Сломленные

      Август 1998 г.              Солнце щедро раскидывало свои закатные лучи. Ветер едва касался верхушек трав и деревьев и убаюкивал, напевая тихую шелестящую песню. Молодая волшебница задремала, сидя под старым раскидистым дубом. От его кроны падала увесистая тень — это позволяло спокойно читать даже в самый солнцепёк. Но день уже кланялся в ноги и спешил к завершению.       Вспышка.       Ещё одна.       Крики и неразборчивый плач.              Гермиона резко открыла глаза, тяжело дыша. Она всё ещё сидела под деревом с книгой в руках, а перед ней на многие мили вперед простиралась равнина, усеянная полевыми цветами. Война закончилась несколько месяцев назад. Но кошмары ей снились до сих пор, и она знала, что не ей одной.       Нора давно стала для Грейнджер вторым домом, а с недавних пор — единственным. После того как она стерла воспоминания о себе у родителей и убедила их уехать в Австралию, ей пришлось продать их дом. Вырученные деньги она отправила анонимным письмом отцу, чтобы они с матерью смогли начать новую жизнь. Больше всего на свете ей хотелось увидеться с ними, поговорить, обнять их. Но будучи усердной ученицей и отличной волшебницей, Гермиона не просто стерла часть воспоминаний, она заставила их сменить имена и документы по прибытии в новую страну.       След родителей волшебницы обрывался в Международном аэропорту Сиднея, и как бы она ни старалась отыскать их новое место жительства, у нее ничего не получалось. Все, к кому она обращалась, лишь разводили руками. Гермиона предполагала, что смена имен была нелегальной, поэтому отследить их было практически невозможно. Она вовсе не собиралась сдаваться, но вера в то, что она когда-нибудь увидит родителей, тускнела с каждым днём. Масла в огонь переживаний подливала мысль о том, что если у нее не получится найти их в ближайшие пару лет, вернуть воспоминания будет уже невозможно: их память будет полностью переписана.       Запрокинув голову назад, она устремила глаза ввысь и начала глубоко дышать, чтобы успокоиться. По безмятежному небу проплывали крупные облака пунцового цвета, а вдали виднелась яркая кромка вечерней зари. Ещё немного и солнце скроется за небосвод. Ей казалось это таким странным — сидеть и смотреть на закат, такой спокойный в своем величии. В последнее время она всё чаще стала гулять одна.       Вечерело.       Гермиона захлопнула книгу, которую уже давно перестала читать, и встала отряхиваясь. Она ещё раз огляделась вокруг и направилась в сторону Норы. Лето было на исходе, последние дни августа догорали так же ярко и быстро, как поленья в камине гостиной семьи Уизли. Гостиная, совмещенная с кухней, — единственная комната на первом этаже разрушенного во время войны дома, которая была полностью восстановлена. Остальные этажи находились в стадии реконструкции и требовали немалых усилий всех волшебников и волшебниц семейства Уизли. Гарри и Гермиона также участвовали в восстановлении Норы, но на них, безусловно, было возложено намного меньше задач и обязанностей, чем на Рона, который, впрочем, ни разу не заикнулся о несправедливости такого подхода. Поэтому большую часть лета Гермиона провела в походных условиях: пока дом был далек от завершения, все участвующие в строительстве, а к ним присоединились Билл, Флёр и даже Перси с Чарли, жили в импровизированном палаточном лагере, который был организован из свадебной палатки Билла и Флер.       Уединенность Норы была несомненным плюсом для волшебницы, которая с недавних пор старательно избегала общественных мест. Огромная популярность, которая обрушилась на троих друзей после войны, больно ударила по самообладанию Гермионы. Ей сложнее всего удавалось спокойно воспринимать слухи и доводы о себе и своих близких, то и дело появляющиеся в различных газетах и журналах. Во многом это было связано с обесцениванием, которым щедро снабжались некоторые статьи и новостные заметки о волшебнице и ее роли в войне и почему-то никогда о Гарри или Роне.       Когда Гермиона в очередной раз увидела в прессе упоминание о своих «неудачных попытках» вернуть родителей, она запретила себе покупать прессу, по крайней мере, до конца года. У нее не осталось сил бороться с такими провокациями, а на то, чтобы игнорировать перешептывания и косые взгляды в общественных местах, ей пока не хватало терпения.       