Два демона

      Это была саламандра. Маленькая, темная, крепко вцепившаяся растопыренными лапками в спину. Въевшаяся в кожу. А еще — совершенно мертвая. Эта саламандра была ничуть не похожа на тех крохотных зеленых ящерок, юрких и живых, которые ускользали из рук, оставляя на ладони только длинный-длинный хвост. И на того маленького черного дракончика, которого пятилетняя Риза когда-то нашла в поленнице (она была уверена, что это дракон, но отец со свойственной взрослым прямолинейной жестокостью заявил, что это так, всего лишь ящерица, саламандра), тоже не походила.       Если уж начистоту, то это маленькое существо, огибавшее позвонок, было похоже, скорее, на какое-то четырехногое насекомое. «На паразита», — подумала Риза, отчаянно пытаясь высмотреть в переплетении незнакомых букв и идеально вычерченных окружностей что-нибудь еще. Хоть что-нибудь осмысленное. Собственное отражение не влезало полностью в зеркало над туалетным столиком, но Риза, рискуя свернуть шею окончательно, упрямо рассматривала свою спину, на которой, казалось, попросту не оставалось уже живого места.       Саламандра будто бы действительно дышала огнем, опаляя кожу. Незнакомые письмена плыли и перемешивались, размываясь в пелене слез перед глазами. Риза осторожно повернула затекшую шею, зажмурилась, кулаком размазала слезы по щекам.       «Вот ведь… Все еще больно», — пронеслось в голове. Риза шмыгнула носом. Слезы все равно текли из глаз — Риза не знала, почему. То ли от боли, вышивающей на спине кровавые узоры, то ли от страха.       Израненная спина заживлялась долго-долго. Кое-где оставленный отцом шифр даже кровил. Риза училась ходить заново — да и не только ходить, двигаться в принципе. Неосторожное движение все еще могло заставить резкую боль диким пламенем скользнуть по коже. Ризе казалось, что она горит. Вся, полностью, до кончиков пальцев. Прижатая ко лбу ладонь все никак не могла определить температуру тела. Лоб пылал, рука тоже ощущалась нестерпимо горячей. «Ожог на ожоге».       Самый ужасный ожог пришелся на сердце.       Правда была чудовищной, какой-то совсем неправильной, не вписывающейся в реальную картинку. Эта правда была словно выписана из старой сказки с плохим концом: такой, где сводным сестрам отрубают пальцы на ногах, а наглому принцу выклевывают глаза вороны. Так и тут: старый алхимик выжигает послание наследникам на спине у собственной дочери.       «Выжигает…» — само это слово не раз молнией прорывалось сквозь затуманенный болью рассудок, пока отец, склонившись над Ризой, кропотливо делал свое дело. С ювелирной точностью, пожалуй, слишком удивительной для такого усталого, изможденного тела — Риза прекрасно знала, как обычно тряслись у отца руки. Порой он даже не мог поднести ко рту стакан, не пролив ни капли.       «Выжигает…» — думала Риза, пока игла выцарапывала на коже что-то незнакомое, чужое, страшное. Рука отца (тоже незнакомая, чужая и страшная) крепко сжимала плечо. Риза пыталась вспомнить, использовал ли он когда-нибудь огненную алхимию при ней, но отчего-то вспомнить все не получалось. Потому-то и вертелось в голове это «выжигание». Слишком уж сильной была боль. Ни в какое сравнение с обожженной о чайник ладонью или впившимся в шею жалом осы.       Риза шумно всхлипывала в подушку, закусывая губы до мяса — лишь бы не закричать в голос. Отец работал молча, но громко переводил дыхание, и время от времени Риза слышала его обреченные усталые вздохи.       Возможно, прошел час. Возможно, два часа, может, даже часов десять. Боль изматывала и разрывала в клочья ощущения времени и пространства. «Это все плохой сон. Просто кошмар, который должен закончиться». Вот только кошмар не заканчивался. Риза отчетливо слышала ругательства отца — прямо над ухом — но не вникала в их смысл. Это был очень плохой сон, но почему-то именно в этом душераздирающем сне, в котором на ней по живому вышивали иглами, отец называл ее по имени.        — Будь сильной… Риза…       У него всегда был хрипловатый, резкий голос, но теперь привычный тембр ускакал куда-то вверх. Ризе он показался даже жалостливым. «Будто извиняется, — мысли плыли в тумане. — А за что ему извиняться?.. Разве… Разве не говорил он, что сейчас решается судьба целого мира? Разве был другой выход?»       Но она была послушной девочкой. Послушные девочки ведь не огорчают родителей, правда? Тем более, своего единственного родителя, жалкого и больного, исхудавшего, с бесноватым взглядом и дрожащими пальцами. Единственного родителя, который впервые за долгие годы посмотрел ей в глаза. И попросил ее быть сильной.       