Толкин vs. авторы-чернушники

      Важной составляющей чернушничества является какоцентризм, то есть убеждение, что «весь мир дерьмо» «мир во зле лежит — и ничего с этим не поделать» (ни вмешательством высших сил, ни собственными силами). Не все какоцентристы — чернушники (типичный пример обратного — Говард Лавкрафт, который, несмотря на дефекты своего мировоззрения вроде расизма, несравненно человечнее современных авторов-чернушников типа Мартина и Бэккера), но все чернушники — в той или иной степени какоцентристы. Интересно рассмотреть логические ошибки, лежащие в основе какоцентризма. В качестве типичного образчика я возьму критическую заметку моего друга Георгия Массадова, критикующую «Хроники Нарнии» Клайва Льюиса[1].       Заметка содержит сравнение двух государств вымышленного мира Льюиса — Нарнии и Калормена. Тезис Георгия применительно к данным государствам, насколько я понял, примерно следующий — «Нарния это несбыточная утопия, а Калормен — суровая реальность». Однако так ли уж справедлив этот тезис? Начнём с того, что если льюисовская Нарния — стандартная Волшебная Страна фольклорной традиции, и называть её «утопией» — всё равно что называть «утопией» какую-нибудь страну Кокань на том основании, что «ну её же не существует!». Нарния у Льюиса основана на фантастическом допущении — и если принять это фантастическое допущение, то в её существовании нет ничего невозможного. Можно предъявлять претензии к моральному посылу Льюиса (у меня самого их вагон и маленькая тележка ввиду различия наших — моего и Льюиса — мировоззрений), но это уже совершенно другой вопрос. Льюис и не утверждал, что Нарния реальна, и не призывал строить Нарнию на земле.       Опять же, так ли уж идеальна льюисовская Нарния? В ней имеются и злые существа — те же великаны, с которым нарнийцам периодически приходится воевать — например, в «Коне и его мальчике» упомянута война Верховного Короля Нарнии Питера с великанами.Кроме того, множество нарнийцев служило Белой Колдунье Джадис, вполне себе злодейке. См. описание убийства Аслана на Каменном Столе: «Кого там только не было! Людоеды с огромными зубами, громадные волки, существа с туловищем человека и головой быка, уродливые ведьмы, духи злых деревьев и ядовитых растений и другие страшилища, которых я не стану описывать, не то взрослые запретят вам читать эту книжку, — джинны, кикиморы, домовые, лешие и прочая нечисть» («Лев, Колдунья и Платяной Шкаф»). Что, опять же, перекликается со стандартным образом Волшебной Страны в фольклоре — в ней обитают не только добрые, но и злые силы.       А теперь возьмём Калормен. Что такое Калормен? Калормен это абсолютно стереотипная злобная «восточная деспотия», где «все рабы царя, а царь раб традиций», о чём неоднократно писали читатели Льюиса ещё до меня: «Нет, серьезно, на протяжении Хроник с третьей по седьмую Льюис периодически не забывает напоминать нам о том, что калорменцы злые. С оговорками, что есть, конечно, среди этих демонов и хорошие ребята. Такие, как тархина Аравис и некий парень по имени Эмет, который появляется в «Последней Битве» (далее «ПБ») и про которого толком не помнят никто и ничего. Я вот сейчас даже не смогла вспомнить, как его зовут, пришлось лезть в книгу. Остальные же калорменцы, если верить автору, поголовно злы, как черти на Пасху двухтысячелетней давности. Они занимаются работорговлей, устраивают политические интриги и постоянно пытаются захватить Нарнию или соседнее с ней и такое же маленькое королевство Арченланд»[2].       Откуда взялась Нарния — понятно: её такой создал всемогущий Бог Аслан (фантастическое допущение). Откуда взялся Калормен, непонятно даже при наличии фантастического допущения. Во-первых, он населён людьми, хотя люди в Нарнии (до прихода тельмаринцев) — откровенное «национальное меньшинство» (обычно людей в Нарнии можно пересчитать по пальцам — даже с попаданцами с Земли вроде семьи Пэвенси). Во-вторых, по словам калорменского принца Рабадаша, «Нарния меньше самой малой из наших округ» («Конь и его мальчик») — то есть калорменцы каким-то образом создали гигантскую империю (и при этом много веков подряд не могли захватить маленькую Нарнию) — каким образом они так размножились, что заселили все земли, входящие в их державу? В-третьих, поклоняются там аццкому сотоне демону по имени Таш, по-видимому, тождественному Люциферу (о Таше говорится, что он — полная противоположность Аслану) — но откуда этот Таш в Калормене взялся, решительно непонятно. Потому что в той же Нарнии злые силы вполне себе активны (Белая Колдунья, Зелёная Ведьма), но ни о каком Таше там никто не слышал. Почему в Нарнии Таш действует опосредованно, а в Калормене напрямую? Нет ответов.       