Новые неудачники

Мигель Альварес — так зовут его нового соседа. Ален узнает об этом во время вечернего счета. После первого короткого обмена репликами они с Альваресом больше не разговаривают. На самом деле его сосед почти все время спит: отключается еще до того, как свет вырубают, просыпается перед самым отбоем, умывается, некоторое время осматривает Изумрудный город и снова засыпает. Ален не может уснуть. Он чертовски устал, но он лежит и пялится в потолок. Оказывается, по ночам на втором этаже еще светлее, чем на первом. Верхний свет отрубают, однако ночь в тюрьме — это не настоящая темнота. Когда звучит отбой, включаются ночные лампы, и тусклый жидкий свет заливает стеклянное пространство. Приглушенная подсветка, шаркающие шаги охранников и фонари, которыми они просвечивают их аквариумы во время обходов — все это сводит с ума. Ален выдыхает, сворачивается в клубок и натягивает одеяло на голову. Его сосед все так же беспробудно спит. Ален прислушивается к чужому дыханию, ровному и глубокому, и понемногу успокаивается. Вряд ли он сможет уснуть, потому что, несмотря на голос разума, говорящий, что сонный, явно одурманенный какими-то лекарствами Альварес не нападет на него, Ален все равно не доверяет чужому присутствию. Но он пытается. Ален разворачивается из своего защитного рогалика, раскидывает руки и ноги, вдыхает медленно и глубоко, ощущая, как грудная клетка раскрывается, как ребра натягивают мышцы и кожу. Потом он выдыхает, длинно и полно, живот сдувается, проваливается, ребра сжимаются, и даже горло перехватывает от нехватки воздуха. Ален снова вдыхает. Хорошо. Это начало. (Снизу по-прежнему не раздается никаких звуков). Дело в том, что Ален может уснуть, если постарается, он умеет это делать: расслаблять свое тело и свой разум. Но он не хочет. Если он расслабится, что произойдет? Он знает, что в этом нет никакого смысла, знает. Если он не отдохнет нормально, то днем не сможет быть начеку и не успеет отреагировать, если что-нибудь… если что угодно пойдет не так. Одно случайное столкновение с нацистом или байкером, и все может закончиться чертовски плохо. Он должен поспать. Дыхание внизу прерывается паническими бессвязными звуками, кровать вздрагивает один раз, потом снова и снова. Ален садится, смотрит вниз — Мигель Альварес сидит скукожившись, царапает свою голову, и не совсем ясно, проснулся он или нет. Ален не знает, что с этим делать. Он сомневается, что этому парню нужна его помощь. Как Альварес отреагирует, если он спустится вниз и предложит — что? Чем он может помочь? Может быть, здесь вообще принято игнорировать такие вещи. Внезапно Альварес поднимает голову и смотрит на Алена, его черные глаза блестят в свете ночных ламп, и на секунду Алена охватывает ощущение угрозы, так что он с трудом сдерживает желание отшатнуться. Черт, лучше бы он вообще не вставал и просто сделал вид, что ничего не происходит. — Я тебя разбудил? — голос его соседа звучит полухрипом. — Я не спал. — О. Почему? — спрашивает Альварес, и Ален теряется, не понимая, как ответить. Это очевидно, разве нет? Уснуть в крошечной клетке с другим человеком, новым, чужим человеком — это страшно. Неужели они не боялись, когда только попали сюда? Только ему здесь страшно до усрачки? — Ты вообще-то дерьмово выглядишь, знаешь? Тебе не помешало бы поспать, — совершенно беспечно добавляет его сосед, и Ален — он просто не справляется с этим. Он выдыхает коротко и резко, и это почти смех, но также это отчаяние, потому что, очевидно, такие, как Альварес, действительно не боялись засыпать здесь в свою первую ночь и во все последующие ночи. — Ты тоже выглядишь, как дерьмо, — говорит Ален, просто чтобы не молчать, но это не совсем ложь. Альварес только что проснулся от кошмара, он весь в поту, а на его руках и шее даже в полумраке видны длинные темные линии — следы от ногтей. Альварес смеется, почти каркает, хрипло и весело. Когда он встает со своей койки, Ален вздрагивает (он ничего не может поделать, это инстинктивный страх). Но парень не подходит к