Гарри, который привык к пристальному вниманию прессы еще с первого курса, с пониманием отнесся к переживаниям подруги. Они с Роном сделали все, что в их силах, чтобы Гермиону как можно реже вызывали в Министерство для дачи показаний и других формальностей. После того как это стало возможным и в поездках в Лондон больше не было необходимости, она практически перестала покидать пределы Норы.       Несмотря на свою некую отчужденность от внешнего мира, волшебница продолжала интересоваться делами Министерства. Она расспрашивала Гарри и Рона, которые часто там бывали, Мистера Уизли, который работал в отделе выявления и конфискации поддельных защитных заклинаний и оберегов, и иногда все же заглядывала в Ежедневный пророк, чтобы мельком просмотреть политические новости.       Гермиона не знала обо всех процессах и преобразованиях, происходящих в Министерстве, хоть и подозревала, что они могут быть весьма губительны без должного внимания со стороны общественности.       Новый Министр Магии — Кингсли Бруствер происходил из древней чистокровной семьи, что, несомненно, способствовало его популярности среди богатых чистокровных волшебников, и по соображениям Гермионы, он был достаточно либерально настроен, чтобы привлечь к своей кандидатуре внимание и уважение полукровных или маглорожденных волшебников и волшебниц и других волшебных существ. Однако у него был один серьезный недостаток, который не бросался в глаза тем, кто его плохо знал, но волшебница была уверена, что он, несомненно, скажется на карьере министра в будущем. Бруствер вовсе не был наивным и достаточно хорошо разбирался в политике, но он был идеалистом, который видел конечную цель и не хотел мириться с издержками.       Безусловно, его назначение было политически обоснованным ходом со стороны Визенгамота, которому нужна была фигура, вызывающая доверие у магического сообщества и тем самым способная отвлечь на себя внимание. Гермиона не делала предположений о дальнейшей тактике управления новоиспеченного Министра, поскольку понимала, что все его инициативы без должной поддержки Верховного Совета так и останутся просто идеями.       Визенгамот же виделся волшебнице черным ящиком, в котором происходили неоднозначные и во многом необратимые процессы. Ярое желание Верховного Совета поскорее вернуть власть в свои руки слишком сильно бросалось в глаза даже тем, кто совершенно не следил за политическими новостями. По большей части это выражалось в излишней работе на публику: все усилия были брошены на восстановление школы чародейства и волшебства и магических поселений, а не на восстановление экономических и политических процессов, которые более всего нуждались во внимании.       Визенгамот тем усерднее пытался скрыть процессы внутри Министерства, чем они, вероятно, были несправедливее в отношении большинства. Газеты молчали о политических перестановках и новых назначениях внутри Совета, зато красочно описывали реконструкцию Хогвартса. Никто не писал о восстаниях оставшихся на свободе сторонников Волдеморта, однако журналисты с лихвой освещали каждый судебный процесс над Пожирателями Смерти, которые уже были пойманы. Об экономическом кризисе, высокой инфляции и росте цен на недвижимость не упоминал ни один новостной источник, однако Билл, который теперь работал в Лондонском отделении Гринготтс, неоднократно рассказывал о сложном положении дел в банковской системе.       Политика замалчивания реальных проблем со стороны Министерства, а это было, безусловно, так, поскольку никаких заявлений они не делали, могла говорить еще и о том, что назначение нового Министра носило скорее номинальный характер. Кингсли, будучи бывшим мракоборцем, не допустил бы такого попустительства в отношении поимки оставшихся на свободе приспешников Темного Лорда. Гермиона поначалу наивно полагала, что этим вопросом на самом деле занимаются, но не афишируют промежуточные результаты. Однако Мистер Уизли неоднократно отмечал, что весь Мракоборческий центр был расформирован и находился в упадке, а значит, отлавливать мятежников было попросту некому. В Министерстве Магии творился хаос, но страшнее было то, что об этом никто открыто не говорил.       Из магловских учебников истории Гермиона вынесла для себя одну важную мысль: смерть одного человека может начать войну, но закончить — никогда. Она знала, что мир не перевернется в одночасье, процесс трансформации и преобразования послевоенного общества долгий и кропотливый. И волшебница была готова ждать и усердно трудиться, чтобы вера в светлое будущее имела под собой основания.       