Молчи

Я погружен в нирвану, слышу едва уловимый шепот у самого уха, чувствуя как он доносится будто с далека, но в тоже время, легкой дорожкой языка у мочки уха. Прикусывает мягкую кожу, наслаждается моим ответным тихим стоном. Чужая рука блуждает на члене, на бедрах, что слегка покачиваются из стороны в сторону ровными движениями, беря меня полностью, насаживаясь до основания. Я почти поворачиваю голову, но не смею смотреть назад, роняя голову на подушку, застонав болезненно, чуть всхлипнув, произнося имя вслух. Я сжимаю хлопковую ткань меж пальцев, а человек позади меня приподнимается, отстраняясь, смотрит в упор в черные глаза, что наполнены влажным вожделением. - Что ты сказал? Спрашивает он, моментально вскакивая с кровати и отстраняясь. Натягивает синие джинсы, так не дождавшись моего ответа, выходит прочь. Я краем уха слышу как хлопает входная дверь и звук отъезжающей тачки, что была припаркована у моего дома. Тихо вздохнув, я откидываюсь назад, мысленно зачеркивая очередную пассию, которую я оставил неудовлетворенной. Ложусь на спину, смеюсь в пол голоса и беру сигарету в зубы, подкуриваю, выдыхая едкий дым в пустоту. Я стал курить почти так же быстро, как копы забрали тебя в отделение. Я стал шлюхой так же моментально, как те же самые копы затащили тебя в пожизненное заключение. Мне сейчас двадцать шесть, а тебе тридцать пять. Я давно тебя перерос... Как и хотел когда-то... Во всем. Во всех извращениях. Но твои отголоски, все так же прослеживаются тонкой пеленой, оставаясь дымчатой влагой на покусанных губах. Блуждают по границам моего сломленного рассудка и немым шепотом прошлого. Тот мудак, что выбежал с почти громким криком за дверь, моя очередная игрушка на ночь. Или я его... Я запутался, но так ли важно это сейчас? Он - очередной пасынок моей несдержанности и яркой мимолетной похоти. Очередная проблядушная кукла в лице того, кто проходит в мою фирму через постель. Я теперь большая шишка, начальник. Классный Босс. Которого, на удивление, имеют все, кому не лень, заведомо зная, что я подставляю задницу, а не они мне. Слухи быстро разносятся по миру, а в нашем городе и подавно. Я почти огорчил половину женского населения, что так яро хотели пробиться в мой коллектив путем короткой юбки. Но увы, она смотрелась бы на мне намного сексуальнее. Блондины, брюнеты - не важно. Все это со временем перестало иметь всякий смысл. Все сводилось к одному. Жалкие и ничтожные людишки не могли удовлетворить меня по полной программе. Я просил не ограничиваться в своих утехах, предлагая и зазывая в кровать, после ужина в ресторане. Просил не сдерживаться и "прокатиться" на мне по полной программе. Но, я всегда чувствовал в их лице, эмоциях и действиях некий ступор. Они все как один боялись причинить мне хоть какую-то боль. А жаль... Я гнал с постели каждого, кто смел меня жалеть, кто был нежен и боялся причинить дискомфорт. Очередные проходимцы тряслись за должность и место, которое, увы, никогда не получат. В этом и заключалась вся несуразность. Лица менялись каждый раз, одни за другими, так не похожи друг на друга, но так схожи в эмоциях, как только я хлопал дверью перед самым носом каждого, говоря острое: - Нет.                   *** Мое имя прошлось стыдливыми обрывками газет, высоким голосом журналистов по всем каналам областного Тв. Пытливыми, но заинтересованными полностью, вопросами моих психологов и психиатров, что менялись один за другим. С того дня, все знали кто я такой. Мне сочувствовала каждая собака в подворотне. Я видел жалкие взгляды людей в школе, что подходили ко мне чередуясь, выражая свое мнимое беспокойство. Этого я ждал? Разве не этого я так долго хотел? Я мечтал и грезил днем, чтобы все узнали правду и вот, я стою открытый, полностью обнаженный перед публикой. Я счастлив? Нет, конечно... Меня тошнило с каждым новым утешением и словами поддержки. Меня вновь тошнило от собственного