Причём этот Таш — ещё и какой-то слишком уж непостоянный, даже для такого вероломного существа, как демон из христианской картины мира. Когда его в «Коне и его мальчике» призывает его преданный почитатель Рабадаш, попавший в плен к нарнийцам — он ничего не делает и никак не содействует плану Рабадаша по завоеванию Нарнии (сулящему распространение культа Таша на ещё одну страну и поражение почитателей Аслана, его заклятого врага). Когда его призывают не верящие ни в Бога, ни в чёрта Обезьян и тархан Ришда в «Последней битве» — он ВНЕЗАПНО приходит в Нарнию[3]. Кстати, а почему тархан Ришда не верит в Таша, если Таш объективно есть и, наверное, уже являл нарнийцам своё существование? Это что, плоскоземельный атеизм, как у героев Мартина, не верящих в богов и магию в мире, где она объективно есть? Опять же, помимо Таша упомянуты такие калорменские божества, как Азарот и Зардинах. А это вообще кто такие? Тоже бесы? Или вообще несуществующие божества, созданные фантазией калорменцев? Нет ответов-2.       Проще говоря, казалось бы, Калормен действительно больше соответствует «правде жизни» в обывательском представлении — взять хотя бы тамошнюю перманентную игру престолов грызню внутри тамошней правящей верхушки (см. конфликт принца Рабадаша и визиря Ахошты в «Коне и его мальчике», а также упоминание отца Рабадаша о том, что «пять моих предшественников погибли по той причине, что старшие их сыновья устали ждать») — но, парадоксальным образом, он несравненно менее правдоподобен, чем Нарния, в которую можно верить хотя бы как в красивую сказку. Что, собственно, и неудивительно — писал Льюис в «Хрониках Нарнии» в первую очередь про нарнийцев, а калорменцы — персонажи исключительно функциональные, а сам Калормен абсолютно не прописан и существует для того, чтобы нарнийцам было с кем воевать. Какой-то правдоподобностью обладает только Аравита в «Коне и его мальчике» (кстати, довольно симпатичный персонаж) — в то время как тот же Эмет в «Последней битве» отвечает за то, чтобы передать авторский посыл «смотрите, хорошие люди есть везде».       Да, некоторые черты Калормена напоминают реальные общества Древнего Востока и исламского мира. Вот только в этих обществах, помимо тиранов, варящих людей в кипящем масле (см. характеристику Рабадаша из «Коня и его мальчика») и готовых отправить на смерть даже собственного сына, потому что для них «все ничтожно перед любовью к могуществу» (см. образ отца Рабадаша, калорменского тисрока), существовали философия, наука, прекрасное искусство и даже гуманистическое мировоззрение в зачаточном виде (как и в любой более-менее развитой цивилизации древности). Эти общества не состояли из одних лишь тисроков, Рабадашей и тарханов Ришд. Я это говорю вовсе не потому, что хочу сказать «Льюис гадкий расист и европоцентрист» — калорменцы для Льюиса это, повторюсь, сюжетная функция, и я сомневаюсь, что он как-то особо не любил реальных жителей Ближнего Востока — а потому, что тезис Георгия объективно неверен: Нарния вообразима хотя бы при условии фантастического допущения, а Калормен невообразим ни в каком качестве.       Георгий пишет: «В Нарнии всё хорошо, но её нагнул и поставил под Калормен дуэт из дурака и жулика! Что может больше говорить о бессодержательности идеи добра — в таком виде — и о субстанциональности Зла?» (речь идёт о калорменском завоевании Нарнии в «Последней битве»). Но этот аргумент откровенно некорректен, потому что, как я показал в своём критическом анализе Льюиса, в «Последней битве» калорменская оккупация Нарнии описана Льюисом откровенно нереалистично. Я не могу поверить в то, что нарнийцы приняли Осла, одураченного Обезьяном, за Аслана, хотя они сами же прекрасно знали, что существуют и другие львы, помимо Аслана (да и едва ли львиная шкура будет хорошо сидеть на осле — такой обман разоблачить нетрудно). И тем более я не могу поверить в то, что калорменцы ВНЕЗАПНО оккупировали Нарнию до самого Кэр-Паравела, а нарнийцы этого не заметили и так позорно слились (вплоть до того, что нарнийский король Тириан откровенно не знает, что у него в Нарнии творится).       