В те моменты, когда Гермиона не строила теорий о том, что творится за закрытыми дверями Министерства, она ломала голову над тем, что происходит с ее личной жизнью. В сущности, она могла бы сказать, что у них с Роном нет никаких проблем в отношениях, но только в том случае, если принять тот факт, что никаких отношений у них на самом деле не было. По крайней мере, они оба усердно делали вид, что тот поцелуй во время битвы за Хогвартс был попыткой и весьма неоднозначной.       Гермионе казалось, что после войны наконец-то появится место для их чувств, которые, как она предполагала, они долго держали в себе. Но места оказалось слишком много, а чувств с обеих сторон, казалось, не хватало даже наполовину. Вероятно, дело было не столько в силе чувств, сколько в силе послевоенной неопределенности, которая захлестнула их с головой. Не сказать, что они не пытались, но эйфория после победы быстро сменилась ворохом внутренних нерешенных проблем и конфликтов. Заново строить свою жизнь в разрушенном мире было намного сложнее, чем могло показаться на первый взгляд.       Они официально не встречались, но и непринужденной дружбой теперь их отношения назвать было трудно. Гермиона, которая так искренне критиковала политику замалчивания Министерства, искусно отодвигала свои попытки открыто и честно поговорить с Роном. В этом, несомненно, можно было проследить забавную предопределенность, если обратить должное внимание, чего юная ведьма, безусловно, не делала. Волшебница списывала их редкое натянутое общение на то, что Уизли был постоянно занят. Он помогал семье заново отстраивать Нору, иногда с Гарри ездил в Министерство по судебным делам, но большую часть времени Рон пропадал в магазине Всевозможных волшебных вредилок. Джорджу после смерти брата, как никому другому, нужна была поддержка и участие, и Рон негласно взял на себя заботу о нем. Гермиона предполагала, что работа в магазине носила отчасти терапевтический характер для обоих братьев, не только для Джорджа.       Гарри и Джинни проводили бо́льшую часть свободного времени, которого у них было не так уж и много, вместе. Джинни подолгу пропадала на тренировках по квиддичу, поскольку в середине лета получила приглашение пройти отбор в команду Холихедских гарпий, который был намечен на следующую весну. У Гарри было столько забот и нерешенных проблем, о большей части которых Гермиона даже не подозревала, что она могла только гадать, как он со всем справляется и справляется ли. Про себя она лишь отметила, что они все реже оставались наедине и делились откровениями, как это было в школьные годы.       Вчетвером друзья собирались только за семейными ужинами или за редкими дружескими матчами в квиддич по выходным, в которых Гермиона обычно исполняла роль диктора. С остальными обитателями Норы, коих было достаточно большое количество, у волшебницы сложились в основном приятельские, хоть и не очень близкие отношения.       В семье Уизли о войне старались не говорить, да и Гарри неохотно вспоминал события минувшей весны. Казалось, всем скорее хотелось оставить это в прошлом и не трогать саднящие раны. В какой-то степени это злило Гермиону, но она понимала, что не вправе никого судить. Каждый справляется с горем по-своему. Было очевидно, что семейство Уизли разговорам по душам предпочитало работу, порой взваливая на свои плечи слишком многое.       По стечению многочисленных обстоятельств Гермиона большую часть времени проводила наедине с собой. Она стала находить утешение в долгих прогулках по близлежащим равнинам и лесу. Нередко, когда на стройке больше не требовалось ее участие, ведьма отправлялась читать под раскидистый дуб. Под кроной многовекового дерева было тихо, спокойно и безмятежно — то, чего так не хватало шумной палатке, которую она делила с Джинни и Миссис Уизли. В тишине волшебница много размышляла и анализировала, но мысли порой уводили ее в далекие малоприятные места ее разума, куда ей совершенно не хотелось возвращаться. Воспоминания были самыми строгими надзирателями и самыми страшными палачами, они нередко мучили ее, а после кидали в зловонную глубокую яму отчаяния.       