Отец тогда еще пожевал губами, будто хотел добавить что-то еще. По глазам Риза прочитала: «Ты и всегда была…», но этому не поверила. Было достаточно и одной фразы, чтобы затравленно не скулить под этими иглами, вонзающимися в плоть.       «Кошмар, который должен закончиться».       Потом Риза даже порвала ночную рубашку. Верить в случившееся не хотелось так отчаянно, что мокрые бинты на спине казались ненастоящими. Хотелось содрать их, а вместе с ними и этот бесконечный плохой сон, в котором было нестерпимо больно дышать, а надрывный кашель ломал что-то в груди.       Громадная фигура отца, между тем, снова скрючилась, и величайший алхимик своей эпохи, совершив это свое мрачное таинство, поглубже забился в свой панцирь. Точь-в-точь как какой-нибудь моллюск.       Риза знала, что отец болен. Он давно уже не выглядел на свой настоящий возраст и казался совсем-совсем стариком. Глаза как будто проваливались вглубь почерневших глазниц. Случались и припадки — внезапные вспышки, сопровождавшиеся обычно шумом и руганью. А еще отнимавшие слишком много сил. Иногда Риза думала о том, что если отец вдруг оступится на лестнице и грохнется вниз, то, возможно, разобьется насмерть. Да и в принципе — если упадет, то поднять это тяжелое тело будет ох как непросто. От своей бесполезности Риза была готова рвать на себе волосы. Хуже всего было то, что отец принципиально не хотел принимать никакой помощи. Даже от нее. Раздраженно отмахивался, когда она предлагала подставить плечо, причем с такой яростью, что рисковал потерять равновесие. В такие мгновения он снова становился тем самым детским кошмаром, великим и ужасным мастером огненной алхимии, который не стеснялся поднимать руку на бойкого ученика и держал Ризу в страхе одним лишь своим грозным взглядом.       Но вот в ту злополучную ночь он был другим. Тихим. И, может быть, немного торжествующим, если вообще сюда подходило это слово. А еще отчего-то то и дело в тусклых серых глазах проблескивал страх. Самый настоящий.       Риза с порога почувствовала этот страх (страх, который, наверное, обычно ему был неведом) и так и застыла в дверях отцовского кабинета.        — Проходи. Не стой как столб, — сухо проговорил он, глядя как будто не на нее, а насквозь. Но не успела Риза сделать и пары шагов, как он тут же ее одернул.        — Опусти-ка сначала портьеру.       Риза вздрогнула. Шторы уже были наглухо закрыты, но отец будто бы и не видел этого. Оставалось только соглашаться с любой странностью.       Она подошла к окну и расправила перепутавшиеся кисти портьеры.        — Да, да, вот так, — закивал отец. — Постой, а дверь ты закрыла?        — Да.       Он вытянул шею, пытаясь проверить это, не поднимаясь из кресла, и, удостоверившись в честности Ризы, снова кивнул.       По спине пробежал холодок. В доме они были вдвоем. Никого постороннего и быть не могло — еще с весны Риза выучилась обходиться без прислуги и, по сути, теперь держала все хозяйство в своих руках.       «Все хорошо, — поспешила она себя успокоить. — Он всегда был мнительным и выдумывал всякую ерунду. Все хорошо».       Снаружи завывал ветер и жалобно скрипели неплотно привинченные старые ставни. Вместе с обеспокоенным взглядом отца и его всклокоченным видом все это заставляло Ризу чувствовать себя не лучшим образом.       Отец, словно прикованный к своему креслу, продолжал раздавать указания.        — Возьми стул в углу. Поставь вот сюда… Ближе. Да… В ногах правды нет. Садись.       Риза опустилась на сидение стула, машинально скомкав в руке ткань юбки. Надвигалась гроза. От отца разве что не пахло электричеством. Он пристально посмотрел на нее, как будто вначале попросту не узнал, затем удовлетворенно потер подбородок, потянулся к папке, лежавшей на краю стола, и начал медленно ее расшнуровывать.        — Как думаешь, правда будет война, а? — неожиданно спросил он. Риза удивленно заморгала. Нет, ну вот чего-чего, а этого он точно знать не мог! Еженедельная пачка газет каждый раз оставалась проигнорированной. Дом он не покидал, наверное, тоже с мая или даже апреля. А еще бесстыдно обрывал Ризу, когда за ужином она неловко пыталась завести речь о том, что же все-таки творится сейчас в городе. Отец по собственной воле избрал отшельничество. У Ризы пылали уши от смущения, когда какой-нибудь незнакомец в торговой лавке отпускал ехидные замечания о том, что старый Хоукай совершенно спятил.        — Ну, если даже и будет, то до меня она добраться не успеет, — хрипло ответил он сам себе. — Отойду на тот свет раньше.       Риза знала, что старики, в общем-то, довольно часто задумываются о смерти и говорят о ней, как о чем-то обыденном. Но несмотря на внешний вид и все свои болячки, отец ведь совсем не был стариком! У него едва-едва только начала пробиваться седина.       Риза решительно вздернула подбородок.        — И вам не стыдно думать о таком?       По старой привычке (Ризе в свое время полагалось стать «леди Элизабет» с безупречным воспитанием, но вот нынешнее финансовое положение вдребезги разбивало эти давние мечты отца) она называла его на «вы». Но уже не боялась противостоять ему в открытую — в этом сыграли свою роль и путешествие в столицу, и неожиданная близость с отцовским учеником, который по своей отчаянной безрассудной смелости покинул их дом чуть ли не со скандалом.       Возле южных границ Аместриса уже кипели первые сражения, и неосторожное воспоминание о Рое Мустанге кольнуло в сердце. Улыбнувшись на прощание, искренне, но не без этой своей лихой дерзости, он пламенно пообещал, что пополнит ряды солдат, как только научится держать оружие в руках.       Отец прищурился.        — Мальчишка был прав. Как алхимик я давно уже мертв, так что глупо это отрицать.       Их взгляды встретились, и у Ризы загорелись щеки. «Бывает же так… Вспомнили об одном человеке одновременно».       Несколько лет назад они торжественно пообещали, что будут писать друг другу. Но письмо от Ризы с поздравлениями (юношу, в конце концов, успешно зачислили в Военную Академию) было последним — дальше писать просто не хватало смелости. У него была теперь совсем другая жизнь. Недаром же самодовольно бросил отцу в лицо, что их дороги все-таки разошлись.       Вот только потом Риза ненавидела себя. И с каждой новостью с фронтов эта ненависть только становилась сильнее. Молодых военных вполне могли отправить в горящую точку в качестве пушечного мяса, и осознание того, что где-то там будет сражаться на смерть тот мальчик, что когда-то учил Ризу стрелять из рогатки, пробуждало ноющую боль в груди.       Отец наконец расправился с узлом на своих рукописях и высыпал на стол желтые бумажные листы. Риза привстала, чтобы рассмотреть повнимательнее: бумага, которую отец раскладывал на столешнице, была вся исписана убористым почерком. Когда-то у него действительно была твердая рука. Свои исследования он начал проводить, наверное, задолго до рождения Ризы, поэтому она даже не сомневалась, что эти листы явно могли похвастаться солидным возрастом.       Порыв ветра снаружи подхватил разболтанную ставню — послышался приглушенный грохот. Риза потянула на себя крайний лист бумаги, подняв глаза на отца.        — Можно?        — Конечно. Я же специально распотрошил эту папку, чтобы ты посмотрела.       Риза опустила взгляд на рукопись. «Шифр», — тут же скользнула мысль. В уголке листа выцветшим чернильным пятном примостилась маленькая темная саламандра.       Отец издал краткий смешок.        — Что, не выходит прочесть? Ну, так разумеется! Не зря старался. Знаешь, сколько жизней человечество захочет отдать вот за эти листочки?       Риза почувствовала, как задрожали пальцы. Хоть бы не порвать бумагу!       «Это же… Нет, быть не может… Он надо мной смеется? Почему показывает именно мне, если я тут и слова не разберу?»        — Догадалась? — хрипло спросил он. — Еще бы ты не догадалась, у тебя все-таки есть голова на плечах.       «Комплимент?» — ошарашенно подумала Риза. На сером лице отца весело плясали теплые блики от свечки. На лице, которое за мгновение точно окаменело. Он беззвучно пошевелил губами, потом скривил рот в больной, некрасивой усмешке.        — Вся огненная алхимия. Вот здесь.       Он похлопал ладонью по пустой картонной папке.        — Сегодня мы с тобой напишем завещание.       Риза встрепенулась, выронила листок из рук и гневно посмотрела отцу в глаза.        — Хватит так говорить! — голос у нее дрожал, но она добросовестно пыталась взять себя в руки. Челка упала на глаза.        — Успокойся…        — Как я могу быть спокойной, когда вы говорите о своей смерти?        — Я уже мертв, — серьезно произнес он. — Послушай меня, Риза. Когда алхимику больше нечего предложить этому миру, он умирает. Я довел-таки до конца свое дело. Вот. Посмотри сюда.       