После уроков

      Губы Жени были изогнуты в улыбке. Он с некоторой радостью и предвкушением наблюдал за реакцией Виктора. Ему казалось, что сейчас он точно должен будет что-то сделать. Например, согласится заниматься с Женей сексом тогда, когда тот этого захочет, только бы он не причинял себе вред. Каких-то пару часов назад Женя испугался того, что сделал, но сейчас был доволен тем, что его рука выглядит именно так. Он посмотрел на нее, кожа вокруг порезов покраснела и воспалилась, сами царапины красными линиями покрывали все предплечье. Женя перевел взгляд на Виктора, ожидая увидеть на его лице сожаление или хотя бы испуг, но разочаровался. Глаза учителя не выражали ничего.       Виктор просто смотрел, не выказывая никаких эмоций. Первое время их и не было. Виктор даже корил себя за это. Увидев то, что Женя с собой сделал, он не знал, как отреагировать. Мог бы начать кричать на него. Это совсем непрофессионально, но зато действенно. Мог бы попытаться спокойно поговорить, но не нашел в себе сил на это. Все, что мог Виктор — смотреть. Его лицо оставалось отстраненным, но в голове промелькнуло множество воспоминаний. Он разозлился на Женю. Не за то, что он причинил себе вред, пока что только за способ, выбранный им. Человек из его прошлого поступил так же — убил себя, порезав вены. И пусть Женя по-прежнему оставался жив, эти царапины заставляли вспоминать о том, что так хотелось забыть.       — Ну? — спросил Женя, так и не дождавшись реакции. — Все еще нет?       Виктор отвернулся от него и, подойдя к окну, распахнул его. Холодный воздух должен был помочь собраться с мыслями. Виктор высунул голову наружу, будто это могло дать почувствовать, что он сейчас где-то очень далеко отсюда, а рядом не стоит его ученик, который режет себе руку, чтобы он занялся с ним сексом. Виктор задумался. Мысли путались в голове, обычно с ним такого не случалось, и он довольно быстро находил выход из сложных ситуаций, годы работы в школе научили этому. Однако сейчас Виктор не мог собраться, он действительно растерялся. Он чувствовал себя бессильным и презирал самого себя за то, что каким-то образом оказался в этом замкнутом круге. А еще ему было больно.       Виктор не сразу понял, что чувство, которое он испытывает, это боль. Она не была физической, но почему-то ощущалась именно таковой. Что хуже, Виктор не мог понять, почему испытывает ее. До этого момента он особо не задумывался о том, что неравнодушен к Жене. Сперва он воспринимал его как помеху и проблему, мешающую его нормальной жизни. Потом, когда Виктор лучше узнал его, то понял, что Женя человек, которому нужна помощь. Но Виктор никогда не думал о том, что он сам может что-то чувствовать к собственному ученику. Во-первых, это неправильно, во-вторых, он пообещал себе никогда не любить. Впрочем, никакой любви не было.       То, что он точно неравнодушен к Жене, Виктор понял относительно недавно, когда тот, во время телефонного звонка, спросил его о чувствах. То есть, Виктор и раньше не считал, что ему абсолютно безразличен Женя, но он до последнего не решался назвать это чувствами. Скорее воспринимал необходимость помочь ему как долг, продиктованный его профессией. Старался, несмотря ни на что, относиться к Жене, как к любому другому ученику, надеясь, что у него нет к нему ничего личного. Жаль, что он ошибся. Это было личное.       К проблемам Жени Виктор относился несколько иначе, чем к проблемам кого-либо другого из его класса. А еще он совсем не мог выкинуть Женю из головы. Последнее время он часто думал о нем, пытался понять, почему родители обошлись с ним так жестоко, почему весь этот кошмар в принципе с ним происходит. Правда, вывод всегда был одинаков — этот мир жесток и в нем нет справедливости. Однако Виктору хотелось верить, что Жене еще можно помочь.       