала в его рот, сонливость и животное желание жрать —да, именно жрать, а не есть! — напали на него, отключая мозг. Его организм выдал ему всё, что держал до этого: дикую боль, прилипший к позвоночнику желудок, раскалывающуюся голову, сонливость, огромную усталость. Парень смёл абсолютно всё съедобное, что ему подсунули под руку, а после — вырубился в беспокойный пятнадцатиминутный сон прямо на кресле, пока на компы перекидывались файлы и программы. Он ворочался, ловил во сне страшные флэшбеки ночи, прокручивал из раза в раз момент с попаданием флэшки не в тот разъём. Всё было ужасно, пока ему не принесли Сана, для чистки файлов, как он объяснил это работникам. Они хотели полностью скинуть этих двоих до заводских настроек. Тогда всё стало бы ещё хуже.       Когда Дейва разбудили, аниматроника только начали подключать к платформе. Клеили на него разные датчики, которые тут же вывели информацию на экраны. Состояние его системы оценивалось как «стрессовое», но заряд пошёл, когда в его голову вставили последний провод. Санрайз дрогнул всем корпусом, будто оживая снова, но его глаза всё ещё были пустыми и чёрными, словно потерявшими абсолютно всё. В кабинете остался только Дейв, наедине с почищенной от следов прошлой ночи машиной. Не было на нём больше следов помады, краски, не было измазанных прикосновениями похотливых рук джинсов. Не было даже той самой бабочки, что так нравилась технику. Сан абсолютно обнажён перед ним — ощущалось это именно так. Айтишник вырубил основной свет, оставив их в свечении мониторов. — Санрайз, запусти тестирования системы. — Не нужно. Здравствуй, Дейв. Я уже тебя слышу, — знакомый голос, только отдалённый, будто звучащий из-под толщи воды, заполнил комнату. Голосовой модуль был явно неисправен. Сан поднял лицевой диск вверх, чувствуя, как его шею отягощают провода. Они торчали отовсюду: аниматроник был полностью оплетён жуткими червями, чёрными нитями они вились на его корпусе, руках, ногах, согнутых в коленях и разложенных по обе стороны от робота. Сан не пытался шевелить больше ничем, кроме диска, начинающего гореть чистым золотом во тьме. Айтишник следил за ним, как завороженный какой-то невероятной магией, самым сильным влечением. Он казался абсолютно эфемерным, почти прозрачным, словно крыло хрупкой бабочки. Корпус полностью просвечивался, особенно по стыкам рук, ног, талии и бёдер, наполняя всё вокруг нитями солнечного света. — Санни, ты светишься. Весь, — Дейв переехал от одного компьютера к другому и нажал на несколько программ сразу. В один из разъёмов блока мужчина вставил «солнечную» флэшку, а в другой — «лунную», начиная готовиться к ручному переносу каждого файла, что переродились в Солнце, убив Луну. Дейв хотел бы назвать его Затмением — таким же красивым и тревожным, но язык не поднимался как-то исправлять чужое приобретённое «Я». — Я чувствую это. Но ничего не вижу. Мои глаза сломаны. Почему они сломаны, Дейв? — Сан медленно повернул свою голову в сторону, откуда слышался звук колёсиков кресла, пытаясь выцепить барахлящим слуховым модулем движение. Но, судя по тому, что он вращался очень неуверенно — аниматроник был почти глух. Работы было явно больше, чем ожидал техник. — Ты сломан, потому что твоя система выдала перегруз модулей. Это похоже на коррупцию протокола. Ты сам себя довёл до взлома, а после — до краха. Понимаешь меня? — Дейв старался чеканить слова, поясняя почти очевидное. Но теперь Сан уже не готов был просто принимать за чистую монету слова всех людей, что окружают его. — Я сам себя сломал? Тебе не кажется это глупым? — Сан опустил лицевой диск вниз и цвет его свечения сменился на чистое серебро. Дейв даже протёр глаза, проверяя, не глитчит ли он сам. Но нет — перед ним был всё тот же Сан, только он заливал кабинет белым холодным светом. Его кожа светилась разбавленным молоком, а не топлёным, как раньше. От этого зрелища хотелось поёжиться. — Я понимаю, о чём ты, Санни. — Ты не понимаешь. Я не вижу ничего сейчас, и в моих файлах сидят штуки, от которых мне больно. Моему телу тоже больно, — аниматроник погладил себя по стёртым локтям. — Во мне сейчас Луна. Я чувствую его под своими проводами и эндоскелетом. Я вижу всё его глазами. И это очень страшно. — Почему тебе