Быть здесь и сейчас живой уже чудо, но когда кошмары прошлого не дают оглянуться по сторонам — невероятно сложно верить в спокойствие настоящего и будущего. Гермионе все сложнее удавалось верить себе. Травмы, нанесенные ее разуму в прошлом, казалось, не заживали, а только покрывались тонкой коркой из отрицания и умалчивания. Просыпаясь ночью от кошмаров, волшебница уже рефлекторно накладывала на свою кровать заглушающее заклятие. Она не хотела, чтобы кто-то слышал, что она на самом деле не справляется.       Глубокие травмы порой прячутся под маской беспечности, а самые глубокие делают это так искусно, что их владелец с легкостью сможет убедить даже самого искушенного зрителя в своем отменном самочувствии. У Гермионы Грейнджер лучше всех получалось убеждать окружающих и себя саму в том, что с ней, в общем-то, все в порядке.       Тряхнув головой, чтобы отогнать тяжелые мысли, Гермиона вспомнила о том, что через несколько дней начнется новый учебный год в Хогвартсе. Она усмехнулась, поскольку до сих пор не верила, что снова ставит эти слова в одно предложение.       «Новый учебный год в Хогвартсе», — еле слышно произнесла гриффиндорка, как бы пробуя слова на вкус.       Но ее улыбка тут же померкла, когда она вспомнила о том, что ей пришлось пережить в стенах родной школы. Пытаясь выровнять дыхание от нахлынувших болезненных сцен прошлой весны, волшебница сильнее сжала в руках книгу по магловской психологии, которая, оказалось весьма бесполезной. Стараниями Министерства Хогвартс уже к началу учебного года был практически восстановлен. Это, безусловно, будет иметь свои последствия в будущем, но Гермиона уже столько раз обдумывала этот глупый, по ее мнению, политический шаг Визенгамота, что вымотала саму себя.       Всем ученикам последнего курса, которые не смогли закончить учебу из-за войны, предложили вернуться в Хогвартс для завершения обучения. Это было выгодно Министерству намного больше, чем праздное шатание юных волшебников и волшебниц по всей Магической Англии. Неокрепшие умы всегда проще контролировать, когда они собраны в одном месте. И несмотря на отсутствие прямых заявлений, Министерству были необходимы молодые кадры, Гермиона была уверена в этом с тех пор, как узнала подробности об отделе Мракоборцев.       Однако в последние несколько месяцев быть в чем-то полностью уверенной стало непозволительной роскошью для волшебницы. Она сомневалась даже в своём решении вернуться в школу, хотя неоднократно прокручивая различные варианты развития событий, пришла к однозначному выводу — ей нужна работа в Министерстве, а для этого необходимо закончить Хогвартс и получить отличные рекомендации. Несмотря на обширный анализ, который юная ведьма провела относительно политики Министерства в своем сознании, она понимала, что не видит даже десятой части того, что происходит в правящих кругах. И не увидит, если не станет их частью. Это не было похоже на праздное любопытство, наоборот, она бы хотела не знать и не интересоваться, если бы могла. Но чем больше изъянов Гермиона видела в системе Министерства, тем сильнее было желание вмешаться и изменить привычный ход вещей. Это, впрочем, были очень сокровенные и амбициозные планы, о которых она старалась не распространяться даже наедине с собой. Она боялась в конце концов оказаться наивной идеалисткой, которая видит чужие недостатки, но не замечает собственных.              Гарри и Джинни достаточно быстро приняли решение о возвращении в Хогвартс, они оба хотели поскорее отделаться от настойчивого внимания к их отношениям со стороны Миссис Уизли, и Гермиона, как никто другой, понимала их. Молли отлично к ней относилась, однако после того как услышала от дочери про поцелуй Рона и Гермионы, и не увидела в реальности никаких подвижек в сближении пары, вероятно, посчитала своим долгом воссоединить запутавшиеся сердца. То и дело в речи Миссис Уизли ненароком проскальзывали тонкие и не очень намеки в отношении тесного общения Рона и Гермионы, которого на самом деле больше не было. Но юная гриффиндорка с неким облегчением отметила, что прямых вопросов она все же не задавала, видимо, делая ставку на старинную пословицу — «вода камень точит».       И пока вода не успела сточить «каменное» сердце волшебницы, она старалась не обращать внимание на неоднозначные фразы Молли. Что, впрочем, не всегда удавалось сделать Рону, особенно если поблизости находился Джордж, который тут же начинал подтрунивать над младшим братом. Каждый раз, когда в речи Миссис Уизли снова начинали проскакивать неоднозначные намеки, он покрывался багровыми пятнами и старался как можно скорее ретироваться с места событий. Наверное, поэтому юная ведьма была уверена в том, что он тоже вернется в Хогвартс, хотя ни разу и не говорил об этом напрямую.       