Love You To Death

От внезапного пробуждения я дернулась и чуть не упала со стула. Вспомнить, где нахожусь, получилось не сразу. Но что спать здесь не лучшая идея - дошло мгновенно. Ряды прилежно склоненных темных затылков. У доски изваянием застыл учитель, вперившийся в учебник с видом ждущего откровения пророка. Английский... английский был хуже всего. В Токио его преподавала француженка - которую в рекламе преспокойно называли "носителем языка". До тихого Намимори эмигранты, видимо, не добирались, так что ученикам приходилось познавать заморскую культуру с местным привкусом. Этот преподаватель не был свихнут на всем иностранном как Юкико, зато своим акцентом превращал даже самое банальное «ду ю спик инглиш» в мантру. От одного его вида у меня инстинктивно начинали слипаться глаза. А тут еще и жесткий недосып... Увы, прогуливать воспрещала статья тринадцатая кодекса Намимори. Теперь я знала это твердо. Слава богу, никто ничего не заметил, кроме… Ага, вот оно что. Радостный Гокудера вполоборота ухмылялся мне с первой парты. Я проследила направление его многозначительного взгляда и поморщилась. Значит, из приятного сна меня вырвала приземлившаяся возле локтя записка. «Бурная ночь?» Мне захотелось одновременно рассмеяться, заплакать и придушить Гоку. В борьбе лебедя, рака и щуки, совсем как в литературном первоисточнике, победила дружба, и меня хватило только на уксусно-кислую мину. Неделю назад Открыв дверь, я помедлила и оглянулась. Никого, но паранойе все равно казалось, что за мной и ней наблюдают. Юркнув внутрь, я прислонилась к двери спиной и торопливо разулась. Свет выключателя в темноте казался спасительной путеводной звездой, но я проигнорировала его. Вытянув руки вперед, на ощупь нашла стену. Так, теперь рядом должна быть лестница. Проклятый кодекс под мышкой жег как живой. В комнате я первым делом засунула его под подушку и облегченно выдохнула. Частичка Хибари Кёи исчезла с глаз и теперь можно было делать вид, что ничего и не было. Я спустилась обратно в прихожую. Глаза все еще не привыкли к темноте, и было неуютно. Никогда не верила в чудовищ, подстерегающих в туалете, но сейчас не хотелось поворачиваться к ним спиной. Просто на всякий случай. Даже забавно - на темной пустой улице рядом с асоциальным и опасным типом я чувствовала себя безопасней, чем за надежно запертой дверью. Где моя логика? Резкий верхний свет на кухне показался удивительно родным и приятным. Я рухнула за стол и устало потерла глаза. Собраться бы и поужинать... Увы, лень побеждала без борьбы. Хватит мне и чая. Включенный чайник тихо заворковал. Разноцветные светодиодные переливы его боков напоминали бензиновое пятно в грязной луже. Радужные брызги дробились в гранях стоящего на столе стакана, превращая его в невероятный прибор прямо из фантастического фильма. Самый настоящий советский стакан с подстаканником Юкико умудрилась достать по знакомству. (Когда я сказала ей, что доставать вещи по знакомству – это тоже «по-русски», она обрадовалась этому чуть ли не больше, чем самому приобретению.) Я взяла стакан, повертела в пальцах. Надпись «14 коп.» на донышке… Мне так захотелось домой, что аж в глазах защипало. Жалость к себе расслабляла, убаюкивала... Я постучала по голове стаканом и вслух сказала: - Все будет хорошо. Очень похоже на признание, что сейчас все плохо. Ага. Зажигая по пути свет, я вернулась в комнату. Поставила чай на пол и приподняла подушку. Кодекс был на месте. Очень жаль. Я плюхнулась на кровать и положила его перед собой. Небольшого формата книжка, в мягкой черной обложке с матово-белыми иероглифами названия. Поддавшись внезапному порыву, я вытянула шею и ткнулась в кодекс носом. Бледный след полыни затрепетал в ноздрях, болотными