Молчи

Итачи, кажется, совершенно забыл о своем обещании не прикасаться ко мне, раз за разом подлавливая меня в темных углах дома. Я вскрикиваю и рвусь наружу, жмусь там где массивные руки не смогут меня коснуться. Я прижат к стене, не смея выдохнуть, пока сильная ладонь прижимает меня и трет мой член через синие джинсы. Его тяжелые вздохи затягивают меня. Нервно вскрикиваю, упираясь щекой о белую стену. Итачи больше не сдерживался, трогая и разбавляясь во мне все сладострастнее. Его руки проходят вдоль, касаясь пуговки, незамедлительно, расстегивая джинсы, он кладет руку на вставший и нуждающийся в прикосновении член. Я вскрикиваю, стоном обдавая угол собственной комнаты, чувствуя как кулак проходит вдоль, надрачивая мне, бедрами прижимаясь сзади. Легкий поцелуй в ухо и нервный смешок у виска. Демон тоже хочет. Я чувствую это по одному движению бедер и ели заметному выдоху. Слабо ухмыляюсь, что брат кончит себе в штаны таким темпом, нежели вновь поимеет меня. Прижимаясь задницей к вставшему члену, он томно охает и резко отступает услышав, как мама зовет нас обоих спуститься. *** Он сдержан и воодушевлен, прекрасно делая вид, что он блядский ангел. Но я не слеп и глух как остальные. Меня не обманешь. Я вижу красные глаза, ощущая горячую похоть всем телом. Улавливаю горький шепот и чувствую движение руки на своих коленях под хлопковой скатертью во время ужина. Меня парализует. Не от отвращения. А от не понимания, что никто не видит как стыдливо наливаются белоснежные щеки, подобно красным яблокам. Брат видит это, с мерзкой ухмылкой продолжая, хаотичными движениями вбиваясь в область паха. Я зажмуриваюсь, подавляя громкий вздох удовольствия наружу, искоса смотрю на родителей, что даже не смотрят в мою сторону. Его это веселит, бес явно хочет большего, расстегивая мои штаны, непроизвольно и медленно, так, что у меня перехватывает дыхание. И я сглатываю кислотную слюну смотрю мокрыми глазами на маму, в надежде, что б она заметила. Но увы, не вижу отклика в черных глазах. Пока старший брат не переставая и не давая явного акцента - дрочит мне под столом, временами бросая на меня похотливый взгляд исподлобья. Я глотаю брокколи и дышу через нос, сжимая челюсть. Движения руки плавные, гладкие, невозможные и тягостные. Я набираю больше овощей в рот и со стоном сжимаю край скатерти, кончая в ненавистную мне руку. Мой член пульсирует, глаза расслабленно смотрят в стену, едва ли не закатываясь. Мама смотрит на меня с некой долей обеспокоенности: - Все хорошо, милый? Я отдышавшись через нос, прихожу в себя, кивая и убираю яростный взгляд с демона, что в своей невиновной позе лишь вскидывает бровь, улыбаясь оголяя зубы, когда мать отводит глаза. Он ждет. Ждет, когда настанет его черед получать удовольствие. Демон искусен. Весьма хорош в манипуляциях. Я почти падаю в уныние, в грех, со слезами на глазах смотрю в откровенную похоть, ища надежду сожаления. Он не трахал меня со второго раза, но приставания участились с каждым его дыханием у уха, с каждой новой мольбой и ярким поцелуем. Я вновь прижат у двери ванной. Дьявол шепчет, что ванна огромна и примет нас двоих. Я мечусь, не зная что ответить, а пальцы сжимают меня у талии все сильнее. Он шепчет, что я получил "разрядку" а он нет, и что ему это необходимо после долгого дня. Я сжался, втянулся, но все же не в силах смотреть в откровенность его черных глаз, шмыгнув носом, понимая, что я все же должен, пропуская внутрь. Оказавшись в ванной комнате, я ничего не думаю, лишь подхожу к раковине, бросая полотенца с тела на пол. Нагибаюсь, выставляя белоснежную задницу, так, что бы ему было удобнее. Зажмуриваю глаза, видя свое мерзкое отражение и человека напротив, что стал мне ненавистным в один момент. Чьи волосы я когда-то любил, в чьи глаза я смотрел ранее, но не понимал теперь. Смотрел на человека, кому сострадал. Раньше. На себя. В свое отражение. Я опустил глаза, в жалкой попытке вновь не зареветь, чувствуя проницательный, оценивающий взгляд со стороны и кончики пальцев, что касаются меня у самого