Один счастливый час

Альбус тяжело оперся руками о подоконник, наблюдая, как сова, с тяжелой медлительностью взмахивая крыльями, направляется навстречу темно-розовому мартовскому рассвету. Ночь без сна и зелья бодрости нелегко давалась даже величайшему магу. Правда, Снейпу такие ночи выпадали регулярно, но Снейп ведь был еще молод… Дамблдор предпочитал писать в Нурменгард ночами. Потому что именно тогда, под воздействием усталости мозга и сопутствующей ей легкой эйфории воображения, в его письмах — в подборе слов, в построении фраз, в неуловимом духе, их окутывавшем, — появлялась некая доля подлинной искренности, флер истины, высказать которую прямо было делом невозможным и немыслимым. Вполне возможно — и даже почти несомненно, — что Геллерт стал бы читать его письма и без этой особой нотки, просто информации ради; но Альбусу хотелось производить впечатление человека, не утратившего за долгие годы чуткости и свежести чувств. Ему до сих пор хотелось производить впечатление на Геллерта. «Любовь — вот самая сильная магия», — подумал он вслед улетевшей сове, щурясь на разгорающийся восход. Потом усомнился в этом, потому что любовь в данном случае, конечно, давно отсутствовала, если вообще когда-то была. Дамблдор постарался спрятать родившуюся нежеланной фразу в самый далекий уголок памяти и забыть за ненадобностью.