имени... Я смотрел на Сакуру, что боялась подойти ко мне, но переборов себя, прислушиваясь к советам подруг, сделала это. Ее извинения мне лезвием по ушам, так же неправдоподобно и жалко. Я лишь взглянул на нее и ухмыльнулся, говоря о том, что она не виновата. Да и что мне все равно. Все равно как и на всех остальных. Меня стала бесить их откровенность и напыщенная жалость к моей персоне. Какого черта, все ведут себя так, будто я умер? Вся эта показуха вбивала очередной гвоздь в мой гнилой гроб еще сильнее. Я чувствовал себя отвратительно, с каждым чередующимся сожалением. Мне почти стало мерзко от самого себя, пока однажды я не услышал как парни со старшей школы кричат мне вдогонку, что я просто шлюха, и заслуживаю быть выебанным собственным братом. Я ожил, выпрямляясь в спине, обернулся на секунду и поблагодарил их улыбкой, слыша в ответ все, что думают обо мне те, кто действительно не лицемерил. Я прокручивал их слова из года в год. Клеймо на лбу ожило, вновь зажглось ярким пламенем. В моей голове кружили все фразы и мысли, что серебряной тягой сплетались в едино, сжимая правое запястье. Ухмылкой на лице, глумливой улыбкой на губах. Я ненавидел все то, что произошло со мной и одновременно хотел, чтобы все вновь повторилось.... Я стал местной шлюхой уже к окончанию универа. Все так же подставляя задницу всем, кто хоть каплю смог меня заинтересовать. Но все было не то.... Будто, не хватало чего-то... Я практически бился головой об стену, стал смотреть ненавистное мне порно, не понимая, чего же мне, черт возьми не хватает! Все, кто имел меня были ко мне добры, абсолютно все, хотели со мной отношений, но... Я не хотел. Это было так глупо и смешно одновременно. Мерзко было слышать такие громкие слова от людей, а потом чувствовать как они моментально отпускали мою руку, когда вдогонку нашей "парочке" в мой адрес лилась нецензурная брань. Будто все те, кто хотел быть со мной не знали ничего до этого обо мне. Или же боялись опорочить самих себя? Но ничего. В этом я вам и сам могу помочь. Это стало сравнимо с игрой, где я в любом случае выходил победителем. Я хотел чувствовать их сомнения и колебания. Слышать как ломаются кости о жесткость реалии последствий. Видеть в глазах стыд и чувство вины за содеянное, когда каждый из них смотрел в бумажник, видя фото жены и детей. Они все как они бормотали мне одно и тоже, собираясь домой после жаркого секса. Все болтали о своих женах, но никто так и не смог сопротивляться второму разу, с помощью жадного натиска моих длинных рук. Я был тем - кто обладал. Даже если я подставлял задницу. Это было ничем, по сравнению с обладанием и полной победой, когда человек напротив все же решившись меня поиметь, кончал в тугую резинку и оправдывался последними силами, что он "не такой". Жалкий... Такой же как и все, что были "до" него и "после". К двадцати пяти годам я купил квартиру, схожую с той, что снимал брат, когда-то. Белую, маленькую студийку. Купил большой крузак и катался в нем вдоволь, как и хотел всегда, высаживая новую пассию у дома. Прямо к его беременной женушке. Прощался и улыбался тому, кто кончал мне в рот десятью минутами ранее. Я забывался со временем. Утопал в алкоголе, мужчинах, наркотиках и деньгах. Наслаждался своей должностью по полной. Червем в душе, ползающим прямо у сердца. Всхлипывал по ночам от всего перечисленного, зовя того, кто был мне поистине необходим. Наруто покинул меня, как только заиграла природа и красивая девчонка с ровной челкой поманила его пальцем в новый город. Он обещал писать и созваниваться, но так и не выполнил свое обещание. Я строчил ему смс, на которые не получал ответ, в один момент заблокировав блондина везде, поняв, что без толку жду ответа. Человек, что спас меня, обещая быть рядом, разом покинул меня с первой короткой юбкой. Или же ему были противны слухи обо мне. Или же моя новая (или нет) роль шлюхи ему была не по нраву, и он