входа в тело. Я сжимаю зубы, расслабляюсь и всхлипываю, когда тонкие пальцы кружат вокруг моего существа, жмурюсь, сопротивляясь ощущениям. Влажные пальцы медленно и обманчиво толкаются, завлекая меня в игру. Я кусаю губы, приподнимаюсь на носочках, не в силах подавить в себе похотливую сущность и стоны, что засели так глубоко, вырываясь наружу. Не в силах терпеть сладкой пытки, жмусь, насаживаюсь, погружая длинные пальцы внутрь, до основания с громким немым криком, проходящим паром по ванной. - Боже... - Шепчу я несдержанно, рвано, видя в отражении голодного демона, что смотрит прямо в глаза, кладет руку на талию, проталкивая пальцы сильнее. До крика, до ряби перед глазами, запрокидываю голову и требую еще. Итачи понимает меня с полуслова и протягивает пальцы глубже, будто подзывая меня ими, начинает хаотичные движения. Я хлопаю рукой по лицу не в силах бороться со стоном, когда мягкие пальцы касаются приятного места, развращая меня сильнее. Я теряюсь, дрожу и запрокидываю голову, мычу в ответ. Горячий шепот у самого уха: - Тебе нравится? Я нервно киваю, не в силах противостоять и сопротивляться. Мое клеймо горит острым пламенем, оставляя след. Я стараюсь сбросить его, стереть, но ничего не выходит. Мне не убежать, не скрыться. Я пытаюсь думать о другом. О друге Наруто, о Сакуре, девочке, что подарила мне браслет. О родителях. Но не могу. Сухой разврат тяжелеет внутри и я поддаюсь яростному соблазну. Обманываю сам себя, что мне противно, что мне отвратительно когда этот ублюдок вытягивает пальцы и вновь проникает ими внутрь, касаясь кончиками простаты. Собственное тело предает меня, разум туманит. Резкое движение пальцев внутри заставляет тело дрожать, высунув язык, застонать в голос. Мои бедра трясутся, задница игриво насаживается на фаланги. И я не замечаю за собой как с каждой секундой коротко приподнимаюсь и виляю задницей. Не достаточно, мало, хочется большего. Итачи громко ухмыляется у самого уха, беря в рот кожу шеи, прикусывая ее. Шепчет, что хочет меня, что не может больше сдерживаться, вынимая пальцы с моего нутра. Я отворачиваюсь лишь на секунду смотря как он в диком танце натирает своей член и берет меня одной рукой за плечо, прислоняясь ближе. Я чувствую его похоть, и моя дырка становится еще податливее, мягче, раскрываясь и требуя. Но я не хочу! Я не такой! Сжимая до боли глаза, я смотрю на белый кафель. Я не хочу! Я не его шлюха! Мне вдруг смешно. Что брат выбрал именно меня в своем пути сексуальной разрядки. Ему нравится трахать того, кто единственный не был к нему благосклонен. Я единственный - кто ненавидит его. Несдержанный крик срывается с уст, и я мигом глушу его ладонью, слыша тихие стоны позади себя. Движения его бедер срывают с моих глаз чувственные слезы. Я дышу носом, не в силах убрать руку с лица. Я хотел чтобы родители узнали обо всем, о том, что брат со мной делает. Но не таким образом, когда я на цыпочках смотрю в затуманенное зеркало, видя как закатываются мои глаза от удовольствия; как Итачи толкается равномерно, не грубо, не жестко, трахая меня с тихими стонами позади. Почти нежно, совершенно по-иному, в отличие от двух первых раз. Размеренно ласково, так, что мне почти противно. Я не могу перестать смотреть в отражение, неосознанно любуюсь и сильнее возбуждаюсь от пошлой картинки. Вскрикиваю, облизывая губы, когда Итачи прижимается ко мне сильнее, взяв мой член в руку надрачивает его в такт толчкам. Погружается глубже и рука у самой головки, выскальзывает из меня и проводит по основанию. Я теряю голову, воздерживаюсь от крика. Зеркало запотевает от горячего дыхания, когда я наклоняюсь, разводя широко ноги для большего удобства. Итачи наваливается на меня всем телом. Ритмично берет то, что ему принадлежит. Я приподнимаю задницу чуть выше и едва ли не ударяюсь головой о зеркало, чувствуя сильную вибрацию по телу. Брат обхватывает меня за талию прижимая сильнее, жмется и кусает за шею, ускоряя движения. Моя руки спускается сжимая раковину для равновесия. Я слышу яркий, сладострастный голос позади