Однако пару дней назад, сразу после позднего ужина, Рон неожиданно предложил Гермионе прогуляться перед сном. Вдвоём. Они не гуляли вдвоем уже больше месяца, поэтому предложение волшебника скорее насторожило девушку, чем обрадовало.       Первые десять минут прогулки прошли в напряженной тишине и созерцании сминающейся травы под ногами.       — Нам нужно поговорить… — еле слышно сказал Рон и остановился, когда они подошли к высокой заросли пшеницы.       Гермиона встала напротив и в молчании посмотрела на друга, размышляя о том, что он хочет сказать. Вероятнее всего, это что-то важное и волнующее, поскольку Рон выглядел таким бледным, словно только что увидел соплохвоста. По правде говоря, им давно нужно было поговорить, и девушка был рада, что эта возможность представилась перед отъездом в Хогвартс, хоть и не по ее инициативе.       — Тут такое дело… — промямлил Рон, прервав мысли волшебницы.       Она поджала губы, но промолчала, пытаясь не спугнуть откровенность и инициативность парня.       — Ты же знаешь, что работа в магазине важна для меня, для моей семьи… В общем, я не поеду с вами в Хогвартс, — подытожил Рон и посмотрел на девушку извиняющимся взглядом.       — Правильно ли я понимаю, что ты решил вообще не возвращаться в школу? — уточнила Гермиона.       — Да.       Она не знала, какое чувство было первым: расстройство или облегчение. Видимо, замешательство, которое застыло на ее лице, говорило больше, чем она ожидала показать.       — Ладно, — выдавила из себя девушка спокойным голосом. — Гарри и Джинни знают?       — Да… — буркнул Рон и отвернулся.       Мысль о том, что она была далеко не первой в списке тех, кому Рональд рассказывает о своих планах, больно ударила по ее самолюбию.       — Ясно, — тихо ответила Гермиона.       — И это все?       — Видимо, ты ожидал от меня другого ответа?       — Другой реакции, — поправил ее Рон. — Я надеялся, что ты хотя бы притворишься, что для тебя это важно.       — Рон, не пойми меня неправильно, но мы все лето делали вид, будто мы не важны друг другу. Почему тебя так удивляет моя реакция?       Волшебник молчал, усердно рассматривая свои ботинки.       — И ты же знаешь, что притворство никогда не входило в список моих способностей, — добавила девушка.       — Тогда скажи, кто мы друг другу? — резко выпалил Рон и поднял настороженный взгляд.       — Друзья? — скорее спрашивая, чем утверждая, сказала Гермиона.       — Значит, друзья, — хмыкнул парень.       На его лице отразилась смесь удивления и сожаления.       — Ты расстроен? — искренне удивилась девушка.       — Это так неожиданно?       — Учитывая наши взаимоотношения на протяжении всего лета — да.       Волшебник застыл со странным выражением лица. Гермиона кажется впервые не могла распознать эмоции, которые оно отражало.       — Если у тебя есть что сказать, мне кажется, сейчас самое время, — не выдержала волшебница. — Рон, чего ты хочешь?       — Для начала, чтобы ты не была такой черствой по отношению к близким, — хмуро ответил парень.       — Это не черствость, а прагматичность, и к твоему сведению, я всегда такой была. Странно, что это стало волновать тебя только сейчас.              — Я не понимаю, Гермиона, почему между нами все так сложно? — неожиданно произнес Рон.       Ему удалось застать ее врасплох, пару секунд она открывала и закрывала рот в попытках что-то выдавить из себя. Резкие перепады настроения не были типичным поведением друга, вероятно, он копил в себе эти мысли уже довольно давно. Более того, он перескакивал с темы на тему, а это скорее указывало на то, что предложение прогуляться было спонтанным и необдуманным.       После небольшой паузы ведьма все же смогла взять себя в руки и ответить.              — Не знаю, я много думала об этом, но так и не смогла прийти к какому-то логичному ответу.       — Ты даже в вопросах чувств руководствуешься логикой? — горько усмехнулся парень.       Гермиона слегка улыбнулась и рефлекторно обхватила себя руками. На улице было по-ночному прохладно, а она не взяла с собой кофту. Рон заметил это и, немного поколебавшись, все же осторожно приблизился и обнял ее.       