Думал он о нем не только в контексте необходимости что-то сделать. Бывали ночи, когда рука невольно опускалась под одеяло, а воображение рисовало их с Женей секс. Виктору был неприятен он сам, но остановиться он не мог. Но это не страшно, главное было не переходить границы. Проблема была в том, что он их уже перешел в прошлую пятницу, когда привел Женю к себе домой.       Виктору нравились моменты близости с Женей, в них было что-то особенное, они ощущались совсем не так, как с какими-либо другими людьми. Он этого не отрицал. Будь Женя кем угодно другим, будь он старше или хотя бы не будь его учеником, Виктор бы согласился. Может даже поступился бы своим обещанием. Но, в настоящей реальности он не мог. Хотя иногда этого так хотелось. Порой Виктор позволял себе фантазировать о том, как было бы просто поступить так, как Женя хочет, повестись на его манипуляции. Они трахаются — он ничего с собой не делает. Звучит просто. Но Виктор понимал, что не должен так поступать, как бы не хотелось. Тянул до последнего, надеясь, что все пройдет, но сейчас, видя Женину руку, он понял, что бездействовать дальше нельзя. Все стало слишком серьезно.       Виктор закрыл окно, отойдя от первого шока. Он так и не придумал, что говорить, поэтому начал разговор с осторожного вопроса:       — Почему ты это сделал?       Ответ был очевиден, но вопрос поставил Женю в тупик, он не знал, что отвечать. Улыбка сползла с его губ, когда он осознал, что и сам не до конца понимает, зачем порезал себя. Мог бы сказать, что из-за Виктора, но ему не хотелось врать, как и не хотелось продолжать попытки им манипулировать. Женя ощутил потребность в том, чтобы Виктор ответил ему искренне, а не из жалости или потому, что угрозы подействовали. К тому же, проводя лезвием ножа по коже, Женя не думал о Викторе. Он думал об отце, о том, что ему когда-нибудь придется покинуть Заозерск. Он хотел, чтобы ему стало легче.       — Это не из-за тебя, — ответил Женя, хотя, сперва все же намеревался сказать, что это именно из-за него.       Виктор глубоко вздохнул, окончательно приходя в себя. Услышать такой ответ было одновременно приятно и неприятно. У Виктора было какое-то детское и наивное желание, чтобы в один момент все стало хорошо. Конечно, он понимал, что это глупо и все же надеялся.       — Что случилось? — спросил Виктор.       Что отвечать на этот вопрос Женя также не знал. Наверное, стоило продолжить рассказ, который он прервал в пятницу, когда пришло сообщение от Дины. Однако делать этого не хотелось, пришлось бы вспомнить по-настоящему мерзкие, ужасные вещи. Еще он мог вернуться к тому, с чего начал, и сказать, что обиделся на Виктора за его отказ.       Женя произнес следующее:       — Все.       Лучше и не скажешь. У него действительно случилось все. Вся его жизнь, все, что с ним происходило. Чаще Жене казалось, что его все устраивает, но иногда так отчаянно хотелось, чтобы ничего плохого никогда не случалось. Хотелось быть обычным школьником, знающим о сексе только из порно, хотелось, чтобы предательство Артема было самым страшным из всего, что Жене пришлось пережить. Но вернуться в прошлое нельзя. Можно лишь отпустить его и пытаться жить. Правда, у него не получалось.       Женя ощутил, как его наполняет отчаяние, в горле застрял ком. Он толком не знал, что и почему с ним происходит, но был близок к тому, чтобы заплакать. Плакал он редко, ему с детства внушили, что мальчики плакать не должны. По этой причине сейчас он закусил губу, заставляя нахлынувшие чувства убраться. Нельзя было плакать перед Виктором. Женя совсем не хотел показывать ему свою слабость, но слова сами сорвались с языка. Он сел за первую парту и тихо произнес:       — Мне так плохо.       