Собственно, так позорно слились нарнийцы исключительно в силу идейного посыла Льюиса — что без божественной помощи смертные не могут победить метафизическое зло (а также потому, что ему захотелось завершить нарнийскую историю аналогом Армагеддона). Собственно, та же идея есть у Толкина в «Сильмариллионе», но там она хотя бы выражена гораздо более верибельно (вот к «Властелину Колец» у меня по этой части больше вопросов — но это уже тема для другого исследования) — Моргот побеждает нолдор и их союзников потому, что он объективно сильнее их (он — «бог» / [падший] ангел, они — смертные). У Льюиса калорменцы (обычные люди) побеждают исключительно потому, что так нужно Льюису для сюжета и идейного посыла. При этом у Толкина даже в условиях, когда метафизическое зло сильнее их и может быть повержено лишь высшими силами, герои в борьбе с ним прикладывают максимум усилий — а у Льюиса Нарния сливается удивительно легко, потому что так надо автору (хотя он сам же показал, что воевать нарнийцы умеют — см. «Конь и его мальчик», где нарнийцы разгромили калорменскую армию вторжения и взяли Рабадаша в плен).       И вот тут какоцентристам стоит хорошенько задуматься. Какоцентристы в большинстве своём враждебны христианству и религиям откровения в целом — но по сути у них получается тот же посыл, что и у религиозных авторов вроде Льюиса: мир не улучшить без вмешательства свыше (с той лишь разницей, что какоцентристы и во вмешательство свыше не верят). Собственно, первое «какоцентристское» мировоззрение — вполне себе религиозный гностицизм (только гностики надеялись на помощь свыше из-за пределов этого мира) — и характерно, что тот же Бэккер активно использует гностическую образность (при непонимании сути). Георгий в своей заметке по Льюису по сути согласился с «негативной» компонентой льюисовского идейного посыла (просто отбросил позитивную компоненту) — хотя, как неглупый человек, не может не понимать, что льюисовская сюжетная коллизия «Последней битвы», откровенно манипулятивна (благо я об этом в другой своей статье уже писал — и Георгий со мной согласился). То есть какоцентристы, апеллирующие к «правде жизни» для подтверждения своих взглядов, вместе с тем сплошь и рядом от этой «правды жизни» бывают довольно далеки.       Тут можно вспомнить такие (абсолютно разные, но вместе с тем — одинаково вымышленные) народы, как толкиновских эльфов и мартиновских дотракийцев. Толкиновские эльфы в рамках фантастического допущения (как эстетический и отчасти этический идеал человека) достоверны. Мартиновские дотракийцы вроде бы соответствуют «правде жизни», но на самом деле не имеют никакого отношения к реальным кочевым цивилизациям (при том, что какие-нибудь средневековые монголы ребята не особо симпатичные — но дотракийщины у них и близко не было, потому что если бы она была — никакой империи монголы не построили, а были бы в самом начале своей экспансии поставлены на место более цивилизованными народами). Встаёт вопрос — если какоцентризм соответствует «правде жизни», почему тогда его репрезентация в творчестве невозможна без приёмов, смотрящихся натяжкой даже по сравнению с фантастическим допущением? Может, с «правдой жизни» что-то не так, если её невозможно выразить литературно без такого рода передержек?       Какоцентристам стоит задуматься ещё и вот над каким вопросом. Георгий пишет, подводя итоги своей заметки: "Для меня идеал добра — Сэмуайз «Сэм» Гэмджи из «Властелина Колец» или Синдзи Икари из «Евангелиона» — то есть просто хорошо себя ведущий «маленький человек», каким я сам стараюсь быть, в то время как любые утопии — прямо так и называются «место, которого нет»". Я сейчас не буду обсуждать, реализуемы ли технически те или иные социальные утопии — это тема для социологии, а не для литературоведения[4]. Но в своё время Кант сформулировал т.н. «категорический императив»: «поступай так, чтобы максима твоей воли могла бы быть всеобщим законом». Его можно слегка переформулировать — «хотел бы ты, чтобы твоё мировоззрение стало господствующим в обществе мировоззрением?».       Хотели бы какоцентристы, чтобы в обществе возобладала идея «что не собирай, получается пулемёт Калормен»? Если бы все люди жили с этим мировоззрением — что представляло бы из себя человечество? При всём несовершенстве и мира, и человеческого общества несомненно, что за свою историю человечество проделало огромный путь, и, с моей точки зрения, нельзя обесценивать его соображением «всё равно весь мир — дерьмо». В своё время ортодоксально-христианский апологет Тертуллиан остроумно издевался над апологетом гностицизма Маркионом, призывающим ко всеобщему отказу от секса и размножения (гностики считали эти явления способом привязки душ к порочному материальному миру), отмечая, что не будь в мире секса и размножения — Маркион не появился бы на свет и не основал бы свою религию. Я по складу личности сам во многом какоцентрист и склонен симпатизировать тому же гностицизму — но не могу не признать, что замечание Тертуллиана по делу. Сдаётся мне, если бы все люди являлись последовательными какоцентристами, Георгий бы просто не смог опубликовать свою заметку — за отсутствием Интернета как явления.       