Я так больше не могу

      Легкий весенний ветерок взъерошивает волосы цвета соломы, и парень ёжится, оборачиваясь к подъезду, из которого он вышел минуту назад. Он всё ещё может вернуться, но разве он так поступит? Нет. Он будет делать шаг за шагом пока дом, в котором он провёл ночь, не скроется из вида, будет идти пока мысли и воспоминания о чём-то хорошем не останутся далеко за спиной.       Ваня делает первый нерешительный шаг от подъезда, а затем ещё один и ещё. В отличии от мыслей, кишащих в голове, дом с квартирой, где всё ещё спит кудрявый парень, быстро скрылся из вида. До центра идти ещё долго, но парень торопится, как будто боясь, что Серёжа уже проснулся и идёт за ним, для того чтобы затянуть его на эту карусель полной радости жизни. Ваня почти бежит, петляя между домов, проходя через дворы, огибая людей, что идут на встречу. Он боится, но не того что он задумал, а того, что кто-то решит остановить его. ***       Парень подходит к школе, в которой он должен был закончить свой одиннадцатый класс в этом году. Он смотрит на приветливо открытые двери, на небольшие кусты акации, что растут вдоль дорожки ко входу, на окна, в которых изредка промелькивают силуэты людей, и движется, но в обратном от этого места направлении. До места назначения каких-то двадцать минут ходьбы. Возможно, если бы Ваня знал, что в этот момент встревоженный Серёжа поднимает всех на его поиски, он бы не делал так много остановок. Возможно, если бы Ваня знал, как Пешков надрывая легкие бегает по дворам, он бы сделал всё быстрее, чтобы муки Серёжи закончились. Если бы он только знал, что своим поступком не прекращает муки, а убивает кудрявого парня вовсе.       Уже у дома Ваня тормозит и осматривается, краем глаза замечая у соседнего дома женщину с ребёнком. Они смеются. Женщина наклоняется к девочке, целует ту в лоб, и ребёнок, заливаясь смехом, бежит обнять свою маму. Ваню пробирает мелкая дрожь. Почему моя мама не любит меня так же? Из подъезда, возле которого он стоит, выходит мужчина и с недоверием осматривает Ваню, но ему сейчас всё равно на осуждающие и изучающие взгляды посторонних людей, он огибает мужчину и проходит глубь подъезда. Лифт ждать долго не пришлось, и он сразу же отправляется на последний этаж, мысли в его голове были подобно змеям, спутавшимся в один огромный ком. Они крутились, извивались и занимали всё пространство в его черепной коробке.       Со звуком остановки лифта остановился и поток мыслей. Внезапно Ваня осознает, что везде слишком тихо и спокойно: и в его голове, и на душе, и в подъезде. Лишь злость на несправедливость этого мира колючкой прицепилась к его душе и неприятно покалывала где-то внутри, заставляя парня делать шаг за шагом. ***       Ваня просидел у бортика крыши минут тридцать, рукой перебирая мелкие камушки и рассматривая небо над собой. «На небе пожар

И я совершаю прыжок со своего этажа»

      Он медленно и неспешно поднимается со всего места, небрежно переваливаясь через бортик почти наполовину. «Последний шаг, внизу батуты не лежат, а жаль

Там только люди малюсенькие мельтешат»

