Сломленные

      Большой зал встретил Гермиону шумом приготовлений: повсюду сновали старосты и домовые эльфы, расставляя стулья, столы и проверяя, все ли готово к предстоящему торжеству. Она и не заметила, как водоворот обязанностей закрутил ее в оживленной кутерьме праздника, выплюнув только тогда, когда все взоры собравшихся в Большом зале устремились к ней.       — Ты сегодня потрясающе выглядишь, — мягко произнес Энтони, приглашая Гермиону в центр зала.       После торжественной речи директора Макгонагалл как главные старосты школы они должны были открыть бал первым танцем. Профессору крайне понравилась эта идея, учтиво предложенная на одном из собраний Голдстейном.       — Спасибо, — улыбнулась Гермиона и ухватилась за крепкое плечо партнера по танцам.       Прозвучали первые аккорды, и они закружились вальсовым треугольником. Она старалась не смотреть по сторонам, чтобы не отвлекаться от последовательности движений ног, которые она повторяла последние пару дней. Постоянные репетиции на четвертом курсе не прошли даром, и в этом году ей потребовалось всего несколько часов на подготовку к открывающему танцу.       Но больше всего она боялась не споткнуться во время очередного поворота, а наткнуться взглядом на Малфоя в своем, как всегда, идеально сидящем черном смокинге. Хотя она прекрасно знала, чувствовала, что он смотрит на нее. Так же, как смотрел, когда она спускалась по Главной лестнице в наряде, купленным им. На его лице играла дурацкая, по мнению ведьмы, ухмылка, будто он выиграл с ней спор, о котором она ничего не знала.       Через пару минут к ним с Голдстейном присоединились другие пары, и Главный зал Хогвартса окутали всполохи бальных юбок. Это было похоже на Рождественскую сказку: сверху падал мерцающий снег, призраки, поддерживая торжество, парили в парах у зачарованного потолка, а на стенах трепетали блики от канделябров и свечей, которыми были уставлены столы с едой и напитками.       Как только их с Энтони пару обступили студенты, его рот не переставал фонтанировать странными и порой не связанными друг с другом предложениями, на что ведьма лишь кивала или отвечала односложно.       — Мне кажется, из нас получилась отличная пара, — шепнул он на ухо Гермионе, отчего та невольно смутилась.       Он был слишком близко и слишком напористо смотрел на нее сверху вниз.       — Вероятно, — выдавила она из себя, чтобы хоть как-то заполнить напряженное молчание между ними.       Он словно находился в постоянном напряжении и ожидал от нее каких-то слов или действий, о существовании которых она даже не подозревала.       — Я уже говорил, что ты невероятно красивая? — он улыбнулся и ненароком опустил свою левую руку чуть ниже ее талии.       — Да, раза три, если не ошибаюсь, — она аккуратно вернула его ладонь обратно.       — Готов повторять это с утра до вечера, только чтобы вновь увидеть твою улыбку.       Но Гермиона не улыбалась. Она лихорадочно обдумывала план отступления, поскольку чувствовала – еще чуть-чуть и Энтони своим взглядом прожжет на ее губах дыру или как минимум задушит в своих объятиях. Ведьма так опешила от неожиданного напора партнера по танцам, что не придумала ничего лучше, чем сослаться на неутолимую жажду и практически сбежать.       В перерыве между песнями она отчаянно стала протискиваться к фуршету сбоку от танцпола. К великому счастью, она покинула его как раз в тот момент, когда к нему подошла пара его друзей, отвлекая от ее импровизированного побега.       Она чувствовала, что в поведении Голдстейна что-то резко изменилось, он больше не был похож на спокойного вежливого старосту, каким был обычно. Но чем это было вызвано?       Алкоголь?       «Маловероятно».       Он был тверд в своих поступках, и от него совершенно не пахло спиртным.       Любовное зелье?       «Тоже вряд ли».       