и мое имя, что окутывает меня со всех сторон. - Саске... Я теряюсь, когда рука на члене становится более агрессивной, прижимаюсь сам шепчу имя ненавистного мне человека. Сдержанным криком сквозь сжатые зубы кончая в руку ублюдку, что стонет позади меня последний раз, выплескиваясь в мою задницу теплой спермой. Смотрю в зеркало на осквернившую меня мразь, что расслабленно целует меня в висок, гладит по волосам и с такой легкостью обнимает. Я не понимаю, почему мне так нравится сейчас быть в его руках? Вновь испытываю "Стокгольмский" синдром и жмусь, принимая предложения совместной душевой. Витаю где-то, но не здесь, когда Итачи с легкостью намыливает мою спину и стирает корочку пота с моего тела, улыбается и просит помыть ему голову, помыть его гладкие волосы. И я с долей агрессии внутри, с диким желанием вырвать ему волосы под корень, беру в руки шампунь, намыливаю черные длинные волосы, не в силах сотворить желаемое, продолжаю. Как и не в силах, отказать ему в просьбе поспать с ним в одной кровати. Я согласен. Сегодня. Даже если на утро я вновь начну себя ненавидеть... **** Со временем мне стало казаться, что я виновник ситуации в которой оказался. Что возможно мои опрометчивые действия повели за собой истоки событий, что не покидали меня в течении месяца. Месяца, рядом с ненормальным и похотливым братом. Я погряз в раздумьях, то и дело запинался на ровном месте и переспрашивал, витая в облаках. Я просто не мог сосредоточиться на чем-то одном, выбивался и проваливался в небытие рядом с родителями, другом, но не смел сделать этого рядом с Итачи, полностью сконцентрировавшись. Я боялся сделать что-то лишнее. Лишнее движение, поворот головы, сказать то, что ему могло не понравится. Итачи был сдержан, постоянно улыбался и предлагал помощь. Я стал сомневаться о нормальности его психического здоровья, ибо таким злым я его больше не видел. Итачи возвращался вовремя, приносил что-то к ужину, разговаривал со мной и с родителями все в той же манере, что и всегда. Не просил больше ничего пошлого когда мы оставались наедине. Ограничиваясь поцелуями в шею и скольжением ладони по бедрам. Это вводило в ступор, ибо о сексе и о том, что между нами было, он не поднимал темы. Все было как и раньше. Этого я и боялся. Молчания. Затишья. Мы все так же каждый вечер смотрели фильмы в его комнате. Исключая те моменты, когда он не стеснялся и откровенно лапал меня весь просмотр, наваливаясь сверху, но только чтобы целовать открытые участки моего тела и тихо постанывать себе под нос, что-то неразборчиво шепча. Единственной его просьбой было снять футболку и припустить домашние бриджи. Но дальше он не заходил. На том спасибо. Я не реагировал на ласку, лишь изредка вздрагивая от щекотки его длинных волос по моему телу. Я вновь стал ждать, когда его очередной раз переклинит, и когда мне ожидать новых изощренных действий с его стороны в виде несдержанной агрессии и желания удовлетвориться. В отличие от Итачи, я хотя бы переживал... Ублюдок же никак не изменился, ни в лице, не казалось в мыслях. Для него это было нормальным, факт того, что он трахает родного брата, казалось его не заботит. Он все так же непринужденно, уже повседневно лез ко мне целоваться и трогать меня в других местах. Но мне и самому по большему счету было уже все равно. Единственным фактом в мою выигрышную пользу было лишь то, что длинноволосая тварь не спешила меня трахать, когда родители были дома. Единственный раз был в душе, но это было лишь разово и я стал думать: "Неужели и у Богов есть слабости?" Все было гладко. За исключением того, что брат пригрозил мне не общаться больше с Наруто. Я согласился, солгав. Ибо в школе мы все так же сидели вместе с надоедливым но расслабляющим меня блондином. Ходили в столовку и болтали на уроках как раньше. Только с Наруто я мог почувствовать облегчение и отчет мыслей, что переставали в один миг меня тревожить. Я забывался, не думал о Итачи, и о том, кто я сам и что теперь из себя представляю. Слово "Шлюха" раз за разом всплывало в голове, клеймо горело