огоньками станцевал на нервных окончаниях. Всего лишь воображение, не больше. На первой странице имени автора не было. Лишь надпись "Дисциплинарный комитет", но догадаться о личности скромного сумрачного гения было несложно. Я вздохнула и на миг позволила себе размечтаться, что уже дочитала кодекс. Учитывая, что японские книги листаются справа налево - тест на воображение был пройден на "пять". «Кодекс Намимори представляет собой ? положений, определяющих требования, ? к ? ученика, его облику и поведению». Отлично! Просто расчудесно! Первое предложение – и уже такое количество абсолютно незнакомых иероглифов. Я представила себе, что их все придется рисовать в программе-словаре вручную и содрогнулась. Ну да, это совсем не поиск по ключам и количеству черт, на котором сложило головы немало японистов прошлого… но не после такого же дня! Я попыталась продраться через следующее предложение лихим наскоком, но сломалась, плюнула и снова засунула кодекс под подушку. Перевернулась на спину. Тени от изящно загнутых пластмассовых лепестков люстры ложились на потолок причудливыми изгибами, разбегались к стенам комнаты. Я отвернула голову в сторону и попыталась не думать о том, что даже здесь я могу увидеть параллель с… Хибари. Хибари. Хибари-Хибари-Хибари. Сегодня его было слишком много для моей нежной психики. Уже несло по инерции: я никак не могла перестать думать о нем. Что он делает сейчас? Грозным призраком бороздит улицы Намимори? Вернулся домой, чмокнул маму в щечку и ужинает брокколи? Я мысленно взвесила правдоподобность последней сцены и с сомнением покрутила головой. Потом поерзала затылком по подушке уже намеренно, пытаясь отвлечься. Все равно волосы запутанней мыслей не станут. Проходил день за днем, и каждый раз находился предлог отложить изучение кодекса на завтра. Близился конец семестра, и у меня - как переведшейся в его середине - хвостов, реальных и потенциальных, было непочатый край. Готовилась ли я к очередному тесту, гуляла по городу или помогала Юкико устроить самое настоящее 8 марта, которое в Японии за праздник не считали, – результат всегда оказывался одним и тем же. Зато все мои ночи были честно посвящены познанию дисциплины. Кодекс под подушкой навевал странные сны: присутствие Хибари было практически осязаемым, хотя я никак не могла увидеть его. Приходилось вести себя паинькой даже в России или среди венерианских джунглей. Это раздражало, будоражило, заводило. Я просыпалась на смятых простынях, с тяжелой головой. В беззаботно чирикающих за окном птичек хотелось запустить подушкой. А еще лучше - будильником. А потом однажды утром Хибари Кёя зацепил меня в толпе внимательным серым взглядом и многозначительно сощурился. Я сделала невинные глаза, лихорадочно вспоминая, какой сегодня день. И только тут мне впервые пришло в голову, что неделя – не обязательно честные семь дней срока. Возможно, тогда он имел в виду следующий вторник. То есть прямо сегодня. В горле пересохло, ладони вспотели. Я выжала улыбку и быстро ретировалась в класс, туда, подальше, за свою последнюю парту. Остаток уроков я провела, затаившись как мышка, отгородившись от мира баррикадой из учебников, тетрадей, атласа, пенала и бог весть еще чего, что нашлось в сумке. В плане учебы этот день пропал с треском, но на это я забила с великолепным философским пофигизмом. А вот на тему внезапно прорезавшейся на шестнадцатом году жизни трусости – очень хотелось поговорить с кем-нибудь. Лучше типа психиатра. Может, Хибари Кёя социопат, но не маньяк и не идиот. Ну что он может мне сделать за невыученный кодекс? Смешно же. Я перебрала в уме все варианты: от фантастичных до так и напрашивавшихся неприличных... и тихо заржала. Не помогло. Почему-то очень хотелось