III
Самовольная прогулка из крепости после захода солнца не осталась безнаказанной. И вместо обещанного отпуска спустя полгода службы, Владимир смог получить разрешение на поездку домой только через одиннадцать месяцев пребывания на Кавказе. Получив короткий отпуск, барон Корф вернулся на полторы недели в Петербург. Стоял апрель, в столице намечалась долгожданная весна. Отовсюду слышались радостные капели. «Тук-тук-тук!» — пели, не переставая, подоконники и крыши. С рассвета и до самого заката воробьи заливисто чирикали на пока ещё голых тёмно-коричневых ветвях деревьев. Солнышко, с каждым новым днём наведывавшееся в город чаще и чаще, дарило тепло и свет, столь необходимые жителям, соскучившимся за долгую, холодную и сырую зиму. Всё вокруг просыпалось, оживало, готовилось родиться заново. В большом доме на Фонтанке Владимира ждала Анна. Ждала в перерывах между репетициями, спектаклями и блестящей светской жизнью, которой она увлеклась в отсутствие мужа. Ей благоволили: и наследник-цесаревич, и государь. Посмотрев несколько постановок с участием молодой актрисы, император сделался от неё в совершеннейшем восторге. Прежние недомолвки с Николаем Павловичем были забыты. Перед Анной, ставшей после свадьбы с Владимиром не просто его женой, а баронессой, открылись все мыслимые двери. Сперва несколько тушуясь в обществе, она, благодаря покровительству Александра Николаевича, достаточно быстро освоилась с привычками и правилами света. И, что называется, разом вошла во вкус. Вернувшись домой, Владимир с удивлением обнаружил, что каждый день жены расписан чуть ли не по минутам. С пожалуй несвойственной ему наивностью он полагал, что время, отпущенное супругам в качестве отпуска, позволит Владимиру воспламенить былые чувства к Анне. Которые, как ему казалось, вдали от неё стали растворяться в мыслях о другой женщине. Мыслях, по разумению Владимира, по-прежнему запретных. Его разум, впрочем, всякий раз весьма безуспешно, силился восстать и занять оборонительную позицию, стоило воображению предпринять малейшую попытку нарисовать заплаканное лицо в белой шляпке с зелёным бантом, непременно возникавшее перед ним, и большие глаза, обращённые на него с немым вопросом:«Почему он не взял её с собой?»
Но как он мог? Это было бы невозможно, недопустимо, даже если бы время обернулось вспять. Он, Владимир Корф, никогда не допустит, чтобы какая-либо женщина ради него пошла на такие жертвы и лишения. Особенно женщина, которая дорога ему. Его наречённая должна жить в комфорте и тепле, окруженная красивыми вещами и красивой жизнью. Всем лучшим, чего она достойна. И задача Владимира эту жизнь обеспечивать в полной мере. Его женщине не пристало пачкать свои нежные холёные ручки грязью и кровью, а её глаза не должны видеть смерть в самых уродливых формах. Именно такой цветущей жизнью обладала Анна. Владимир заметил, как у неё, благодаря успеху и поощрению со стороны монархов и публики, расправились плечи. Как радостно блестели её глаза, когда она, стоя перед Владимиром в первый же вечер после его возвращения домой, рассказывала об очередной репетиции, примерке костюмов, работе с партнёрами по сцене. Она едва ли могла сдержать эмоции, описывая в красках свою премьеру — актёрский дебют на большой сцене Императорского театра — до того волнительный, что ей казалось: она вот-вот упадёт или потеряет сознание прямо во время спектакля. Ведь в ложе сидели государь с государыней, Александр Николаевич, принцесса Мария. А Анне так не хотелось подвести Александра Николаевича, поверившего в её талант, столько сделавшего для того, чтобы она вернулась в театр! И как же было чудесно, буквально до слёз, когда отзвучал финальный монолог пьесы и зрители сорвались с мест, громко хлопая в ладоши, кидая на сцену цветы! Особо впечатлительные даже кричали оглушительное «Браво!», а государь