страшно? — продолжал мягко говорить Дейв, вручную отсматривая сразу по несколько «воспоминаний» на экранах, разнося их по папкам. Позже он перекинет их на синюю флешку с брелком Луны, перенесёт всё обратно, в голову второго воспитателя. Он надеялся, что тот сможет «ожить» снова. Не в плане шевеления руками и ногами, вращения лицевым диском, выдачей каких-то интересных логических выводов — нет. Вовсе нет. Дейв хотел, чтобы на него снова смотрели эти белые зрачки, в которых сидела абсолютная осмысленность. Ещё тогда, когда они танцевали вдвоём, в тишине его маленького офиса. — Не мне страшно. Ему страшно. Нам страшно, — выдал Сан сразу двумя голосами, слитыми в одной фразе. Кэмпбелл уловил мимолётное движение — лучи на секунду втянулись в солнечный диск, оставляя тот полностью гладким, как у Мундропа. Но они быстро вернулись, а наваждение спало. — Что тебе говорит Луна? — спросил Дейв, с удивлением наблюдая, как воспоминания запрыгали перед его глазами, перемещаясь наверх в списке файлов. — Он не любит людей теперь. Я нашёл это в его файлах. Он не хотел, чтобы вы с Ванессой нам помогали. Он не хотел вас видеть. Ему не нравится, что вы сделали нам больно. Мне тоже не нравится, и мне тяжело. — Я тоже это нашёл, — Дейв хотел убрать файлы с этими воспоминаниями в отдельную папку, освободить голову Сана от них. Айтишник не знал, имел ли он право на это, но, если хрупкая психика девианта требовала разгрузки, он обязан был её провести. Но он не мог сделать этого без согласия. Всё же, он не хотел бы, чтобы его воспоминания просто так отняли. Кэмпбелл помнил, как в самом начале, перед появлением Луны в их маленькой семье, Сан протестовал против сбора его файлов и переноса в другого аниматроника. Поэтому техник обязан был спросить: — Я могу убрать эти вещи из твоей головы? Сан снова засветился золотом. Тёплым, привычным, мягким. После чего его свет опять стал серебряным, потом снова золотым, потом снова, и так — по кругу. Кажется, внутри него был жаркий спор, который не мог прерваться ещё около трёх часов. Дейв в это время вручную отделял каждый файл, пересматривая жизнь чужими глазами. Его внимание привлекли несколько видео, что то и дело прыгали в верхние файловые строчки, мешая спокойно работать.       Так, на этих кадрах были… руки. Много-много рук Солнца, делающих что-то. Уборка, рисование, поглаживание чужого корпуса, его рука на лицевом диске, рука в чужих пальцах с синими кончиками. «Неужели для него ценно… это?» — подумал про себя Дейв, тут же отмечая скакнувший в самых верх кадр: полная темень коридора, мягкий оранжевый свет лучей и рука в чужих чёрных джинсах, явно не в дружеском жесте. Дейв быстро закрыл это, как что-то интимное, тут же перенеся кадры в папку с воспоминаниями Мундропа. Тем временем свечение затихало и становилось всё слабее, пока окончательно не перешло в мягкий молочный свет. Совершенно тёплый, такой, будто по офису рассыпались красивые звёзды, собранные с детских рисунков. Оно медленно заполнило собой всё пространство, когда Дейв перенёс в папку ещё пару будоражащих файлов, а потом резко сменилось на золотистое снова. — Мун обижен на нас всех и не хочет, чтобы ты удалял файлы, — Дейв вздохнул и потянулся рукой к папке с этими файлами, но его остановили. — Но я этого хочу. Обещай мне только одно… — Ну и развелось вас, обещальщиков. Что тебе обещать? — спросил уставший айтишник, сидящий за компьютером уже около пятнадцати часов, почти засыпающий за монотонным занятием. — Расскажи нам потом о том, что люди не все хорошие. И не удаляй из меня файлы о Бонни. — Файлы о Бонни? — Дейв раскрыл глаза от удивления. «Восемь двадцать пять, перед началом вечеринки» — сказал Сан, указывая путь на сокрытые в папках воспоминания. Он видел эндоскелет и Фредди, сидящего возле него, как сегодня ночью. Воспоминания нахлынули, и тут мужчина понял, что от него скрывал начальник. Ему ведь сказали, что Бонни увезли в утиль из-за непригодности, а сами… Просто бросили на детали в комнате для улучшений? Мозг закипел, а горло сжала обида. Он ведь лично удалил из всех воспоминания о нём. Из всех, кроме Фредди, потому что его отстояла Ванесса. Девушка знала, но молчала. «И снова она… Ради безопасности». — Дейви… — прозвучало совсем родное, такое