доказать Хибари Кёе, что я хотя бы читать умею. Может, в окружении трудолюбивых как боты японцев у меня проснулся комплекс отличницы? Лучше бы на школьные предметы реагировал! И так придется на каникулах ходить на дополнительные занятия и пересдачи. Долгими самоуговорами я наконец привела себя в более-менее спокойное состояние и приготовилась с должным цинизмом встретить любое наказание. Тем не менее, на аэробике, где отсидеться на задней парте было невозможно по причине ее отсутствия, все единогласно решили, что я заболела. Зона отчуждения, мигом образовавшаяся вокруг, красоте танца не способствовала. Мори-сенсей во всеуслышание назвала меня «бедной девочкой» и отправила отдыхать. В любое другое время я возмутилась бы. От раздевалки до дома я добежала за пять минут, поставив небольшой личный рекорд. Прибежавшая Юкико, увидев, что я сижу на полу и нервно смеюсь, встревожилась и даже попыталась запихать мне в ухо термометр. Я с сожалением отвергла дурную идею притвориться умирающей и слечь в постель на подольше. Объяснила, что у меня завтра очень сложный экзамен. Юкико понимающе покивала и заменила термометр белой повязкой на голову с надписью из разряда "я буду стараться изо всех жизненных сил". Набор для юных камикадзе также включал несколько банок энергетик дринков с витаминами. Витамины на вкус были так себе, но обещали бодрить и наполнять сиянием кожу и волосы. Перспектива сомнительная. Сегодня утром я брела в школу, спотыкаясь через шаг и зевая. Кодексу пришлось отдать весь остаток дня и большую часть ночи. Дословный перевод, попытки понять, заучивание наизусть… Усилия окупились: боевый дух был на максимуме. Контролирующему парадный вход Кёе в этот раз я не только улыбнулась, но и залихватски подмигнула… Это явно было лишним. Главу Дисциплинарного комитета передернуло так выразительно, что мне стало не по себе. И было до сих пор. «Не завидуй ;)». Гокудера ловко перехватил бумажку в полете. Развернул, прочитал и разочарованно пожал плечами. На этот раз записка прилетела мне прямо в лоб. «Зомби! Пойдешь сегодня с нами на гору?» Мне нравился Гокудера. Нет. Не так. Мне очень нравился Гокудера. Открытость и горячность, из-за которых многие сторонились его, мне были очень близки. С ним было легко общаться – особенно по сравнению со сдержанными японцами. Умный, притягательно вспыльчивый, по-хорошему безбашенный… красивый, наконец. Единственным, но многочисленным недостатком Гокудеры были его друзья. Фанатичную привязанность к Саваде Цунаёши было сложно понять, но тот хотя бы был самым нормальным. А уж вместе все эти товарищи действовали на мой мозг экстремально разрушительно. Но я никогда не отказывалась понаблюдать за ними лишний раз, так как вокруг этого паноптикума творились какие-то крайне странные события. Я могла только строить догадки - по случайным оговоркам, обмолвкам. Догадки получались одна другой фантастичнее. Первый приз в конкурсе писем читателей журнала "Удивительное рядом" достался бы мне без борьбы. Была, конечно, и версия, что они страдают фигней. Для мальчиков их возраста это было практически нормально. Но в ситуации был каким-то загадочным боком замешан проклятущий Хибари Кёя, и это меняло дело кардинально. Да, он игнорировал прекрасную компанию и успешно строил их точно так же, как и всех остальных в школе. Тем не менее все они знали о нем что-то. Что-то, объединяющее их всех. А я оставалась снаружи круга света в блаженном неведении. Может, мафией они были картонной, но свою картонную омерту оберегали с завидным упрямством. Тщательно изображая равнодушие, я дозированными, осторожными вопросами пыталась раскручивать Гокудеру, но тот был удивительно уклончив и сдержан. С Ямамото было проще, но он либо знал