Собственно, наиболее умные какоцентристы эту проблему как раз прекрасно осознавали — и считали, что, как бы не был плох мир, надо стараться устроить в нём жизнь хоть сколько-то удобным образом, чтобы окружающий «Калормен» хоть сколько-то изменить в более человечную сторону. Тот же какоцентрист Говард Лавкрафт за свою жизнь проделал политическую эволюцию от элитаристского социал-дарвинизма до левых, около-социалистических взглядов, развернувшись чуть ли не на 180 градусов (см. его биографию за авторством Джоши, где вопрос очень подробно разобран) — но всё это время он, несмотря на всю присущую ему мизантропию, много размышлял о том, как можно было бы изменить к лучшему человеческое общество. Хотя казалось бы, мог бы сказать «что не собирай, получается Калормен» и на этом успокоиться.       Но вернёмся к Льюису. В конце лета — начале осени этого года у меня была мощная депрессия, и по её итогам я в значительной степени пересмотрел какоцентристское мировоззрение, которое до этого во многом разделял под влиянием общения с Георгием (благодаря которому я, собственно, и пришёл на Фикбук, поскольку зарегистрировался на нём я с целью критики публицистики Георгия — так что я как публицист Георгию очень обязан). Дело в том, что я понял, что внешне антирелигиозный какоцентризм представляет из себя инверсию религиозной картины мира (которую разделял тот же Льюис), когда вывод «мир [тотально] во зле лежит [и ничего с этим не поделать]» делается на основании сравнения реального мира с несуществующим идеалом — Эдемским Садом из картины мира авраамических религий (или с той же Нарнией), после чего осуществляется умозаключение «вокруг — сплошной Калормен».       Но какой смысл для меня разделять это мировоззрение, если я неверующий? Да, если встать на позиции верующего и исходить из идеи, что у этого мира есть творец (причем наделённый разумом), по принципу «творец познаётся в творении» можно сделать вывод, что «зло — основной принцип мироздания» (как это сделали гностики). Но внешний мир за пределами человеческого общества (применительно к которому моральные оценки действительно уместны) — не добрый и не злой, он просто есть и в нём надо как-то жить. Как справедливо отмечал тот же какоцентрист Лавкрафт, все наши моральные представления (добро и зло) — это просто человеческое изобретение, а не некий универсальный закон (что вовсе не делает, вместе с тем, их чем-то вымышленным и ненужным), поэтому адекватно использовать их можно лишь для оценки человеческого общества и отношений людей друг с другом, а не мира в целом. Именно поэтому я в конечном итоге разочаровался в какоцентризме как мировоззрении — не только потому что он ничего мне не даёт, зато меня демотивирует (как и идея, что «Калормен — вечная правда жизни»), но и потому, что исходит из неверной парадигмы.       Конечно, обратное какоцентризму мировоззрение — «мир справедлив, и каждый получает ровно то, что он заслужил» — ублюдочно в основе своей и не заслуживает принятия ещё в большей степени, чем какоцентризм. Однако, в соответствие с пресловутой «теорией подковы», в рамках которой радикальные убеждения с противоположных флангов могут парадоксальным образом пересекаться друг с другом, какоцентризм и вера в справедливый мир на практике могут сочетаться друг с другом. Скажем, что такое мартиновский Планетос с его сладострастным смакованием принципа «одна ошибка — и ты ошибся», как не соединение худшего в какоцентризме («вокруг один Калормен») и веры в справедливый мир («Икс получил по заслугам»)? [1] См. по ссылке — https://ficbook.net/readfic/9062875/33038590. [2] См. по ссылке — https://ficbook.net/readfic/7267575/18520841 [3] См. мой анализ «Последней битвы» — https://ficbook.net/readfic/11954863. [4] Отдельно хочу вставить шпильку на счёт замечания Георгия, что он, мол, не верит в хорошее общество, но верит в хороших людей вроде Сэма Гэмджи. В этом замечании некий резон есть (все современные человеческие общества несовершенны, пусть и в разной степени), но вместе с тем человеческая личность — продукт общества. Сэмом Гэмджи можно быть в Шире (несмотря на всю свою симпатичность, не являющемся утопией — взять хотя бы коллаборациониста Лотто и его пособников), но гораздо труднее (если не вовсе невозможно) быть им в Калормене, где людей заживо варят в масле. Поэтому моральные качества отдельного хорошего человека в определённом степени коррелируют с прогрессом в благополучии и гуманности, достигнутым его обществом.