пригласил к себе в ложу Анну и ещё нескольких артистов, дабы выразить своё восхищение. Владимир внимательно слушал восторженные речи. Слушал и смотрел на счастливую жену. Он был рад за неё. Он поступил верно. Разве было бы лучше, если бы Анна прозябала в деревне? Что стало бы с ней, похорони она свой талант? Была бы Анна счастлива, если бы вместо всего того, что имела сейчас, рожала в год по ребёнку, а в качестве развлечений могла себе позволить лишь выезды к знакомым соседям, одним и тем же, где сплетни за чашечкой чая — то немногое, присущее деревенским кумушкам? Анна тоже была рада. Ведь Владимир наконец-то приехал к ней. Но её счастье длилось до тех пор, пока она не узнала, сколь коротким оно будет. Полторы недели. Что это в сравнении с месяцами разлуки! А дальше? Есть ли хоть какая-то надежда, что он приедет к ней в скором времени вновь?! Владимир пытался растолковывать про войну, про то, что их полк в скором времени отправится в новый поход. А поход — дело длительное. И Владимир не обладает полномочиями, чтобы самому себе выписывать частые отпуска. Особенно когда все остальные заняты военной кампанией. Она слушала его вполуха. Было ясно одно — он уедет. Уедет вновь, предоставив её самой себе. О том, что он может уехать и не вернуться, она не допускала. Вообще всё, связанное с войной, виделось Анне настолько страшным и чудовищным, что она предпочитала не думать об этом, убирая, пряча свои тревоги подальше вглубь сознания. Это действо где-то очень далеко, где-то в неосязаемом пространстве. Театр стал для Анны своего рода гаванью, где она могла спастись от страхов за Владимира и за их будущее. И тема войны в доме Корфов перестала подниматься. С того дня, как Владимир вернулся, каждый из супругов делал вид, словно ничего этого и нет вовсе. Войны. Пожалуй с той лишь разницей, что Владимиру это давалось гораздо труднее. Порой ему хотелось противоположного — поговорить с кем-нибудь об увиденном на Кавказе. Поговорить о смерти, о потерях. О том, как он на самом деле боится попасть в плен, ведь тогда либо сразу убьют, а Анна сделается молодой вдовой, либо потребуют, чтобы он писал письмо домой с просьбой прислать за него выкуп. Получив такое послание, что почувствует испуганная Анна? Сможет ли достать нужные деньги? Оставалось уповать, что Александр Николаевич или Михаил Репнин помогут ей, не оставят один на один с бедой. Однако, считая себя истинно русским солдатом, сам Владимир Корф полагал, что лучше мгновенная смерть, чем унизительный плен у горцев. Все дни, что он пробыл дома в Петербурге, Владимиру хотелось, чтобы кто-нибудь уделил ему чуточку внимания, выслушал и приободрил его. Кроме того, у него, увы, не было гавани, в которой можно предаться забвению. Напиваться на глазах у Анны? Омерзительно! Владимир решил было увидеться с Мишелем: уж кто-кто, а Репнин точно способен вынести речи о войне — о чём обмолвился Анне на шестой день своего возвращения. Но супруга ответила, что они с бароном намедни приглашены на бал к князю К***, одному из новых почитателей её таланта. И Михаил с Елизаветой тоже ожидаются на мероприятии в качестве гостей. Чем не повод повидать старинных друзей? Поэтому ехать к Михаилу нет никакой надобности. Тем более, что Анна отлично знает — князь по долгу службы дни напролёт пропадает в Зимнем, выполняя обязанности при цесаревиче. Прибыв вечером в богатый дворец на Итальянской улице и войдя под руку с Анной в светлый овальный зал, Владимир ожидал заурядного светского действа с танцами, шампанским и короткими репликами в перерывах между плясками. Но вдруг с удивлением обнаружил себя в центре внимания, да не просто в центре, а в роли некоего приложения, эффектного дополнения к Анне, которую одаривали восторгами и почестями, перед которой раскланивались и рассыпались в комплиментах едва ли не все гости мужского и женского