на лбу, на что я просто встряхивал черной шевелюрой, стараясь не думать и не принимать близко к сердцу тот факт, что мне черт возьми понравилось трахаться с этим ублюдком последние два раза. Ворочаясь на кровати пол ночи я вспоминал моменты нашего последнего "союза", ворочался и не мог уснуть, раз за разом отвлекаясь от мыслей и рук, что блуждали вдоль тела. Я останавливал себя на мысли, что я кончил от секса с тем, кого все еще продолжаю ненавидеть. Только это и спасало меня не дотронуться ниже, туда, где именно Итачи касался меня. Мне захотелось проверить самого себя. Свою ориентацию и положение, не веря во все до последнего. Выудив сотню другую из отцовского кармана, я отправился в магазин и купил самые шлюховатые на мой взгляд тряпки, что попалось мне под руку. Что мной руководствовало в тот час - понятия не имею. Чистое любопытство не более. По пути домой я остановился, привлеченной яркой вывеской с надписью - "Тату и пирсинг." Яркий рыжеволосый парень не спрашивал паспорта, не имени, провожая меня взглядом вдоль белоснежного кабинета, приглашая на кушетку. Я вышел, сияя серебренной сережкой в правом ухе, проходя мимо магазинов с косметикой, понял, что черные смоки это уже перебор, но смотрелось бы отлично, в сочетании с моим новым блядским образом девочки по вызову. Может, мой новый прикид и слегка несуразный стиль, хоть как-то заденет родителей и заставит посмотреть на меня под новым углом? Хотя.... Не думаю, что это было первостепенной причиной. Я боролся с диким желанием открыть людям глаза, путем переодевания в новые, неприемлемые обществом шмотки. И хоть я настолько боялся этой откровенности, но понимал, что сейчас это самое необходимое в чем я нуждаюсь. Я хочу кричать. Но не могу сказать все, что происходит в открытую. Меня не поймут, назовут лжецом. Ведь мое мнение и существование ничтожно, по сравнению с тем, кто лучше? Ведь так? Черные глаза прошлись вдоль тела с характерным гневом внутри. Прямо по лакированным узким джинсам, как только я зашел на кухню. Итачи замер, лишь на секунду проявив настоящие эмоции, вновь скрылся, отвел взгляд от приоткрытой черной рубашки. Его засосы давно спали, и я мог носить то, что могу себе позволить, не ограничиваясь свитерами с закрытым воротом. Но я заметил его реакцию, ухмыльнувшись на долю секунды, поражаясь его наигранностью. Мама была шокирована, но промолчала, тихо поздоровавшись, ополоснула кружку и вышла с кухни. Я налил себе сладкий чай, присаживаясь, положив ногу на ногу, тихо скрипнув латексом, заставив Итачи перевести глаза на меня, смотря с леденящим холодом в самую душу. Глаза сверкнули красным оттенком по серебряной сережке в ухе и грубый голос произнес: - Сними это! Я хмыкнул, будто мне все равно, на его слова и просьбы. Но в реалии и в своих мыслях я трясся как лист, но то, что родители сейчас были дома дало новую волю моей самонадеянности и непоколебимости перед ним. Уставшие глаза не переставали откровенно пялится. Я видел, что ему нравится. Он наверняка хотел бы завалить меня на кровать в этом одеянии, прикоснуться губами к еще не зажившему уху, оттянув болезненно сережку. Но брат держал себя в руках, сжимая кружку с кофе, что едва не трещала от натиска. Глаза горели моим протестом, и бунтарству в неком роде. - Ты похож на шлюху. Вымолвил брат, не слишком тихо, так, что бы я мог прислушаться к его словам или же испугаться интонации. Я оторопел, нехотя слыша то, что прокручивал так долго в голове, по словам, что холодили мою душу. Плевать. Сейчас я хочу именно этого, с трудом различая плохо это или хорошо. Я вновь ухмыльнулся пытаясь съязвить: - А разве нет? А разве я не шлюха? Он задохнулся от гнева, прожигая изнутри, став посматривать на входную дверь позади меня, с диким желаниям прижать к ней и стянуть с меня ненавистные тряпки. Черные глаза приобрели красный оттенок, кружка в его руках затряслась. Я широко улыбнулся понимая, что сегодня у брата выходной. Я встал, демонстративно провиляв задницей до выхода, давая ему понять, что сегодня он меня не достанет.