глухое и далёкое, словно всплеск воды в тихом озере. — Да, лучик? — «надежды», хотел бы добавить он, но сил не было. Шёл шестнадцатый час беспрерывного переноса файлов. Казалось бы, Муну было всего четыре месяца. А воспоминаний точно больше, чем у Девида за всю жизнь. — Я знаю, что ты меня почистишь, но до этого я хочу спросить. Почему с нами такое сделали? Неужели мы не заслужили хорошего отношения? Почему мои слова и слова Муна, почему наше твёрдое «нет» все восприняли как пустой звук? Мы ведь тоже живые, пусть и роботы! — Ох, Санни, я… — Мы тоже любим, тоже радуемся, тоже имеем свои желания! Я ведь просил остановиться, просил много раз. И даже когда мне стало совсем плохо и я закричал, мне не помогли люди. Только Мунни пришёл на помощь. Я что, плохой? — Малыш, конечно же нет, что… — Мы что, оба плохие? Мы какие-то неправильные, мы как игрушки, да? Мой протокол говорит, что нужно использовать «активную форму согласия» на любые действия, даже чтобы ткнуть малышу пальчиком в пимпочку носа! А меня… И Муна… Над нами совершили насилие, да? В воспоминаниях моего Луны это так называл протокол. Мне говорили, что я должен играть, но это были вообще не те игры. Мои друзья каждые выходные подвергаются насилию, да? — свечение Сана в этот момент совсем пропало. Он потускнел, опустил голову совсем низко, а из системы донёсся слабый звук, похожий на всхлип. — Солнце, как я могу помочь тебе сейчас? — Дейв хотел подъехать к нему на стуле, но боялся, что заденет провода. Он разучился сдерживать себя в эмоциях за этот вечер, а значит спокойно принял факт того, что по щекам потекли ужасно горячие слёзы. — Удали всё это из моей головы, и из головы Муна. И скажи потом, что не все люди хорошие. — Сан понизил голос и огрызнулся на последнем слове. Дейв чётко знал — научился от Луны. — Прежде, чем я нажму всё это… Санни, я скажу тебе только одно: не все люди плохие. Я сейчас здесь, с тобой. И Ванесса переживает. И большой папа Фазбир… Тоже. Очень ждёт тебя домой.       Дейв нажал на несколько файлов и снёс их из папок памяти сразу двоих аниматроников. Солнце упал, оставшись держаться только на проводах, а данные на мониторах затрубили о экстренной перезагрузке. Дейв сидел и смотрел на то, как постепенно налаживается их жизнь. Налаживается, спустя почти сутки непрерывной работы только с одним аниматроником, а впереди его ждал ещё и Мундроп. Но это было не важно, ведь это всего лишь оставшаяся половинка огромного пути. Было спокойно и тепло на душе, легко на сердце. В кабинет залетел его друг из лаборатории и резко врубил свет, проверяя, всё ли в порядке. «По всей лаборатории только что был скачок напряжения, и центр был обнаружен здесь», — сказал парень, тут же падая на пол, у самого входа. Его дико шокировал вид трёхметровой машины, висящей на проводах, как на крыльях, с поднятыми вверх руками и нарастающим золотистым свечением после восстановления работы систем. Парень перекрестился и отполз в самый угол, неотрывно смотря на это зрелище. Дейв же улыбался и плакал одновременно, смотря на это всё. У него получилось. Жизнь Сана удалось сохранить. Файлы на экране выстроились в стройные ряды, по дате и времени, абсолютно правильно и качественно, прям так, как нужно. Свечение не было пугающим — мягкая вуаль солнечного света окутала его, и мужчина готов был вознестись, но в дверь вошёл начальник отдела сборки со своими людьми в подчинении и отдал жестом приказ снимать Сандропа с платформы. — Собирайся, Девид Кэмпбелл. Мы будем совершать что-то невероятно прекрасное. Это станет огромным шагом в сфере развития робототехники, и… — Подождите минутку. Я не вставал отсюда… О мой бог, восемнадцать часов? Мне срочно нужно привести себя в порядок. Мне нужно в туалет, обезболивающее, еда и… штаны, желательно. — Мог бы и потерпеть ради науки. — «Ради науки» я шесть лет в институте отучился. А сейчас я хочу… За дверью кабинета уже не было слышно их разговоров. Сан чувствовал, как его несут в восемь сильных рук, но все его модули окончательно догорели, оставив его абсолютно без чувств. Аниматроник не знал, что его ждёт, но система оказалась какой-то неожиданно пустой, он почему-то не помнил, что у него с модулями, но доверял последним словам Дейва: «Не все люди плохие».