просто решил спустить все на "нет". Мои родители развелись через год после суда. Мать постоянно истерила и обвиняла отца. Отец же не хотел слушать надоедливые нотации, по тихой слиняв, оставив нас одних. Не дав номера и какой-либо информации о себе. Он не смог это пережить. Не смог осознать того факта, что воспитывал всю жизнь педофила и насильника. Я его понимаю, поэтому, в отличие от матери не стал даже пытаться искать. Мама далась в католицизм, уволилась с работы, большую часть времени проводя в церкви, как она сама и говорила: "Замаливать грехи". Я смеялся внутри себя, не в силах обронить ни слова в глаза. В Бога я не верил. Она ходила к брату на "свидания" почти каждые пол года. Говорила мне о прощении и что я должен отпустить все свои грехи и наконец, поговорить с братом. Несла бред о том, что Итачи раскаивается и хочет увидеть меня, чтобы попросить прощения. Я смеялся и забывался в очередном баре, каждый раз после таких разговоров. Мне казалось, что она не чувствовала никогда вину брата. Будто бы это я, был тем человеком, что совратил ублюдка и раздвинул ноги. Мама никогда не переставала видеть в брате идеал, вплоть до своей смерти. Я смеялся, забывался в пороках, все так же отчаянно не веря в Бога. Я не верил в того, кто позволил сотворить со мной такие вещи. Я отмахивался, находя очередную замену чувствам, в стакане или запрещенных веществах. С годами я погружался все сильнее, меня тянуло с омутом и с головой, я падал в саму бездну порока и поглощающей ненависти. В последний год мысли о смерти стали посещать меня все чаще. Я просыпался и не видел мира без сигарет и стопки другой. Поворачивал голову и едва касался кончиками пальцев края холодной подушки. Я не знал сам, о чем думаю. Но точно знал одно. Если в Бога я не верю, может, поверю в Дьявола? *** Оказавшись у здания тюремного заключения, громко вздыхая, попросил вышестоящих пропустить меня и дать право на "один разговор". Служащий закатил глаза, презрительно щурясь. Он явно узнал меня, пропуская внутрь. Тюрьма напоминала мне ту же церковь, завлекая своей тишиной. Я шел вдоль кабинетов и полицейских, что пристально наблюдали, прильнув глазами к костюму, что не могли бы себе и позволить, на всю годовую зарплату. Меня это смешило, как и сам факт того, какого черта я сижу на дешевой табуретке, ожидая когда прозвенит звонок. Ожидание вновь убивало. Мои руки тряслись, сердце комом засело в горле, но я обманывал себя до последнего, пытался сделать самый надменный вид, из всех, что у меня почти получался ранее. Прошло двенадцать лет.... А я все так же убивал себя и лгал, что мне плевать. Я кручу серебряный браслет на правой руке и теряюсь в секундных ожиданиях. Веду себя как ребенок, едва не вскочив с места, замечая макушку длинных и черных волос. Итачи не видит меня, взгляд его уставлен в пол. Наручники сжимают запястья так, что я вспоминаю его игры в собственной комнате, почти ощущая болезненность натиска. Он садиться напротив, не поднимая глаз. Я морщусь от ненависти и воспоминаний. Вижу черные, залежавшиеся круги под глазами, схожие с моими ранее. В те дни, когда я не мог уснуть... Брат не поднимает взгляда, смотрит около минуты в никуда, опустив голову. Ему наверняка приходилось смотреть на сотню журналистов, камер и людей, что ненавидели его, но хотели встречи. Его взгляд уставший, он сильно изменился за то время, что я не видел его. Я касаюсь каждого сантиметра лица и ловлю каждый усталый вздох. Мое сердце трепещет, а глаза наполняются влагой. Я проигрываю сам себе и роняю горячие слезы, сдерживая дыхание. Итачи поднимает на меня глаза, зрачки расширяются, он медленно прислоняет руку к стеклу и плачет, видя как мои слезы бьют острым ключом. Я раскалываюсь на тысячи осколков, зеркало моей души бьется об пол. Меня кружит эйфория и черные глаза, и я не верю, что вновь могу вздохнуть полной грудью, опуская все противоречия. Горячие капли остаются