Признание было искренним. Жене действительно было плохо. С того момента как он признался матери в своей ориентации, а может с того, как он выпрыгнул из окна или с момента рождения. Женя даже не был в этом виноват, просто так сложилось, и от этого было только хуже.       Виктор достал из нижнего ящика стола аптечку, после чего сел рядом с Женей. Он боялся сказать что-то не то, поэтому предпочел молча смочить ватку антисептиком и обработать чужие порезы. Он старался не касаться Жениной кожи, будто одно прикосновение могло разрушить то незримое доверие, что возникло между ними. Пальцы Виктора ощутимо дрожали, но он это игнорировал. Обработав порезы, он осторожно забинтовал Женину руку. Коснуться его все же пришлось. Когда все было закончено, Виктор, поддавшись какому-то порыву, дотронулся до чужой ладони, а потом переплел их пальцы. Рука Жени была теплой, даже горячей, словно у него высокая температура, пальцы Виктора наоборот оставались холодными.       Все это время они не смотрели друг на друга. Женя разглядывал разводы от тряпки на доске, Виктор был сосредоточен на обработке царапин. Но в какой-то момент их взгляды пересеклись. Жене начало казаться, что он тонет в глазах Виктора, таких голубых, как небо. Его губы задрожали, глаза защипало от слез. Жене хотелось уткнуться лицом в плечо Виктора и плакать до тех пор, пока не станет легче. Но также ему хотелось прекратить. В этот момент он был самим собой — ребенком с искалеченной психикой. Прятаться под маской беззаботного человека, помешанного на сексе, было куда проще и приятнее. Женя настолько привык к ней, что давно стал воспринимать этот облик, как себя настоящего. Осознавать, что под маской есть что-то совсем иное, Жене не нравилось.       Он наклонил голову. «Обними меня», — вот что хотел произнести Женя, но промолчал. Его голова так и не коснулась плеча Виктора. Вместо слез и объятий, которые хоть чем-то могли помочь, Женя предпочел вновь стать тем, кем привык быть.       Он резко поцеловал Виктора в губы, цепляясь пальцами за его волосы. Он ожидал, что Виктор его оттолкнет, но он ответил. У поцелуя был привкус отчаяния.       Первые секунды Женя продолжал чувствовать, что вот-вот заплачет. Виктор целовал нежно, положил ладонь ему на шею и мягко гладил большим пальцем за ухом. В его действиях не было и намека на страсть, лишь нежность.       Женя почувствовал себя лучше, только когда предпринял попытку углубить поцелуй. Желание плакать постепенно отступило, как и грусть. Он наконец ощутил себя прежним и порадовался тому, что смог задушить непрошенные эмоции. Только вот Виктор осторожно оттолкнул его.       — Эй! — возмутился Женя, в его голосе не осталось и следа того, что еще совсем недавно он хотел плакать. — Я думал, у меня получилось.       Виктор тоже думал, что у него получилось. Он заметил, что в те недолгие мгновения, что они держались за руки, Женя был другим. Виктор надеялся на то, что Женя все же доверится ему, но нет. Все вернулось к первоначальному состоянию. Это до ужаса расстраивало.       — Ты понимаешь, что делаешь? — спросил Виктор.       Вопрос звучал некорректно, но он не мог его не задать. Виктору казалось, что Женя совсем не понимает. Это самое логичное объяснение его поступков, которое только удалось найти.       — Я не сумасшедший, — сказал Женя, пусть и не был до конца в этом уверен.       — Я не говорил, что ты сумасшедший. Мне просто хочется понять тебя.       — Я хочу трахаться с тобой, потому что мне это нравится, ну и еще потому, что я не нашел никого другого в этом городе.       