В морях тонут, в озёрах утопают

Антон был как всегда нежен до невозможности. Уделял необходимое внимание ласкам, не забывал про чувственные поцелуи, каждый из которых кричал о том, как сильно он любит. С подготовкой тоже не торопился, настолько, что Арсений уже нетерпеливо извивался под ним, когда пальцев перестало хватать. Входил плавно, размеренно, почти бережно, не спешил поскорее довести до разрядки, растягивая процесс. Брюнет чувствовал эту неописуемую близость между ними, прижимаясь сильнее, обхватывая парня ногами за талию, и не сводил своего глубокого синего взгляда с родных, теплых, ласковых зелёных глаз. Как тогда, в отеле. Он научился понимать по лицу Шастуна, когда тот готов кончить: старается не закрывать глаза, но те всё сильнее теряют фокус, брови сами ползут вверх домиком, а пухлые губы приоткрываются, потому что воздуха не хватает. Арсений очень любил это лицо, такое милое, как всегда открытое, со всеми написанными на нем эмоциями, и оно было только для него одного. Попов специально притянул ногами Антона ближе, наслаждаясь этим его любимым лицом напротив, и не дал ему вовремя выйти, чувствуя, как тот толчками изливается внутрь с хриплым стоном и извиняющимся взглядом, но тут же наклоняется и целует. Как же сильно Арсению будет не хватать этих губ, этих глаз, этого тепла, ставшего для него сильнейшим в мире наркотиком. Ладонь Шастуна на члене начала двигаться быстрее, а его горячие губы стали играться с мочкой уха, мягко посасывая ее, и Попов не выдержал, кончая себе на живот с тихим вскриком. Приятная усталость разлилась по всему телу сладкой микстурой, что даже захотелось снова лечь спать. — Арсюш, ты чё это? — обеспокоенно спросил с одышкой Антон, так и нависая сверху, потому что брюнет не отпускал. — А? — Ты чего плачешь? Арсений нахмурился и провел ладонью по своим щекам, стирая влажные дорожки. — Это… от оргазма, наверное… — соврал мужчина, сглатывая ком. — Я люблю тебя, Тош. Запомни это. — И я тебя, хороший мой, — Антон мягко улыбнулся, наклонился, кротко целуя, и тихо засмеялся. — Может, отпустишь уже меня? — Да, извини, — Попов расцепил ноги, укладываясь на постели звездой. — Тебе бы в ванную бежать, сейчас простыни перепачкаешь, ты ж мне выйти не дал, — парень слез с любимого, ложась рядом. — Да похуй, постираю. Шастун взял свой телефон и посмотрел на время, недовольно цокая языком. — Мне уже надо в аэропорт. — Угу, — брюнет кивнул и прикрыл глаза, но через несколько секунд почувствовал, как с его живота заботливо вытирают сперму салфеткой. Не сейчас. Он не может сказать это сейчас. Не так скоро. Он отказывается наблюдать, как с родного лица исчезает улыбка. Как бы это ни было низко, но лично он не сможет бросить Антона, пусть даже и не по-настоящему, так что, скрепя сердце, Арсений решил написать ему, когда тот уедет. Бумага не краснеет, как говорится, в сообщении врать гораздо проще. Антон собирался неспеша, но все равно вышло сделать это быстро. Слишком быстро для Арсения. Парень надел маску, натянул кепку на глаза, накинул капюшон в надежде, что его так не узнают, и взглянул на стоящего в коридоре, облокотившегося о стену Попова, так и не соблаговолившего одеться. — Ты это специально, чтоб я никуда не поехал? — усмехнулся Шастун, разглядывая россыпь родинок на груди. — Возможно, — грустно улыбнулся Арсений и подошёл ближе, обнимая одной рукой Антона за шею, а второй — забираясь под его куртку и обхватывая за талию, прижимаясь голым телом к прохладной одежде. — Если б не самолёт… — Шастун, приспустив маску, положил руки на подтянутые ягодицы, переминая их, чуть оттягивая, и скользнул пальцем в ещё расслабленное отверстие, влажное от его