Один счастливый час

— Ваши слова полная чушь, Альбус, — довольно желчно произнес Снейп. Как всегда. Он понятия не имел, что испытывали его коллеги, обращаясь к директору по имени. Он хотел бы знать. МакГонагалл, прямолинейная и практичная, как клетчатая «шотландка», — с каким чувством она произносит «Альбус»? Уважение, привычка, освященная временем, или столь же давняя безнадежная любовь, отвоевавшая для себя только вот это «Альбус», право на которое она теперь не отдаст без боя… да и вообще не отдаст? Флитвик — значит ли это для него хоть что-нибудь? Спраут, добродушная и грубоватая, как удобрения, с которыми она каждый день работает, — понимает ли она, что означает это «Альбус», ставящее ее, обычного преподавателя Гербологии, на одну ступень с величайшим волшебником века? Снейп не знал; он плохо разбирался в чувствах других людей. Однако он часто думал об этом — и о том, не слишком ли он склонен придавать значение самым обычным и самым заурядным мелочам? Но эти размышления доставляли ему удовольствие — странное удовольствие, возникавшее из подробнейшего анализа собственных чувств и реакций. «Ваши слова полная чушь, Альбус». Радость бывшего ученика, сбросившего форменную мантию и пробующего остро-пряный вкус взрослой жизни. Иллюзия интеллектуального равенства между талантом и гением. Дорого оплаченное и приобретенное в вечное владение право на искренность, на плохое настроение, на скептицизм по отношению ко всему и всем в этом и ином другом мире. И каждый раз — мгновенный всплеск давнего чувства преклонения, обожания, любви. Ему, несомненно, было нужно произносить это имя как можно реже, и поэтому из чувства противоречия он пользовался им при любой возможности. «Ваши слова полная чушь, Альбус». — Почему же, Северус? — с улыбкой. Как всегда. Он загоняет собеседника в ловушку самыми простыми вопросами, самыми невинными словами. Он принуждает высказаться и мгновенно находит изъяны и лазейки в чужой логике. Его «Северус» — один из способов заставить Снейпа быть откровеннее, разговориться, раскрыться. Но Снейпа этим не проймешь. Он слишком хорошо знает директора, чтобы понимать — тот все равно получит нужную ему информацию. И слишком хорошо знает себя — у него нет тайн, которыми стоило бы особо дорожить. А те, что есть, давным-давно упрятаны в несколько хрустальных флаконов — там, в подземельях. — Потому что великое мгновение на то и великое, чтобы не повторяться, — ответил он банальностью, в которую, тем не менее, пожалуй, верил, — прекрасно зная, что директор только и ждет его реплики, любой его реплики, чтобы высказать свою точку зрения. Хотя, возможно, ему действительно интересно. — А воспоминания? — Дамблдор смотрел в окно, сложив руки за спиной, но Снейп все равно чувствовал его взгляд — взгляд, которым смотрит на тебя летнее небо: заинтересованно-улыбчивый, равнодушный и пугающий при долгом вглядывании. Потому что сверху на тебя смотрит бездна. — Воспоминания, Северус! Дарованный нам способ снова и снова переживать давно прошедшее. Наша память способна создавать счастливые моменты заново, при этом очищая их от лишнего, от ненужных деталей, оставляя только квинтэссенцию счастья, чувство концентрированное, неразбавленное … — …ложное, — подсказал Снейп. — Воспоминание — все равно что даггеротип красавицы прошлого века. Красота осталась, жизни нет. — Когда же ты успел стать таким, мой мальчик? — Дамблдор, подойдя, легко, кончиками пальцев, коснулся его руки, и Снейп мысленно сжался. Любое вторжение в личное пространство делало его невероятно уязвимым внутренне, и Дамблдор, скорее всего, знал и это. — Воспоминания — мощная сила, — продолжал тот, отойдя на безопасное расстояние. — Именно воспоминания о мгновениях счастья используются для вызова Патронуса и для нескольких других, более сложных заклинаний. Я уж не говорю о ритуалах. Ты легко управляешься с Патронусом, Северус. Значит, и тебе есть о чем вспомнить? — Конечно, — согласился Снейп, дважды моргнув и аккуратно, но поспешно выставляя ментальные блоки — один за другим, будто в длинном коридоре хлопали многочисленные двери. Он действительно был талантливым зельеваром. Возможно, даже гениальным. Зелье Patronum, изобретенное им в обычной школьной лаборатории, имело рецепт изящный в своей простоте и неожиданный в композиции компонентов. Оно могло бы стать открытием — и, возможно, еще станет; если у него когда-нибудь найдется время и если к тому, несомненно, очень отдаленному моменту подобные разработки перестанут быть потенциальным оружием в какой-либо войне. Исходя из последнего, следовало, впрочем, что Patronum’у не суждено увидеть свет. Создавать Патронус обычным способом у Снейпа не получалось. Он предпочитал хранить необходимые воспоминания отдельно, оставляя в мозгу только слабый их отпечаток — выхолощенную черно-белую картинку. Так было надежнее — смешно, но в момент вызова Патронуса любой легилимент средней силы мог уловить очень личные воспоминания волшебника. Минуты счастья. Моменты слабости. Мгновения наибольшей уязвимости. Снейп ненавидел быть уязвимым, ненавидел тем более, что всегда был таким. В его зелье использовались чужие воспоминания, чужое счастье. Так было безопаснее. Главная заповедь шпиона — подстрахуйся, проверь, перепроверь и подстрахуйся еще раз. На всякий случай. И тогда ты будешь жить долго — скажем, до следующего вызова к Лорду. Или до очередного Визенгамота — тут уж как повезет.