слишком мало, либо интерпретировал события совершенно невозможным образом. Цунаёши шарахался от меня на километр, поэтому разговаривать с ним наедине я даже не порывалась. Любопытство разъедало как ржавчина. Сеансы разглаживания извилин, то есть взаимных походов в "сушечную" отца Ямамото, зоопарк или куда еще пошлет жизнь, раз за разом ничего не проясняли. Но я умела ждать. «Извини, занята. Привет тупой корове!», - написала я на листке. Выражение лица Гокудеры зеркально отобразило мое недавнее. Вот теперь в округе точно скисло все, что только могло скиснуть. С каждой секундой решиться на стук в дверь становилось все трудней. Как поход к стоматологу – чем больше оттягиваешь, тем страшней, а в итоге оказываешься в кресле с полной пастью кариеса и слезами на глазах. Интересно, почему знание не помогает совершать правильные поступки? Я опять подняла руку, постояла пару секунд… и опустила. Я сильно рискую, стоя так под дверью Дисциплинарного комитета. В любой момент может появиться кто-нибудь и обвинить меня в подслушивании. (Зря, кстати. Я попробовала, но ничего не смогла разобрать.) Пора было бросаться в воду. Тони или плыви. Я вдохнула поглубже и шепнула "файто". Постучать времени не хватило, но зато поднятая рука увеличила траекторию замаха. На внезапно возникшее ощущение присутствия за спиной тело отреагировало автоматически, как на тренировках. Удар локтем провалился в пустоту. До вывода о перекормленности паранойи я не успела дойти. Руку сдавили хваткой, ужасненько напоминавшей стальные тиски, - и выкрутили за спину самым неприятным образом. Зато теперь свободы маневра у нападавшего не было. Пинок в колено получился от души, увесистым. Освободиться не вышло - меня, видимо, собирались удерживать даже через труп. Чей - неважно. Третий шанс я не успела обналичить: противник решил, что со мной лучше не церемониться, и четко вмазал головой в дверь. Я еле успела отвернуться, чтобы спасти нос. В скуле что-то мерзко хрупнуло, картинка перед глазами подернулась рябью и поплыла. Резкая боль в заломленной за спину руке прорезала тускнеющее сознание. В ушах повис противный комариный звон. Отчаяние лихорадочным спазмом перехватило горло. Меня нашли. Отец оказался опять прав. Я расслабилась и кулём обвисла на нападавшем. От дикой боли в руке захотелось орать и рыдать в голос, но ему пришлось прижать меня к двери всем телом, чтобы хоть как-то зафиксировать в стоячем положении. Патовая ситуация. Теперь враг может держать меня, пока не устанет. А там я уже что-нибудь придумаю. Жаль, что она открывается не вовнутрь… Хотя если б Хибари был там, уже появился бы. Я ведь все-таки постучала, пусть и головой... Попытка не пытка. - Хибари! – зажмурившись, заорала я изо всех сил. От надежды, зазвеневшей злыми слезами в голосе, стало неловко и стыдно. - Сан, - после паузы ответил до боли знакомый голос прямо на ухо. Чувство собственного кретинизма никогда еще не было столь полноценным. - Хибари-сан… - покорно повторила я. Вот бы сейчас упасть в обморок! - Не придуривайся, - буркнул Кёя, крепче притискивая меня к двери. Горячее дыхание защекотало шею, посылая мурашки по спине. Он весь был горячим... и холодным одновременно. Невозможное, невыносимое сочетание. - Мы долго еще будем тупить? - спросила я чуть более агрессивно, чем собиралась. - А ты успокоилась? - его тон был ровен, но чувствовалось, что он поставил себе очередную галочку напротив моего имени. - Не знаю… - немного подумав, честно призналась я. - Когда узнаешь? - Когда-нибудь... Хибари слышно скрипнул зубами и выпустил меня. Я свалилась ему под ноги и согнулась в три погибели, глотая слезы боли. Плечо свело огненной судорогой. Чтобы войти в кабинет, ему пришлось отодвинуть меня в сторону дверью.