же спермы. - …одним разом ты бы не отделался. Парень поднёс палец ко рту и демонстративно облизал, глядя прямо в голубые глаза, и у Арсения невольно вырвался рваный вздох. — Шаст, как ты можешь быть таким милым и таким пошлым одновременно? — Буду ждать «фоток для рекламы», — Антон поцеловал брюнета в щёку и отстранился, снова натягивая маску и хватая с пола рюкзак с вещами. — Я подумаю. — Думай быстрей, потому что я начну скучать уже в самолёте, — Шастун подмигнул и открыл дверь, покидая квартиру и оставляя мужчину наедине со своими мыслями и разрывающей душу тоской. *** Рейс как назло задержали из-за внезапно начавшегося ранне-весеннего снегопада. Антон успел поесть, трижды выйти покурить — благо он додумался не заходить в зелёную зону до объявления посадки, — и теперь бесцельно залипал в телефон, стараясь игнорировать кричащие на каждом углу интернета таргетированные новости про них с Арсением. О! Вспомнишь Солнце — вот и лучик. Сообщение от Попова немного приподняло настроение, и Антон, радостно улыбаясь, тут же открыл его. «Антон, прости, но, тщательно всё обдумав, я принял решение о том, что нам нужно расстаться. Это будет полезно нам обоим». Парень побледнел, не веря прочитанному, и, нервно усмехнувшись, тут же принялся написывать ответные сообщения, которые были благополучно проигнорированы. Это ж шутка такая идиотская просто? Или у Арса украли телефон? Очевидно же, что не мог он такой бред написать на полном серьёзе. Наплевав с высокой колокольни на Москву, билет, Стаса и «Команды» вместе взятые, он решительно вызвал такси и как ошпаренный выбежал на улицу, сразу же закуривая. В голове начали складываться странные слова Арсения, эта его просьба про секс как в их первый раз, грустные глаза и натянутая улыбка. М-да, спустя полгода история повторяется. *** Попов натурально рыдал. Он не помнит, чтобы в жизни ему было настолько же плохо. Он нашёл в себе силы написать Антону только спустя пару бокалов виски, а после, выключая телефон, чтобы не видеть ответа, сорвался на горькие слёзы, понимая, что расстались они, скорее всего, навсегда. Мозг, откровенно издеваясь, снова и снова подбрасывал счастливые воспоминания с кудрявым парнем: как они вместе принимали ванну, кидаясь друг в друга пеной словно дети, как пытались вместе приготовить тыквенный пирог на Хэллоуин, испачкав всю кухню, но в итоге, психанув, пошли покупать всё в Азбуке Вкуса, и как потом вырезали, скорее, смешные, нежели страшные рожицы на этих тыквах, как могли часами молча в темноте слушать их совместный плейлист, как нежно Антон прижимался к губам Арсения собственными, пока по телевизору били куранты в Новый год, как они думали о том, что хотят завести общее домашнее животное, но отказались от затеи из-за постоянных перелётов и гастролей, — мозг вспоминал всё самое хорошее, будто тыкая носом в то, что больше ничего подобного ему не светит. Бокал за бокалом. Алкоголь делал всё только хуже, но вместе с тем приносил хотя бы небольшую эйфорию, и вот уже в бутылке осталось от силы миллилитров двести янтарной жидкости, а уже хорошенько пьяный Арсений вырубился прямо на кухонном столе. *** Разбудил настойчивый звонок в дверь, отзываясь неприятным головокружением. Что-то неразборчиво промычав, брюнет поднял голову со стола, потирая щёку, которую отлежал, и хмельным, виляющим шагом направился к входной двери, даже не заглядывая в глазок, только желая прекратить этот раздражающий звук. Дверь открылась, и Арсений встретился взглядом с хмурым и серьезным Антоном, не сразу осознавая происходящее, но затем, будто окончательно просыпаясь, испуганно дёрнул дверь обратно, пытаясь закрыть. Однако сил в пьяном теле