Он не вел себя как влюбленный дурак, скорее как самоуверенный болван.       «Точно».       Зелье смелости.       Ведьма только сейчас осознала, что от него исходил едва уловимый терпкий запах вишневых косточек, которые являются основой для зелья храбрецов. Несмотря на то что его проходили на четвертом курсе Хогвартса, правильное приготовление было далеко не самой простой задачей. Так, если не настоять зелье нужное время, человек, выпивший его, может получить серьезное отравление, а если добавить чуть больше когтей льва – станет слишком грубым и напористым.       «Надо держаться от него подальше, иначе это может плохо закончиться».       Ей совершенно не хотелось разбираться с последствиями неправомерного использования зелий и с неожиданно нахлынувшими чувствами Энтони. Она мельком оглядела зал и увидела на другом конце Гарри и Джинни, которые оживленно о чем-то переговаривались. Поймав на себе хмурый взгляд друга, она поспешила отвернуться. Все их общение за последние несколько дней состояло исключительно из односложных и вполне очевидных переглядок, от которых она порядком устала.       — Малфой пришел один, представляешь?       Наливая себе в стакан пунша, Гермиона зацепилась за разговор двух старшекурсниц, которые стояли справа от нее.       — Странно, почему?       — Говорят, он пригласил кого-то, но ему отказали.       — Серьезно? Кого?       «Он кого-то пригласил?» — Гермиона быстро опустошила стакан и сделала вид, будто разглядывает закуски, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание.       — Понятия не имею, мне самой интересно.       — У него наверняка отбоя нет от претенденток, почему он не выбрал кого-то другого, чтобы не идти в одиночестве?       «Действительно хороший вопрос».       — Может быть, ему никто не нужен, кроме той самой!       «Какая чушь», — рассмеялась про себя волшебница и налила себе еще один стакан.              — Гермиона! — она резко переключилась на голос Голдстейна, раздавшийся поблизости, и, скорее машинально, чем обдуманно, спряталась за массивную чашу с пуншем, которая стояла на краю длинного стола. Липкие неприятные догадки о природе его сегодняшнего поведения заставили ее пригнуть голову.       «Мерлин, что ты творишь? Ты ведь главная староста, немедленно вставай!» — твердил разум, но чувство самосохранения не позволяло так просто подняться.       После долгой минуты раздумий она хотела уже было выпрямиться и, невзирая на последствия, честно высказать когтевранцу все, что она думает о его поведении, но в поле ее зрения попались серые глаза. Малфой в некотором замешательстве рассматривал странную полусидячую позу, в которой застыла Гермиона, и ухмылялся.       «Серьезно? Черт! Из всех в этом зале именно он?»       Казалось, он один обратил внимание на ее незамысловатое укрытие и на нее саму. Она практически завыла от абсурдности ситуации, лихорадочно рассуждая, как себя вести, чтобы не выглядеть еще глупее.       — Эй, красавчик, — Паркинсон подошла вплотную к Малфою и обольстительно улыбнулась, закрывая Гермионе обзор на его лицо. — Может быть, потанцуем? Как в старые добрые.       Он хмыкнул и, взяв руку Пэнси, повел ее к танцполу. Гермиона даже мысленно поблагодарила Паркинсон, пока не поняла, что вместе с тем испытывает к ней неопределенное, но неприятное чувство. Как назло, в зале заиграла музыка для медленного танца, и слизеринка положила голову ему на плечо.       «Это она ему отказала? Он точно ей нравится, вероятно, и она ему?»       Невилл танцевал с Луной, Гарри пытался не отдавить ноги Джинни, а Гермиона продолжала прятаться за чашей с пуншем от Энтони и незаметно наблюдать за отточенными движениями Малфоя, ругая себя за нелепость своих действий.       