Он провел ладонью по воздуху в паре дюймов от разложенных на столе листов. Будто бы не решался снова коснуться собственных рукописей. Риза застыла. В голове все еще не укладывалось. Неужели, дело всей его жизни?..        — Я был единственным огненным алхимиком. Двух огненных алхимиков быть не может. Поэтому когда я умру…       Вдруг его глаза сверкнули, и он прогремел, резко повысив голос:        — Не смотри на меня так! Когда я умру, ты должна будешь выполнить то, что я скажу. Создать его. Создать нового огненного алхимика на замену такому ужасному человеку, как я.       Риза закусила губу. Отчего-то захотелось дать волю слезам — отец давил на самое больное и уязвимое место. Все эти годы Риза лезла из кожи вон, пытаясь рассмотреть в своем демоне родного человека. Сейчас же отец ухмылялся особенно гадко.        — Между прочим, большая честь… Да… Именно так! — с этими словами он вытащил из общей кучи один листок, который до этого прятался где-то под остальными, и сунул Ризе чуть ли не под нос. На бумаге всем тем же нечеловечески аккуратным и точным почерком был выведен орнамент из окружностей, заполненных текстом. Между пересечениями кругов пряталась маленькая огненная ящерица.       Риза понимала, что еще чуть-чуть, и она попросту безжизненно осядет на стуле. Шутка ли? Отец собирался сделать ее наследницей всех своих трудов. «Дело всей его жизни… Неужели я… стала настолько важной?»       С раннего детства она усвоила на отлично, что от алхимии ей лучше держаться подальше. «Ты ничего в этом не смыслишь», — безапелляционно выдавал отец. И прожигал взглядом насквозь, если ей вдруг нечаянно удавалось стереть часть мелового круга или уронить один из его бесценных томов во время уборки. И вот теперь такая честь…       Она не успела спохватиться, как отец схватил ее за руку. Рука Ризы утонула в крепком обхвате узловатых ладоней.        — Я доверяю тебе результаты всех своих исследований. Отнесись к этому серьезно. Ты даже представить себе не можешь, насколько ужасающая эта сила. И если тайна огненной алхимии попадет не в те руки, то может произойти такое, что тебе не снилось и в самых жутких кошмарах.       Его руки сжимали ладонь Ризы, наверное, слишком крепко, но она слушала как завороженная. Огонек свечи уже расплывался перед глазами в мутное оранжевое пятно. Снова грохнули ставни.        — И даже конец света, — мрачно провозгласил отец.       Риза сглотнула.        — Я обещаю. Я сделаю все, как вы скажете, — глухо проговорила она.        — А иначе и быть не может.       Он промычал еще что-то бессвязное и вороватыми движениями стал собирать разбросанные листки в одну стопку. Повернул один лист к себе, снова скривил губы, сложил лист пополам и всучил Ризе.        — Ну-ка подержи.       И стол, и кресло задрожали как во время землетрясения, когда отец выпрямился во весь свой великолепный рост и, ухватившись за столешницу, стал выкарабкиваться из-за стола. Рак-отшельник, что вытряхивает себя из раковины.       Взгляд Ризы был прикован к стопке бумаги у него в руках. Отец перехватил ее взгляд и потряс бумагой над головой.        — Огненная алхимия! — объявил он. — Огненная алхимия отправляется в огонь. И каким-то совершенно бойким, неожиданно живым движением он швырнул свои рукописи в камин. Языки пламени мгновенно охватили бумагу со всех сторон.       Риза стояла с широко открытыми глазами. Результаты исследований, над которыми ее отец трудился всю свою жизнь, буквально превращались в пепел. «Сумасшедший», — в ужасе подумала Риза. До нее не сразу дошло, что одну из страниц она все еще сжимала в руках.        — Вот ведь, а говорят, что рукописи не горят. Горят, да еще как!        — Что вы сделали? — беспомощно пролепетала Риза.        — Уничтожил улики.       Он тяжело прошествовал по комнате и остановился за спиной у Ризы. Тяжелая ладонь легла ей на плечо. От хриплого шепота отца на макушке зашевелились волосы.        — Ты пойми… Другого выхода нет. Я не могу рисковать настолько. Тебе придется стать…       Конец фразы Риза не расслышала. Двигаясь как в тумане, она развернула лист, который все еще держала в руках. Последний уцелевший. Спасенный от огня.        — Будет больно, — проговорил отец. И то ли он действительно сочувствовал ей в этот момент, то ли воспаленный перепуганный рассудок сам придумал это, но Риза отчетливо услышала тихое всхлипывание.