поубавилось, а Шастун оказался быстрее заторможенной реакции брюнета. Парень, отталкивая дверь, зашёл в квартиру, вопросительно оглядывая мужчину, опирающегося спиной о стену. — И как, блять, всё это понимать, алко́та? — Шаст, уходи, — как ни странно ровным, пусть и хриплым голосом произнес Попов. — Я был трезв, когда писал. — Ты ёбнулся? Какой, нахуй, расстаться, а? — несмотря на резкие слова, Антон говорил спокойно. — Так будет лучше, Тох. Я тебя прошу, уйди, мне и так хуево, ещё ты тут. У тебя съёмки завтра, давай, — Арсений пытался вяло подталкивать парня к выходу, хотя больше было похоже, что он слегка похлопывает его по плечу. — Бухать меньше надо, хуево ему, блять. Я не уйду никуда, Арс. Объясняй. — Чё тебе объяснять, я все написал, перечитай, если надо, — брюнет не мог найти в себе силы поднять глаза, чтобы посмотреть на растерянное лицо напротив. — Арс… — Антон тяжело вздохнул и подошёл ближе, почти вплотную, наплевав на запах перегара. — Я люблю тебя. И ты меня, я знаю. Нам не нужно расставаться, дурной. — Не люблю, — выдавил из себя Арсений, применяя все свои актерские навыки, которые только мог. — Пиздишь, как дышишь, — Шастун попытался обнять брюнета, но тот резко оттолкнул его от себя. — Отъебись! Это всё из-за тебя! Я тебя ненавижу и никогда не прощу, — Попов поднял взгляд на остолбеневшего парня. — Ты испортил мне жизнь и карьеру. Ты хотел поговорить про март? Что ж, ну давай. Из-за тебя я ушёл от жены, пока ты развлекался с Ирой. Из-за тебя я бросил дочь без отца, пока ты ее трахал в том блядском отеле. Из-за тебя я остался без семьи. И в это ёбаное семнадцатое марта я хотел наконец-то признаться тебе, хотел поговорить, хотел, чтобы ты поддержал меня хотя бы по-дружески, а ты упиздовал в другой отель, хотя видел, что мне хуево, — мужчина зажмурился, пытаясь сдержать болезненные слезы, с новой силой наворачивающиеся на глаза. — А теперь, когда, казалось бы, всё наладилось, и мне стоило уже было подумать, что всё, я наконец счастлив, что всё хорошо, ты так просто всё взял и засрал, ещё и ведёшь себя, будто ничего вообще не случилось. Иди ебись конём, Антон! Уходи сейчас же! Арсений сам не верил в свои слова. Он никогда не винил ни за что из этого Антона. В том, что брюнет влюбился в него без памяти и бросил жену с ребенком, виноват только сам Попов. А тот заснятый поцелуй… ну как можно винить парня за то, что тот захотел поцеловать любимого человека. И чёрт с ней, с этой проклятой карьерой, если такова цена счастья, но для Шастуна, восходящей звёздочки, он не хотел такого печального конца. Брюнет раскрыл глаза, всё-таки сдерживая слёзы и поднимая голову, но вдруг замер. Он ожидал, что его возненавидят, что дадут отпор и, возможно, пару раз заедут в морду, но нет. Зелёные глаза печально потухли, больше не горели задорными огоньками, а по щекам парня прошлись мокрые дорожки. Он плакал? Да нет же, Антон никогда не плачет, не может этого быть. «Ну же, Шаст, прошу тебя, скажи, что я мудила, врежь мне разок, ну», — думал про себя Арсений, чувствуя, как сжимается сердце при виде опустевших, влажных глаз. — Прости меня, пожалуйста, — тихо прошептал парень, опуская голову. — Умоляю, прости, мне так жаль. Антон дрожащими пальцами коснулся ручки двери, открывая ее, и вышел в подъезд. — Я люблю тебя, — кинул он на прощание отрешённо и закрыл за собой дверь. Пару минут Арсений смотрел вперёд себя в полной тишине. Возможно, какие-то звуки и были: шум улицы из приоткрытой форточки, разговоры соседей, курящих на лестничной клетке, — но их не было слышно, тишина была у него в голове, такая оглушительно громкая, что заглушала даже истерический крик, вырвавшийся из его лёгких.