нему, он умывается, потом засовывает голову под кран, фыркает, встряхивается, поворачивается и прислоняется к стене. Ален свешивает ноги с кровати, поддевает ногтями шов тонкого матраса, дергает нитки, засовывает пальцы внутрь и чувствует мягкие комки ваты. — Значит, у тебя проблемы со сном? — спрашивает Альварес. — Значит, у тебя тоже? — вместо ответа говорит Ален, и он не знает, зачем провоцирует соседа. Может, чтобы выяснить наверняка, на что этот парень способен, и где границы, которые нельзя пересекать. Однако Альварес смеется, будто Ален говорит что-то забавное, а потом спрашивает с любопытством: — Ты спал, когда тот чувак напал на тебя? — Нет. — Ты меня боишься? Альварес говорит из полумрака, и его голос как сухая земля, а глаза блестят, как у животного, и Ален все еще видит эти черные линии царапин на руках и торсе. Вопрос о страхе кажется излишним. — Конечно, боюсь, — отвечает он (ложь будет очевидной и бессмысленной). Альварес издает странный звук, будто его удивляет честный ответ. — Тебе часто снятся кошмары? — в свою очередь спрашивает Ален, потому что кажется, что его сосед положительно реагирует на подобный обмен в стиле «моя правда на твою». — Бля, да. Думаю, я поджарил свой мозг этим синтетическим дерьмом, которое... Не важно, тебя все равно здесь не было. Короче, теперь наш мудацкий врач дает мне какие-то херовые лекарства, потому что наш мудацкий губернатор экономит на заключенных, — Альварес непринужденно выдает эту историю, и Ален... что ж, на самом деле, с этими вещами Ален сталкивается довольно часто. Это знакомая территория, поэтому он кивает, не лезет глубже в чужие боль и досаду и спрашивает спокойно: — Ты еще сможешь уснуть сегодня? — Хер знает. Наверное, — Альварес пожимает плечами. — Оказывается, это не так уж плохо — поговорить с кем-то, когда просыпаешься посреди ночи. Знаешь, отвлекает от всей этой поеботы в моей голове. Он пересекает их тесный аквариум, и Ален видит, что Альварес все еще напружинен, будто темная энергия ночного кошмара до сих пор бурлит в нем. Он подходит к стеклу, опирается на него и смотрит наружу, перекатываясь с пятки на носок. Ален следит за движениями, и его взгляд сам собой поднимается на черные строки, рифмой бегущие по пояснице. Он щурится, но почти не может разглядеть слов в темноте. Что-то про страх, «мои кости» и — свет падает удачно, и Ален читает «я жажду узнать, каким человеком я был...», а потом отворачивается, потому что строки соскальзывают совсем низко, и это плохая идея — так откровенно разглядывать чужое тело. (Даже на свободе это было бы плохой идеей, но в тюрьме тем более). — Ты можешь не париться насчет меня, — говорит Альварес. — Мне не нужна сука, я не занимаюсь таким дерьмом. Я просто хочу спокойно прожить следующие шестьдесят — или сколько мне там отмерено — лет и умереть. По лестнице пробегает луч фонаря, и они видят тень охранника, вышедшего на ночной обход. Альварес быстро скользит обратно в постель, Ален ложится, отворачивается и накрывает голову одеялом. Может быть, Альварес врет. Может, он просто хочет усыпить бдительность Алена, но — ему в любом случае надо поспать. К тому же, Ален понимает, что на самом деле хочет поверить этому парню. Он хочет верить, что ближайшие несколько лет проведет не бок о бок с насильником, а с кем-то… Неизвестно, с кем, на самом деле. (Что сделал Альварес? Почему он весь покрыт шрамами? Почему никто не осмеливается зайти в его капсулу даже при том, что он почти все время спит?) Кем бы ни был Мигель Альварес, что бы он ни сделал, сейчас он выглядит обычным парнем, вымотанным до самых костей. Но при этом спокойным и — почти дружелюбным? Ален чувствует, как в нем поднимается глупая надежда. Он хочет найти в этом месте нормальных людей, кого-то, с кем он сможет — что? Разговаривать? Поддерживать обычные человеческие отношения, такие же, как за пределами тюрьмы? Ален вздыхает и переворачивается на другой бок. Боже, о чем он думает? Будет большой удачей, если его просто не убьют и не покалечат за эти четыре года.