Ветер сильным потоком ударяет ему в лицо. Чувство свободы выглядит именно так? Интересно, будет больно? — Я убил в себе все, теперь дело за малым — убить себя вовсе мне только осталось, — поднимаясь на ноги, тихо шепчет Ваня и замирает, когда сзади раздаются шаги. — Стой где стоишь, — раздается за спиной, и Ваня оборачивается. Перед ним в метрах пяти стоит Серёжа запыхавшийся и бледный. Кудрявый парень осторожно тянет к Ване дрожащие руки и делает малюсенький шаг, чтобы не дай бог не напугать его. Ваня молчит и не движется: — Молю тебя, давай поговорим, давай успокоимся и поговорим, — Голос Серёжи тихий и дрожащий, во взгляде немая мольба пойти навстречу. Сейчас он выглядит так будто это он собрался прыгать, потому что Ваня слишком спокоен. — Я часто думал о самоубийстве, и вот наступил момент, когда я, как мне казалось, потерял страх. А причиной послужила не боль, которую нельзя перенести, а боль оттого, что мать меня не любит. Не проблема в любви, не чья-то смерть — ничего возможно серьёзного, у многих такая ситуация… — Серёжа смотрит с непониманием, на заговорившего парня, кажется сейчас в его голове сильнейший шторм из мыслей по типу «что мне сделать?» или «что сказать?». — На самом деле внутри я мёртв уже давно. Нет у меня ничего, что отличает человека от камня. Каждый день в моей жизни происходили такие ситуации, в которых я вел себя жестко и холодно по отношению к людям. Я иногда плакал даже, прикинь? Очень-очень хотел стать лучше, светлее, научиться любить, но не смог, — Ваня опирается на железную ограждающую конструкцию, идущую вдоль всей крыши, и смотрит Серёже прямо в глаза. — Я знаю, как тебе тяжело… — нерешительно начинает кудрявый парень, но не успевает продолжить. — Знаешь? Очень смешно… — Хорошо, ты прав! — повысив тон совсем немного, перебивает Серёжа. — Я не знаю и не понимаю твоей боли, но я знаю одно: ты за день стал очень дорог мне, стал ближе тех с кем общаюсь давно, меня к тебе как магнитом тянет, понимаешь? Я не хочу терять тебя, и я готов на всё, чтобы помочь. Я буду рядом, не обману и не предам, не оставлю одного, не заставлю чувствовать себя ненужным, лишь протяни мне свою чёртову руку! Серёжа срывается на крик, к горлу подходит тошнотворный ком, а на глазах цвета тёмного кофе проступают слёзы, эта картина и эти слова, что сказаны от чистого сердца цепляют и осаждают Ваню. Сейчас он впервые видит и слышит, что нужен кому-то. Правда нужен. Он отвлекается лишь на минуту на мысль о том, чтобы прямо сейчас остановить это, в реальный мир возвращает звук гнущегося металла. Видимо никто давно не следил за состоянием элементов крыши и одна из основных балок от старости прогнулась под весом Вани. Парень застыл в том положении, в котором находился, сейчас он почти на две третьих переваливался за бортик крыши, Серёже понадобилось каких-то пару секунд чтоб осознать, что происходит и двинуться с места к Ване, чтоб оттащить его.       Ваня смотрит вниз, где люди снуют туда-сюда и проезжают машины, поворачивает голову к Серёже который бежит к нему, между ними буквально сантиметры, всё как в замедленной съемке. — Извини… Балка ломается у основания. *** — Серёж… — тихий голос зовёт его, и картинка последних происшествий медленно растворяется, перед ним стоит встревоженный Коля и держит его за плечо, — Как ты? — Что произошло… Я был на крыше только что… Где мы? Где Ваня? — осматриваясь по сторонам в новом приступе паники подскакивает Пешков. — Тише-тише, ты в больнице, ты не помнишь? — Коля удерживает парня как может, и смотрит ему в глаза. — Ваню не выдержала железная конструкция на которую он видимо опирался, и он… Его больше нет, прости. Ты сразу позвонил мне, и я вызвав скорую приехал за тобой, потом ты отключился и тебя доставили сюда. Ты правда не помнишь? Серёжа смотрит на Колю пустым безжизненным взглядом, а слеза сорвавшаяся с густых ресниц тонкой дорожкой очерчивает его щеку. Он не верит. Он не хочет верить.       Впереди его ждёт курс восстановления и работы с психологом. А сейчас он откидывается на подушку и просит Колю оставить его, и тот послушно покидает палату, сообщая врачам, что Пешков пришёл в себя. Что мы чувствуем, когда теряем близкого человека? Боль, тоску, злость, растерянность? Все чувства перемешиваются, превращаясь в один комок, который застрял в груди… Мы не понимаем, что нам делать дальше, без этого человека? Как заполнить пустоту, которая поглотила нас? Говорят, что время лечит, а разве это так? Разве можно вылечить хроническое заболевание дорогими лекарствами?