пола. Владимиру тоже кланялись, протягивали руки знакомые, но тут же вновь обращали взоры на его жену, стоявшую рядом с лучезарной улыбкой на лице. Редко кто из гостей удосуживался спросить, давно ли Владимир вернулся с Кавказа, надолго ли в здешних краях и когда ему обратно в путь? «Обворожительна!», «Талантлива!», «Блистательна!», «Прелестна!» — слышалось со всех сторон. «Не поспособствуете ли, милейшая баронесса, двум билетикам на ваше следующее выступление? Уж больно хочется, а зал, говорят, заполнен до отказа», — обращается к Анне незнакомый Владимиру пожилой господин с лоснящимся лицом и крайне заискивающей физиономией. Высказывая свою просьбу, мужчина принимается попеременно целовать ручки петербургской знаменитости. Корф не может сдержаться: он отворачивает голову в сторону и морщится. — Не сто́ит, Владимир, — негромко, с едва уловимым укором произносит Анна, как только господин, расточив льстивые комплименты, предовольный, отползает восвояси. — Ты несправедлив. Этого человека зовут Афанасием Никитичем, его фамилия Мизинцев. Он — большой любитель искусств, особенно театра. Тебе до́лжно быть с ним любезнее. Мизинцев покровительствует полюбившимся талантам. И нашему театру весьма благоволит, — она хмурится, заканчивая речь весьма озабоченным тоном: — Для господина Мизинцева непременно должны оставаться билеты. Как такое могло получиться? Опять кто-то упустил, не досмотрел. Всегда надо проверять самой! Пока Владимир раздумывает, что бы сказать в ответ такое, отчего бы Анна не взяла да не обиделась на него, совсем рядом с ними раздаётся радостный мужской голос: — О, наш герой вернулся с дальних берегов! К ним подходят князь Михаил Александрович Репнин с супругой. — Столь же суров, как раньше, и тот же колючий взгляд исподлобья — узнаю старину Корфа! — шутливо отрекомендовывает дамам князь. — А ты всё столь же меток в своих остроумных замечаниях, — отвечает Владимир, пожимая протянутую руку. — Здоро́во, дружище! Сколько лет, сколько зим. — Не так уж много, — возражает Михаил и осторожно косится на Анну, которая в этот момент приветствует Лизу. — Впрочем, кому-то и год может показаться вечностью. Владимир вскидывает брови от удивления. — Как дела на службе? Что Кавказ? Смотрю, обзавёлся новенькой Анной*, — спрашивает следом Репнин. — Кавказ — совсем другая жизнь. После которой трудно ощутить себя кем-то иным, нежели простым солдатом. — Михаил Александрович, ваши разговоры о войне могут подождать более удобного случая, — встревает Анна. — Владимир ещё пробудет некоторое количество дней в Петербурге. — Моя прекрасная супруга как всегда права, — соглашается Владимир. — Бал — не лучшее место для бесед о войне. Здесь принято танцевать и развлекаться. Приезжайте с Лизой к нам в гости. У тебя бывают выходные? Наследник не обратил в своего раба? Анна бросает недоуменный взгляд на мужа. Ей явно не по нраву последние слова, сказанные в адрес Александра Николаевича. — Мне нравится служба при его высочестве, — как ни в чём не бывало отражает реплику Владимира Михаил. — Он очень хороший руководитель, чуткий к своим подчинённым. Все чины во дворце его любят: от мала до велика. — Нисколько не сомневаюсь, — говорит Владимир с едва заметной усмешкой. — Уверен, что такой прекрасный во всех смыслах человек отпустит своего адъютанта на пару часов встретиться со старинным другом. Мы с вами, Михал Саныч, засядем в библиотеке, а дамы тем временем найдут утешение в обществе друг друга. — Я бы тоже хотела послушать ваши рассказы о Кавказе! — с жаром восклицает Елизавета Петровна. — Мы с Мишей ужасно соскучились по вам, Владимир! Барон Корф улыбается Лизе тепло и добродушно. Тем временем Анна интересуется у четы Репниных: — Как поживают в деревне папенька и Соня? — Хорошо. Почти все здоровы. У Сони никак не получается вернуться к занятию рисованием, — вздыхает