на холодной поверхности стола. Он смотрит на меня так, как никто никогда больше не смотрел на меня.... В самую душу, в самый порок, в глубину моего существования. Я теряюсь в теплоте глаз и не могу перестать улыбаться. Несдержанная улыбка озаряет уставшее лицо, я беру трубку и слышу голос, от которого мурашки по коже. - Здравствуй, Саске.... Я слышу томный голос и понимаю, что слышал его во снах все это время. Голос, за который бы я отдал все на свете. Итачи широко улыбается, почти смеется, но плачет, и я не сдерживаюсь улыбаюсь в ответ, не в силах оторвать взгляда от черных глаз. Мышцы лица напряжены и Итачи смотрит на меня в упор, самой искренней любовью. Я кладу руку на стекло, а он кладет ее с обратной стороны. Мы уединяемся сквозь мельчайшие сантиметры дурацкого пластика, но и этого достаточно чтобы забыться. Забыть разом всех, кто был его дешевой заменой. Забыться в ненастоящем прикосновении. Я мог бы забыть все, но только не его одного... Я вновь плачу, хочу прижаться, окунуться в объятья, шепчу нервно в трубку, спустя двенадцать, чертовых лет. Признаваясь больше самому себе. - Ты мне нужен.... Произношу я, переставая, наконец, лгать себе и всему миру, поднимаю глаза и уже не боюсь его реакции. Я хочу быть с братом так же, как и хотел быть всегда. С ненавистью и осторожностью смотря на совершенство в людском обличии. Я млел от каждого прикосновения и провоцировал его, казалось, специально. Я пал на колени перед своим "хранителем", совершенно забывшись перед собственным началом. Я хочу признаться, наконец, гребанному миру, что я был рад! Я рад всему, что произошло со мной! Я счастлив! Я хотел этого! Я всегда ждал и надеялся на данный исход событий, пусть и в лице моего собственного брата, что всегда смотрел на меня иначе. Я почти признаюсь в своих чувствах, шепчу одними губами о том, что он мой единственный. Мои признания прерываются легкой улыбкой. Сердце колотиться как ненормальное, застоем в грудной клетке. - О, Саске.... Он вкушает мое имя, пробует на вкус, языком по небу, со сластью, будто бы мечтал произнести это имя столько лет. - Мне назначена амнистия... Я теряюсь, и улыбаюсь как мудак одновременно, стирая горькие слезы. Я и не помнил когда последний раз плакал. Когда я испытывал хоть какие-либо эмоции в отношении кого-то. Дьявол видит меня насквозь и продолжает. - Ты будешь меня ждать? Я нервно киваю головой. Всхлипываю, роняя тяжелые слезы на пол, видя в отражении блестящие глаза. Я признаюсь окончательно, что я именно этого хотел всю чертову жизнь. И я буду ждать... Я не могу сконцентрироваться, смотря в идеальное лицо, не веря в то, что дьявол говорит правду. О том, что мы вновь скоро будем вместе... Я не верю ни единому слову, как и не верил всегда. Он вновь играет. Заставляя меня упасть в пропасть, захлебнуться в глубине, касаясь пальцами мягкого, песочного дна. Я падаю легким ударом головы, смеюсь одновременно, выпуская из легких последние частицы воздуха. Глубина тишины поглощает, впиваясь иглами червоточины, в каждую клеточку моего существа. Мои веки открыты, я вижу необъятную синеву, что зовет меня во спасение, но я не слушаю и отворачиваюсь обнимая бездну. Погружаюсь в черноту глубже, что не покинет, не оставит меня как другие... Тону в молчании, что так приятно сжимает меня выбивая остатки здравомыслия. Глаза напротив мелькают красным оттенком в отражении. И я подыгрываю, зеркально отражая кровавый оттенок. Мои глаза стали такого же цвета, приобретая очерк всех пороков и одиночества в едино. Я улыбаюсь краем губ, видя некую растерянность, и полное принятие моей новой личности. Красные глаза не перестают смотреть, завораживают своей глубиной. Жестоким захватом берут за талию так, что я хочу подчиниться и умереть в его объятьях. Невидимые ладони тянуться к шее, схватив меня за горло. Так сильно, что я молю Дьявола о том, чтобы эта хватка перекрыла мне кислород окончательно...