Женя поднялся из-за парты и направился к выходу из кабинета. Чувствовал он себя каким-то уставшим и злым. Еще он понял, что кажется даже порезы ни в чем не убедили Виктора. Поэтому хотелось уйти. И потому, что он позволил себе слабость, пусть и недолгую. Женя надеялся, что Виктор забудет.       Он дернул за ручку, но та оказалась заперта.       — Открой, — то ли попросил, то ли приказал Женя. — Если ты не хочешь спать со мной, то я умру, так будет проще.       Виктор сжал пальцы в кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони. Физическая боль помогла отвлечься от сердца, что неприятно сжималось в груди. Глубокий вдох помог подавить желание подойти к Жене, схватить его за плечи и сказать ему, что он должен прийти в себя. Виктор решил сделать то, что нужно было сделать с самого начала.       — Идем, — сказал он. — Я не стану тебя ни к чему принуждать, но ты должен попробовать поговорить с ней, хорошо?       — Принуждать? — переспросил Женя, а потом, улыбнувшись, добавил: — Звучит неплохо. Ты имеешь в виду изнасилование? Я не против, могу вырываться и умолять остановиться, если тебя такое заводит.       Виктор проигнорировал эти слова и, отперев дверь, вывел Женю в коридор. Они молча поднялись на третий этаж. На двери, в которую постучал Виктор, висела табличка «Кабинет 311. Психолог».       — А, — усмехнулся Женя, — ты решил, что она вправит мне мозги?       К школьным психологам он относится крайне скептически. Женщина, занимающая эту должность в его прошлой школе, была очень странной и вряд ли компетентной. Все, что она делала, это приходила к каждому классу два раза в год и давала тесты, в которых были вопросы на подобии «Чувствуете ли вы себя подавленно?». Вряд ли такой специалист мог сделать хоть что-нибудь толковое.       — Нет, — сказал Виктор, — я просто хочу, чтобы ты поговорил с Надеждой Сергеевной, она хороший психолог, ты можешь ей доверять.       — Могу даже рассказать о том, что мы трахались?       — Если сочтешь нужным, — вздохнул Виктор.       Конечно, ему бы не хотелось, чтобы Женя об этом рассказывал, но он переживет. В конце концов Надежда Сергеевна хранила его самый страшный секрет уже много лет. Вряд ли она кому-то расскажет, но даже если расскажет — плевать. Почему-то стало все равно.       Женя вошел в кабинет, когда из-за двери послышалось приглашение. Виктор остался в коридоре.       Надежде Сергеевне на вид было около пятидесяти с небольшим. Это была приятная женщина с аккуратной стрижкой и теплым взглядом. Она располагала к себе и вызывала доверие на каком-то подсознательном уровне, однако, Женя все равно не собирался ей доверять.       — Присаживайся, — сказала она, указывая на диван. — Меня зовут Надежда Сергеевна, я психолог. А ты Женя, так ведь?       Он кивнул.       — Виктор Александрович рассказал мне, что тебя что-то тревожит, ты не хотел бы поговорить об этом?       Надежда Сергеевна села в кресло, стоящее напротив, и посмотрела Жене в глаза. Он демонстративно отвернулся, пытаясь догадаться, что мог сказать ей Виктор. На самом деле, он ничего не рассказывал. Просто, столкнувшись с психологом в учительской, ответил на ее вопрос о том, как себя чувствует новый ученик. Он не сказал ничего, кроме того, что Женю что-то тревожит, но Надежда подозревала, что что-то не так.       — Ему показалось, — холодно ответил Женя, — со мной все в порядке.       Всем своим видом он пытался показать, что не хочет с ней разговаривать.       — Хорошо, — мягко улыбнулась Надежда Сергеевна. — Ты не хочешь поделиться впечатлениями о новой школе?       — Я могу ничего не рассказывать, если не хочу?       Женя задал такой вопрос, основываясь на его предыдущем опыте общения с психологом. Это было давно, когда он лежал в больнице со сломанным позвоночником. Женщина, примерно такого же возраста, как Надежда Сергеевна, пару раз приходила к нему и всегда начинала диалог с того, что он может молчать, если ему некомфортно говорить.       — Да, конечно. Мы можем поговорить позже, когда у тебя будет настроение. Приходи ко мне, когда тебе будет удобно и помни, что можешь поделиться любыми проблемами и переживаниями.       Женя не собирался с ней ничем делиться, как не собирался приходить снова, но отметил, что она производит впечатление профессионала.       — То есть я могу идти? — поинтересовался Женя.       — Да, я не стану тебя задерживать, но можешь, пожалуйста, подумать над одним вопросом. Чего ты хочешь, Женя? Чего тебе не хватает?       Ответ пришел слишком быстро.       — Любви, — сначала произнес он, а потом пожалел о том, что сказал вслух.       Жене правда хотелось, чтобы его любили. Наверное, ему хотелось любви родителей, но его устроил бы и Виктор.       — Хорошо. Что для тебя любовь?       Вслух говорить о том, что для него любовь — это секс, Женя не стал. Он поднялся с дивана и направился к выходу.       — Приходи ко мне, когда будешь готов поговорить.       — Хорошо, — соврал Женя, понимая, что никогда не придет.       Надежда Сергеевна вышла в коридор вслед за ним. Она посмотрела на Виктора, сидящего на скамейке, и сказала:       — Виктор Александрович, не могли бы вы зайти ко мне на пару минут?       Он кивнул. Женя мог бы воспользоваться этим и уйти домой, но что-то заставило его остаться. Было любопытно подслушать их разговор. Когда дверь закрылась, он тут же припал к ней ухом, предварительно убедившись, что в коридоре никого нет.       — Вы как-то быстро, — сказал Виктор.       — Я не могу заставить Женю говорить, он сам должен захотеть этого. Невозможно помочь кому-то насильно. Но я хочу спросить кое-что у вас, то есть у тебя, — Надежда отбросила официальную манеру речи, считая, что так будет лучше. — Я заметила, что у Жени левая рука забинтована, знаешь что-нибудь об этом?       Виктор не был уверен, что стоит говорить. Когда-то давно он мог рассказать Надежде обо всем, но за время работы в одной школе он свел их общение к дежурным фразам и, по возможности, избегал ее.       Пока он думал, Надежда задала еще один вопрос:       — Этот мальчик похож на Гришу, не так ли?       — Только внешне, — ответил Виктор.       — Разве?       Нет. Женя тоже пытался убить себя, но пока что ему не удалось это сделать. Но говорить об этом Виктор не стал.       Он опустил взгляд в пол и тихо произнес:       — Я боюсь, что это повторится, и я опять ничего не смогу сделать.       — Ты не виноват.       Виктор покачал головой в неопределенном жесте.       — Между тобой и Женей что-нибудь происходит? — спросила Надежда, нарушая затянувшееся молчание.       — Нет, он просто мой ученик.       — Я скажу тебе то же, что сказала ему — приходи, как будешь готов поговорить, — произнесла Надежда, а позже, немного тише, добавила: — ты правда ни в чем не виноват, хватит, прошло тринадцать лет.       — Я любил его, — зачем-то сказал Виктор.       — А я его мать, — ответила Надежда, открывая дверь, — но я продолжаю жить, потому что иначе никак.       Женя резко отшатнулся, делая вид, что под дверью он находится просто так, а не для того, чтобы подслушать разговор. Однако, когда Виктор закрыл кабинет за собой, Женя не стал притворяться. Он, движимый любопытством и даже какой-то ревностью, спросил:       — Ну и кто такой Гриша?       — Человек, которого я любил, — спокойно ответил Виктор.       — Любил? В прошедшем времени? И что с ним случилось?       — Он покончил с собой, когда ему было шестнадцать. Знаешь, было больно.       — Что случилось? — спросил Женя.       Однако Виктор не ответил, он пошел в сторону лестницы, не желая больше ни о чем вспоминать и, тем более, рассказывать.