Достойный пример

Последнее, чего мужчине хочется, так это нести ответственность за импульсивного подростка, сбежавшего на ночь глядя из детского дома и теперь топчущегося в ливень под его окнами. «И откуда только берутся такие?» Впрочем, Гром знает ответ на этот вопрос, так как сам рос практически на улице, без всякого должного контроля, и порой творил такую дичь, о которой сейчас стыдно даже вспоминать. Однако ему тогда очень помогает достойный пример отца, который, хоть и уходит рано из жизни, все равно сформировывает в Игоре непоколебимые принципы. А вот этому мелкому взъерошенному засранцу, который сейчас плелся за ним по длинным лестничным пролетам, такого примера явно не хватает. Отчасти майору льстит, что Макаров увязался именно за ним, сотрудником полиции, а не за какими-то наркодилерами, которые любят брать себе «под крыло» неразумных детишек и не только на курьерскую работу. — Заходи боец, — мужчина дергает на себя тяжелую дверь, поставленную, кажется, еще при царе, впуская внутрь продрогшего гостя; вообще, удивительно, как такое дверное полотно все еще держится на старых петлях. — Вы здесь живете? — Леша чуть втягивает в себя шею и глядит наверх, когда на него сыплется старая штукатурка. -Да, не хоромы конечно, но крыша над головой есть и ладно, — Гром скидывает в коридоре ботинки, как обычно пряча свою излюбленную дырку на носке, и проходит вглубь квартиры, — не стой столбом, одежда сама себя не высушит. Парень еще с минуту мнется, не решаясь, но все-таки пересиливает себя и, оставив потертый рюкзак рядом с обувью, следует за Игорем. Судя по всему, квартира дореволюционная, с необычной планировкой, лепниной, но явно требующая ремонта, на который у действующего оперативника полиции не хватает ни сил, ни времени. — Раздевайся, — голос над ухом раздается неожиданно, от чего Макаров вздрагивает, соприкасаясь спиной с грудью майора. — Что? — Леша нерешительно смотрит через плечо. Кажется, что краска, залившая его веснушчатое лицо, видна даже из космоса. Парень чувствует тепло, исходящее от мужчины даже сквозь намокшую ткань своего красного худи. Сердце бешено стучит, сбивая и без того неровное дыхание. В отличие от него, Гром дышал ровно и выглядел уставшим, но уж точно не взволнованным. — Раздевайся, говорю, — повторяет Игорь, — на тебе точно ничего не высохнет. Вот тебе чистая футболка и шорты, переодевайся, а твои шмотки развесим на сушилке, до утра, дай бог, высохнут. Макаров так и стоял бы в ступоре, глядя на Грома испуганными серыми глазами, пока майор не всучил ему в руки одежду, подталкивая к дивану. Хорошо, что в зале у Игоря свет хромает на обе ноги, и в тусклом свечении одинокой лампочки не так явно заметны пунцовые Лешины уши. Вообще, парень боится сам себя: стоило Грому однажды появиться в его поле зрения, как он начинает испытывать невиданное доселе смущение. А если суровый мужчина говорил с ним или дотрагивался, то его будто прошибало током. Макаров совершенно бесстыдным образом смотрел на него, не отрываясь, не догадываясь, насколько майору становилось от этого не по себе. Он ежился, отводил взгляд, пытался натянуть посильнее свою старомодную кепку, но все равно продолжал общаться с Лешей. А после того робкого поцелуя в тачке парень и вовсе перестал спать, беспрерывно прокручивая и прокручивая застрявший в голове момент. Все это дает ему, возможно, ложную, но, все-таки, надежду. + + + Макаров ждет, пока Гром скроется в дверном проеме кухни и нерешительно снимает с себя мокрые вещи. По телу пробегают мурашки, то ли от подступившего озноба, то ли от того, что в любую минуту Игорь может войти обратно в комнату и увидеть его практически нагого. «А может, я хочу, чтобы он увидел?» От собственных мыслей Алексей краснеет еще сильнее и приобретает полное сходство с синьором Помидором. В одно мгновение он натягивает футболку с шортами и прижимает свою пятую точку к кожаному дивану. Парень хочет успокоиться и даже делает несколько глубоких вдохов, но, глянув на себя в чужой одежде, понимает, что его тщетные попытки летят в тартарары. Руки и ноги холодеют, несмотря на то, что самого Макарова будто прошибает ток. Он сильнее натягивает вниз огромную майку и плотно сводит колени вместе. «Хоть бы он не заметил, хоть бы не заметил. Или… Лучше бы заметил?» Из замешательства Лешу выводит резко появившаяся перед лицом кружка с горячим чаем, пахнущая бергамотом. — На, пей, грейся, — майор смотрит немного поверх него, как всегда избегая прямого зрительного контакта. — Спасибо, — парень закостенелыми пальцами берется за керамическую ручку, непроизвольно (а может и специально) касаясь чужой мозолистой руки; проходит еще несколько секунд, прежде чем мужчина отнимает ее. Он молча обходит диван, подхватывает сырую одежду и направляется к хлипкой сушилке. Гром еще не подозревает, что за его спиной уже вырос Макаров и ждет, когда тот закончит. Стоит Игорю все аккуратно развесить, как он чувствует, что низ его рубашки безжалостно куда-то тянут. Он поворачивается без задней мысли и тут же встречается с мягкими юношескими губами своими. Мальчишка снова решается на поцелуй, но зажмуривается так сильно, что перед глазами от напряжения расплываются цветные пятна. — Леша, что ты делаешь? — мужчина отстраняет от себя Макарова, держа за плечи; почему этот несносный пацан рушит непоколебимую, якобы, броню, которую майор так усердно выстраивает годами? — Игорь, ты мне нравишься. Очень сильно, — голос у Алексея дрожит, словно осиновый лист на ветру; он боится того, что делает, но все равно хочет сделать это снова и опять тянется к чужим губам. — Леша, стой, это неправильно, — Гром все так же держит его на расстоянии, пытаясь вычленить из своей пустой головы хоть что-то разумное. — Игорь, только не отталкивай меня, — от искренних щенячьих глаз напротив, которые разрывают на части, у мужчины колет в груди, — Пожалуйста, скажи, я тебе хоть чуточку нравлюсь? У майора полиции явно проблемы, потому что перед ним сейчас стоит разгоряченный подросток, которому еще нет и восемнадцати, и совершенно бесстыдным образом ластится к нему, словно бездомный котенок. Царящий сейчас полумрак явно не добавляет очков в пользу здравомыслия, Гром итак переходит все границы своего дозволеного, когда под действием неведомой силы берет его под «свое крыло», чтобы иметь законную возможность увидеть Макарова снова. А сейчас этот несносный мальчишка стоит перед ним ночью, в его же собственных вещах, и хочет услышать то, о чем Игорь боится даже думать. Мужчина поджимает потрескавшиеся губы, сдаваясь под натиском, и прижимает Лешу к себе. Тот тут же цепляется за его широкую спину и обнимает так крепко, что, кажется, пытается раздавить его своими бледными, худыми руками. — Нравишься, — раздается у Макарова над ухом, и он вжимается в Игоря еще сильнее, пряча проступившие от чувств слезы.