Лиза. — Нервное расстройство, случившееся по вине незапамятных событий**, то и дело даёт о себе знать. Сестра начинает рисунок — и бросает. Не может закончить ни одной работы. Так и копятся на столах в гостиных брошенные Сонины наброски. — Ей не следует хоронить себя и свой талант. Вам с Михаилом надобно привезти её в Петербург. Здесь Соня смогла бы не только развеяться и взять уроки рисования у хорошего учителя, но и обзавестись новыми знакомствами. Соне пора подумать о замужестве, — раздаёт советы Анна. — А вот Наталья Александровна, не желающая нигде появляться, вполне может заменить Соню в деревне. Владимир, чей ум занимали не столько речи Анны, сколько собственное чувство белой зависти к паре Миши и Лизы, державшихся друг с другом легко, просто и искренне, бывших действительно вместе, а не просто стоявших рядом, ощутил, как кольнуло сердце при упоминании имени, которое он сам старался не произносить все дни отпуска в Петербурге. — Не всё так просто, моя дорогая Ани, — тихо говорит Лиза, дотрагиваясь до руки Анны, словно желая остановить этот разговор. — Софья Петровна наотрез отказываются ехать в столицу. А моя сестра не желает жить в деревне, — мягко добавляет Михаил. — Наташа тоже пережила немало потрясений, о которых всё будет напоминать в Двугорском. Ни к чему ей новые муки и страдания. Воспоминания, опять же. Уж лучше Петербург, пускай и в варианте добровольного затворничества. — «Добровольного затворничества»? — обретает дар речи Владимир. — Наташа потеряла интерес к обществу, — поясняет Михаил. — Дичится всех, кроме домашних. Даже при Александре Николаевиче, когда цесаревич изредка наведывается к нам, делается тише воды ниже травы. И это при том, что ещё недавно они с наследником и принцессой замечательно дружили. Теперь же она как будто и принцессу старается избегать. — Натали живёт у нас, — добавляет Лиза, рассказывая, главным образом, Владимиру. — В нашем петербургском доме мы обустроили для неё покои наилучшим образом. Поселили в красивые, просторные комнаты в дальней половине. Впрочем, обстановка мало занимает её. Она всё больше времени проводит в церкви. Встаёт рано, к первой молитве, и идёт в храм, расположенный в монастыре на соседней с нашим домом улице. Ближе к полудню возвращается: обедает, потом читает или занимается рукоделием. А вечером вновь идёт в церковь. И часто остаётся в храме допоздна, чтобы воротиться домой с наступлением сумерек. Наташа очень сдружилась с монахинями. По всей видимости, эта дружба, как и молитвы, успокаивают её, даруют мир в душе. Тем она и живёт. — Недавно сестра, воротившись из монастыря, заявила, что хочет помогать в сиротском приюте для девочек, которому тот покровительствует, — довершает рассказ Михаил. — Наташа желает обучать несчастных сирот, оставшихся без родителей. И дарить им столько любви и ласки, сколько в её силах. Мне почему-то кажется, что былую светскую красавицу по имени Натали Репнина мы больше не увидим. — Михаил Александрович, опять невесёлые темы, — замечает Анна. — То война, то сироты. Разумеется, это ужасно. Но подобных переживаний мне с лихвой хватает на сцене. Идёмте танцевать. Иначе для чего мы здесь? — Приезжайте в гости, — повторяет Владимир, всё ещё находясь во власти услышанных новостей. Обе пары направляются в круг к танцующим. — И Наташу, Наталью Александровну, привозите с собой, — добавляет Корф неожиданно. — Авось меня чураться не будет. — Попробую устроить, — кивает напоследок Михаил. Всего миг глаза князя Репнина проницательно смотрят в глаза Владимира Корфа. «Я знаю», — беззвучно говорит другу Мишель и, повернувшись к Лизе, кланяется с первыми звуками скрипок. И Владимир, и Михаил, танцуя со своими дамами, не могут отделаться от воспоминаний, когда они впервые увидели в одном и том же письме удивительные, поразившие обоих мужчин слова:«Возвращайтесь, Владимир!»