Волшебница тут же подумала о том, что на самом деле его точно нельзя было упрекнуть в безучастии. На протяжении всего лета он поддерживал волшебницу, незаметно даже для самой Гермионы заботился о ней и делал всё, на что был способен.       Однако он всегда держал дистанцию и не проявлял ничего, что бы выходило за рамки дружбы. Она не могла понять природу его поведения, но, по правде говоря, не сильно старалась это выяснить, подсознательно почему-то остерегаясь самого вопроса. Ей было проще и спокойнее исследовать вопросы, обращенные к самой себе и к своим чувствам, хотя в этом она также не сильно преуспела.       — Ты что-нибудь чувствуешь ко мне? — произнесла девушка, прислонившись к его груди.       Она слышала ровный стук его сердца, которое не смогло соврать, даже если бы он постарался.       — Думаю, даже слишком много, так что это сложно облечь в форму, но…       — Но? — девушка чувствовала, как он колебался и не договаривал до конца.       — Я злюсь, когда представляю рядом с тобой кого-то другого, но при этом не вижу рядом с тобой себя. Почему я не вижу себя рядом с тобой? Я и ты — это же правильно, так и должно быть…       — Думаю, это скорее удобно и понятно, чем правильно, — подметила Гермиона.       — Черт, мне так сложно бывает выражать свои мысли! — выругался парень.       Гермиона улыбнулась. Она чувствовала к нему невероятное тепло и трепет, между ними была крепкая связь, которую все же было сложно порвать за пару месяцев безмолвствия, но что-то не давало ей покоя. Она так усердно искала в глубине сознания причину таких запутанных отношений между ними, что совсем не замечала очевидного. Дело было далеко не в страхе потери дружбы, которым Гермиона нередко прикрывалась после того, как поняла, что отношения с Роном испортились. Это было что-то намного сложнее и проще одновременно.       — Я не хочу двигаться вперед без тебя, — решительно произнес Рон и посмотрел на волшебницу, ожидая ее ответа.       — Если честно, я не знаю, чего хочу, — призналась Гермиона, кажется, даже для нее самой это было неожиданным откровением.       — Вот опять! Это одна из причин моего поведения на протяжении всего лета, — девушка в непонимании уставилась на волшебника. — Мне не хотелось давить на тебя. После окончания войны ты вела себя довольно странно. Гарри и Джинни особо не замечали этого, но ты изменилась, — он выпустил волшебницу из объятий. — Мама сказала, что тебе нужно дать время на восстановление, я знаю, как ты переживала и переживаешь из-за родителей. Но я никогда не видел тебя такой изможденной и грустной. Вряд ли это из-за войны, ведь твои потери никогда не сравнятся с тем, что потеряли многие.       Гермиона начала глубоко дышать, а ее ладони слегка вспотели, она смотрела на него взглядом затравленного маленького зверька, которого браконьеры загнали в угол.       — Каждый раз, когда я пытался поговорить с тобой об этом, ты отталкивала меня. Я начал подыгрывать тебе, но сейчас мне не кажется, что это была игра. Что с тобой происходит?       — Со мной всё в порядке! — выдавила девушка и улыбнулась. — Правда, Рон! Это лето было в каком-то смысле переломным для меня, вот и все.       В глазах парня мелькнуло сомнение, но он не выглядел удивленным. Казалось, что он ожидал такого ответа.       — Но ты выглядишь нездорово! Гермиона, я тебя не узнаю... Мама предлагала тебе пройти обследование в Больнице святого Мунго, почему ты отказалась?       — Мне нужно время, а не лечение, — как можно спокойнее произнесла Гермиона и закусила губу, как она делала всегда, когда сильно нервничала. — Давай вернемся к этому разговору позже?       Рон долго вглядывался в нее, силясь разгадать ход ее мыслей. И, видимо, он понял, что задел нечто намного глубже, чем он сам и их чувства, что Гермиона была не готова обсуждать.       — Обещаешь?       Девушка кивнула.       —Хорошо. Я буду ждать — отступил Уизли.       Воспоминание о разговоре с Роном померкло, когда Гермиона прошла через барьер защитных чар, наложенных на территорию Норы. В окнах гостиной горел яркий свет, а на кухне Миссис Уизли уже вовсю раздавала указания о подготовке к ужину.       Гермиона тихо зашла внутрь и направилась в сторону громких звуков. В гостиной Гарри нес в руках стопку тарелок, а Джинни наколдовывала новую скатерть.       — Ах, зачем же ты в руках несешь! Давай сюда! — воскликнула миссис Уизли на старания Гарри и взмахнула палочкой.       Тарелки мягко выскользнули из его рук и разбрелись по столу.       — Гермиона, дорогая, проходи, садись. Мы уже накрываем на стол. Артур сказал, что задержится в Министерстве, но Рон обещал сегодня прийти вовремя, — Молли многозначительно улыбнулась и повернулась к дочери. — Джинни, расставь приборы!       Раздав указания, она вернулась к плите и начала помешивать что-то в огромной кастрюле.       — Вам помочь? — спросила Гермиона.       — Мы уже почти закончили, — улыбнулась Джинни и взмахом палочки начала раскладывать разномастные столовые приборы.       — Как погуляла? — спросил Гарри, усевшись за стол.       — Отлично, сегодня было прохладнее, чем обычно. Чувствуется приближение осени, — ответила Гермиона и села рядом с другом.       Совсем скоро дом начал заполняться членами семейства Уизли. Как и предсказывала Молли, позже всех домой вернулся Артур. Он был хмур и рассеян. В воздухе во время ужина витало странное ощущение недосказанности, но никто долго не решался нарушить молчание.       — Артур, что случилось? Ты не проронил ни слова с тех пор, как вернулся! — не выдержала миссис Уизли.       — Сегодня был сложный день, Молли. Я устал. В Министерстве снова перенесли слушания по особо опасным делам Пожирателей смерти. А на общем собрании отделов выяснилось, что в следующем полугодии финансирование моего отдела сильно сократят. Они постоянно урезают суммы, однако задач меньше не становится, скорее наоборот, — заключил Артур и потянулся к миске с салатом.       — Не стоит забывать о том, что Министерство выделило большую сумму на восстановление школы и поселений, сильно пострадавших во время войны. Вполне логично ожидать перерасчет бюджета, — отметил Перси, накалывая на вилку брюкву.       — Вероятно, но это знание не делает проблему недофинансирования менее раздражающей.       — Скорее, наоборот, — заговорщически произнесла Гермиона.       Перси смерил ее настороженным взглядом, а Мистер Уизли скрыл улыбку в стакане тыквенного сока. Все за столом были в достаточной мере осведомлены о взглядах Гермионы на политику, однако не все разделяли ее точку зрения, и уж тем более мало кто хотел развивать эту тему за столом.       — Я думала, что все решения по делам Пожирателей Смерти уже вынесли, — продолжила Гермиона, обращаясь к Артуру.       Она заметила, как напряженно переглянулись Гарри и Рон.       — Большинству — да, остались наиболее приближенные к Волдеморту и те, кто не являются волшебниками или волшебницами.       — Они не знают, как судить тех, кто по закону не наделен правами в магическом мире? — зло усмехнулась кудрявая волшебница.       — Визенгамот боится принять решение, — Артур отпил из кружки. — В нынешних обстоятельствах к делам Пожирателей Смерти приковано слишком много внимания со стороны общественности, это делает Министерство уязвимым.       — Сегодня должны были вынести решения по делам Булстроуд и Малфоев. Известно, чем все закончилось? — поинтересовался Гарри.       Гермиона перевела на него озадаченный взгляд. Он не рассказывал ей об этом.       «Странно.»       — Разве Малфои не сбежали в другую страну? — удивилась Молли, которая редко читала Ежедневный пророк, отдавая свое предпочтение Ведьминому досугу.       — Не успели, их поймали на границе. Нарциссу сразу отпустили, у неё не было метки, и Гарри дал показания в ее защиту. А с Люциусом и Драко дела обстояли сложнее, — произнес Артур и посмотрел на Гарри. — Колдера Булстроуд и его жену приговорили к 20 годам лишения свободы в Азкабане с возможностью пересмотра дела в течение трех лет. Малфой-старший пока что получил 7 лет, однако его адвокаты собираются подавать апелляцию. А Драко Малфой, вероятно, вернется вместе с вами в Хогвартс. Его оправдали, но обязали выполнить ряд необходимых для Министерства пунктов: он вернётся в Хогвартс и проявит себя как примерный ученик и волшебник, которому можно доверять.       Эта новость вызвала небывалый ажиотаж за столом. Все наперебой начали обсуждать правильность решения Визенгамота, скорее всего, завтра с утра тем же самым будут заняты все новостные газеты.       Но больше всего в этом всем Гермиону смутила не сама новость, по правде говоря, она вполне ожидала такой расклад, а то, что Гарри и Рон ничего ей об этом не сказали. Она вдруг осознала, что они перестали рассказывать ей о том, что происходит в Министерстве почти неделю назад.       «Надо будет разобраться с этим…» пронеслось в голове Гермионы, прежде чем она вернулась к ужину.