От одного взгляда на то, как он отлично смотрится рядом с Паркинсон, в районе солнечного сплетения разрасталось темное неприятное пятно обиды и раздражения. Она в точности не знала, на кого обижается на самом деле, вероятнее всего, на весь мир вокруг, который, как и всегда, оказался чертовски сложным и несправедливым.       Неожиданно для нее самой ее глаза заблестели, а щеки стали влажными от слез. Наплевав на всё, она бросилась вон из зала – подальше от шумной толпы, в которой не находила себе места, от неожиданно назойливого Голдстейна, который не давал ей прохода, от осуждающего взгляда Гарри и от Джинни, которая все еще пыталась уговорить Гермиону поехать с ними в Нору на Рождество. Но правильней было бы сказать, что она пыталась сбежать от самой себя и своих чувств.       Ноги привели ее к каменному подоконнику у широкого окна на первом этаже. Тут было тихо и безлюдно. Волшебница в бессилии осела на край и прислонилась к стеклу. Она чувствовала себя маленькой наивной девочкой, которая по уши втрескалась в школьного задиру и поверила, что он не просто ее заметил, но чувства ее взаимны и ради нее он изменится.       «Какая глупая девочка», – прошептала она про себя и сильно зажмурилась, не позволяя соленой влаге вновь вырваться наружу.       Гермиона слишком отчетливо помнила те чувства бессилия и обиды, которые приходят после осознания собственной ненужности. В последний раз подобная гремучая смесь случилась с ней на шестом курсе, когда она увидела поцелуй Рона и Лаванды. Неоформившиеся чувства к лучшему другу были самым наглым образом растоптаны бестактным, но пробивным характером Браун. После того «происшествия» она проплакала всю ночь.       Однако сейчас все было иначе. Она должна быть рада тому, что ее надежды на взаимные чувства со стороны Малфоя не оправдались, но ее снедала горечь. Слезы больше не душили ее, теперь ее душил голос собственной гордости.       «Неужели ты правда думала, что твои ночные бредни хоть как-то связаны с реальностью? Ты правда поверила, что его отношение к тебе хоть на йоту изменилось? Ему стало тебя жаль, только и всего», – тараторил насмешливый внутренний голос.       Ей хотелось его задушить, но она знала, он будет преследовать ее так долго, пока она не признает очевидного, что…       — Продолжаешь прятаться, Грейнджер?       Она опешила и резко открыла глаза. Слева от нее, спрятав руки в карманы черных классических брюк, стоял Драко Малфой. Пиджак его смокинга был распахнут, а верхние пуговицы белой рубашки расстегнуты, больше не обремененные шелковой бабочкой. Ему чертовски шел этот небрежный образ.       — Продолжаешь наблюдать за тем, что тебя не касается, Малфой? — колко ответила девушка, стараясь не выдать своего смущения и толики радости от его появления.       — Как грубо, — он улыбнулся.       Волшебница отвернулась, надеясь на то, что в тени коридора Малфой не заметит ее учащенного дыхания и покрасневших щек. Воцарилась глубокая тишина, но его это, по всей видимости, совершенно не смущало. Он продолжал стоять и рассматривать ее, как разглядывают диковинных зверей в зоопарке – с нескрываемым любопытством и интересом.       — Пришел посмеяться надо мной? — прервала тишину Гермиона, не в силах больше выносить его изучающего взгляда.       — Разве я смеюсь?       — Тогда что ты здесь делаешь?       — А ты?       Волшебница выпила пару стаканов пунша, в который, как она только что догадалась, успели незаметно подмешать алкоголь. Вероятно, поэтому ее внутренний голос, который Малфой наглым образом прервал пару минут назад, прорывался с такой невиданной силой.       «Ответь ему. Ты ведь так хочешь знать, видел ли он то же самое, что и ты по ночам. Это отличная возможность. Или ты боишься правды?»       Она боялась, но все же решилась.       — Иногда я думаю о том, — ее голос слегка дрожал, поскольку разум, слегка затуманенный алкоголем, все же понимал, что сказанное либо вознесет ее, либо низвергнет в пучину стыда, — какое было бы счастье отказаться от себя так же, как я отказываюсь от других, — продолжила она чуть тише.       Повисла долгая пауза.       Гермиона уже была готова к любому его выпаду, насмешке над ее неуместной откровенностью, но то, что она услышала далее, заставило ее дернуться и встать на ноги.       — Это стало бы ужасной потерей, откажись ты от себя, — его спокойный голос отразился от каменных стен и стрелой настиг ее сердце.       Она обернулась не в силах больше отворачиваться от собственных чувств и от притяжения, невольно возникшего между ними.       — Ты так считаешь?       Он медленно стал приближаться к ней, пока между их лицами не осталось менее дюйма.       — Я в этом уверен.       Драко притянул ее к себе и поцеловал с нескрываемым желанием и напором, будто ждал этого долгие годы. Она прильнула к нему, обвивая его шею руками, словно хваталась за спасательный круг. Она вдруг почувствовала горечь крепкого алкоголя на своих губах.       Ее лихорадило? Это была белая горячка? Иначе как она могла объяснить самой себе то, что сейчас происходило.       «Он видел то же, что и я!» – радостным эхом разнеслось в ее сознании.       Это признание стало очевидным и простым как белый день. Она ощущала распаляющее ее чувство эйфории, которое струилось по ее плечам и стекало по локтям к носкам ее туфель. Еще никогда ей не доводилось испытывать нечто подобное, ощущения были настолько противоречивыми и сильными.       Ведьма положила руки ему на грудь и услышала, как бешено бьется его сердце. Больше она не сомневалась в том, что он к ней чувствует. Его холодные руки, блуждающие по ее спине, быстро рассеяли все сомнения. Безусловно, он тоже был пьян, но в этом можно было проследить определенную честность.       — Гермиона? — разъяренный голос Голдстейна тут же разрушил всю магию момента. — Что ты тут делаешь? С ним?!       Она машинально отскочила от Малфоя на пару футов и в изумлении уставилась на своего партнера по танцам, который выглядел таким красным и злым, что на секунду ей даже стало смешно.       — Ты вроде не идиот, Голдстейн, — быстро включился в разговор Драко, надменно осмотрев старосту мальчиков с ног до головы. — Сам свалишь или тебя проводить?       — Стой, — Гермиона аккуратно коснулась руки Драко, отчего тот едва вздрогнул, и прошептала. — Он ведь может кому-то рассказать о том, что видел.       — Я никуда без нее не пойду, — рявкнул Энтони, удивив этим даже Малфоя.       Он резко подался вперед и попытался схватить ведьму за локоть, но неожиданно наткнулся на весьма неприятное препятствие: кулак Драко с силой впечатался в правую скуловую кость Голдстейна с такой силой, что удар чуть не сбил его с ног. Но, казалось, неожиданное препятствие ничуть не смутило когтевранца, а только раззадорило его запал. Воспользовавшись замешательством противника, Малфой вытащил и выставил против него свою волшебную палочку.       — Ты не посмеешь, — улыбнулся Энтони, по его щеке вовсю струилась кровь.       — Хочешь проверить? — ухмыльнулся волшебник.       — Я староста школы, а ты бывший Пожиратель смерти, который набросился сначала на меня, а потом и на мою спутницу, — его улыбка все больше походила на оскал. — Кому охотнее поверят, мне или тебе? Ведь все мы прекрасно знаем, что бывших Пожирателей не быва…       — Остолбеней! — из палочки Гермионы вырвались красные всполохи магии.       Голдстейна вырубило и отбросило к стене. По его щеке по-прежнему струилась кровь, теперь она капала на каменную кладку.       — Ты права, — спокойно произнес Малфой, вырвав ведьму из оцепенения.       — Что?       — Он может кому-то рассказать.       Она вновь уставилась на старосту мальчиков, который распластался прямо посреди школы. Ведьма, конечно, предполагала, что он может стать ее сегодняшней проблемой, но даже не рассчитывала, что все закончится так.       — Тебе нужно стереть ему память. Точнее, этот вечер. Пусть думает, что напился и в беспамятстве провалялся всю ночь в холле первого этажа.       — Я… я не буду этого делать, — Гермиона рвано дышала, она уже чувствовала, как холодные когтистые лапы страха тянутся к ней.       — Это не такое сложное заклинание…       — Будет лучше, если это сделаешь ты, — она попятилась от Голдстейна. — Я не могу.       — Можешь и сделаешь. Другого выхода нет, — строго произнес Малфой.       — Почему?       Он шумно выдохнул и спрятал свою палочку во внутренний карман пиджака, будто она теперь была бесполезной.       — Моя магия отслеживается Министерством.       Спустя минуту до Гермионы наконец дошел смысл сказанных им слов. Он может применять магию, но любое ее нерегламентированное использование карается законом, ведь он все еще на испытательном сроке. Все заклинания, которые он накладывает при помощи своей волшебной палочки, проверяются Министерством.       «Стены замка для него та же тюрьма, только без решеток на окнах».       Волшебница закусила губу от досады. Она не могла просто оставить Голдстейна лежать на полу, поскольку не знала, сколько зелья он выпил и как поведет себя, когда очнется. Как и не могла наложить на него заклятие забвения. Точнее, могла попробовать, но…       Ее голова вдруг закружилась, пол вокруг начал вздыматься и пузыриться. К горлу подступила тошнота, но она так и не продвинулась дальше, застряв где-то посреди трахеи. Стало нестерпимо тяжело дышать. Она потянулась к горлу, силясь разжать невидимые тиски, но ее рука так и повисла в воздухе, когда она поняла, что мир вокруг накренился и падает.       — … тобой!? — раздался знакомый голос отовсюду и ниоткуда.       Она почувствовала чьи-то крепкие руки на своих плечах. И этот знакомый запах, она уже не раз с ним сталкивалась. Но когда? Возможно, в детстве? Точно, так пахли руки ее отца: лимонным мылом и гвоздичным маслом. В детстве она не любила резкий запах гвоздики, но сейчас она была так рада вновь его ощутить.       — Мы всегда рядом, помни об этом, — голос отца был таким мягким и спокойным.       — Я знаю, знаю, — она чувствовала, что плачет, не могла не плакать. — Я так соскучилась по вам!       — Мы тоже, но не переживай, совсем скоро увидимся, — мама легонько ущипнула ее за нос, как часто делала в детстве. — Учебный год закончится, и ты вернешься домой.       — У меня больше нет дома, — глаза застилали слезы, и силуэты ее родителей стали размываться.       — И кто в этом виноват? — укоризненный голос Гарри появился словно из ниоткуда.       «Куда делись родители? Они ведь только что были здесь!!»       — Ты сама во всем виновата. Посмотри, что ты наделала! — раздраженный возглас Рона заставил ее взглянуть на свои руки.       Они все были заляпаны чем-то вязким темно-бурого цвета, отчего ее пальцы постоянно слипались и никак не хотели поддаваться сигналам собственного мозга. Ее руки были в крови.       — Детка, кто эти люди? — вдали послышался хрип матери. — Ты их знаешь?       Гермиона тут же подбежала к ней и ужаснулась тому, что увидела. Весь кардиган и брюки ее матери были заляпаны бурыми пятнами, а из глаз струились слезы.       — Думала, мы их не найдем? — зычный мужской голос, принадлежащий темной размытой фигуре, тут же перехватил все ее внимание. — В отличие от тебя, мы умеем искать тех, кто нам нужен. Они были так напуганы и удивлены. Неужели это стоило того? Как считаешь, им стало легче оттого, что они даже не понимали, за что умирают?       Мужчина раскатисто рассмеялся, будто рассказал самую уморительную шутку на свете.       — Ты такая глупая и наивная, грязнокровка, — мужчина схватил ее за горло. — Война не закончилась. Она никогда не закончится…